– Откуда у вас столько? – поинтересовалась однажды Катя.
– От любопытства, – улыбнулась учительница, заваривая чай. – Я когда-то писала рассказы, их в журнале «Юность» печатали. – Она вздохнула. – Хороший был журнал.
– А можно почитать ваши рассказы?
– У меня их нет.
– Почему?
– Дала кому-то, и мне не вернули.
– Хм… Тогда что советуете почитать? – спросила Катя, трогая корешки.
– Начни с Марка Твена, он веселый.
И Катя начала…
В один из дней в конце октября, в любимое время года папы – он обожал шуршать опавшими листьями, обожал делать из них замысловатые букеты, – Катя пришла домой с желто-багряной охапкой, а в кухне, на папином табурете, сидит чернявый пузатый дядька с длинным лицом, узкими, глубоко посаженными глазками, выдвинутой вперед челюстью, как у бульдога, улыбается и пьет кофе.
– А вот и Катерина! – Мама вышла в коридор, пару секунд хмурилась, глядя на листья, но тут же растянула ярко накрашенные губы в улыбке. – У нас гость, познакомься – это Николай Петрович.
Не снимая туфель, Катя произнесла с нежностью в голосе:
– Папа любил осень.
Сняв туфельки, она потопала в свою комнату. Вышла она оттуда, чтобы взять вазу, живущую в кухне на подоконнике. Примерно через час Николай Петрович убрался восвояси, а мама спросила:
– Ну, чего ты такая?
– Какая? – Кате хотелось есть, а не разбираться в своих чувствах.
– Колючая.
Катька застыла с открытым ртом – мама попала в точку. Да, она теперь была колючей, как ежик. Со всеми. И ничего с этим не могла поделать. Ей все время казалось, что если она спрячет иголки, то ей еще больнее сделают. Или нож в спину воткнут.
– Николай Петрович скоро переедет к нам жить, – объявила мама, и из ежика Катя в доли секунды превратилась в выставившего колючки дикобраза. – Катерина, ты это брось! – Мама сдвинула брови, глазами захлопала. – Иди поешь, там оливье осталось.
Николай Петрович явился в пятницу вечером с большущим чемоданом. Раздеваясь, долго пыхтел в коридоре, а мама, стоя рядом, щебетала. Катя поздоровалась и закрыла дверь в свою комнату. Она б и не поздоровалась, но дверь мама нарочно открыла. Перед его приходом мама долго торчала в кухне, жарила, пекла, варила, а когда побежала в ванную, Катя нагребла в тарелку всего понемногу, хлеба отрезала, компот прихватила и все это отнесла в свою комнату.
– Катерина, ужинать! – прощебетала мама после того, как Николай Петрович протопал из комнаты в кухню.
– Я не хочу! – отрезала Катя.
– Как – не хочешь? – Мама стояла в дверях.
– Я здесь поем.
У Люды под ложечкой неприятно засосало. С трудом борясь с нахлынувшей горечью, она потопталась и, не зная, что делать, что говорить, вошла в комнату и тихо закрыла за собой дверь.
– Катя, – она стиснула кисти, – так нельзя, он наш гость, ты должна выйти. Из уважения…
Внутри у Кати будто пружина распрямилась, и она ухмыльнулась. Гаденько ухмыльнулась, как победитель, топчущий ногами побежденного.
– Я не хочу.
Сама того не желая, Люда заплакала. Так неожиданно, что даже испугалась: как же теперь она выйдет с красными глазами? Да что же это такое?! Она хотела остановиться, но комки подкатывали к горлу, лопались и выливались через глаза слезами, превращались в сдавленные рыдания, всхлипывания…
– Мам, ты чего?
Люда руку подняла – мол, молчи, дочка…
– Мама, я буду с вами ужинать, – растерянно сказала Катя, взяла со стола тарелку, чашку…
В течение всего ужина Катя молчала, ни на кого не смотрела. Наверняка мама думала: и на том спасибо.
Спустя всего несколько дней Николай Петрович чувствовал себя в квартире уже вполне вольготно, вел себя бесцеремонно. Бесцеремонность заключалась в том, что он завалил всю квартиру коробками с пищевыми добавками. Под два метра ростом, пузатый, обрюзгший, с тремя подбородками, бывший спортсмен, а ныне дилер, распространяющий эти самые добавки, он доводил Катю и двух ее соседок до исступления, рассказывая, как надо питаться, какие добавки принимать, какую воду пить, какие упражнения делать, чтобы сохранить стройность фигуры. При слове «стройность» Катя и девочки усмехались, а Николай Петрович тут же совершенно серьезно добавлял:
– Если захочу, могу убрать живот за месяц, – и просил у девочек домашние телефоны.
Наверное, треп по телефону о добавках – действительно тяжелая работа, но все чаще Катя заставала его на диване перед телевизором, а мама тем временем таскала тяжелые сумки и стояла у плиты. Люда, конечно, надеялась, что Николай Петрович в какой-то мере заменит Кате отца, но сам он метил совсем не на отцовское место. И однажды, когда они с Катей остались в квартире вдвоем, он, тяжело сопя, вошел в ее комнату и упал на диван – он именно падал как подкошенный, а не садился.
– Катя, мне нужно с тобой обсудить очень серьезную тему, – пробасил он.
Катя нехотя оторвалась от учебника – ну какую серьезную тему можно обсуждать с пустозвоном? А ей уже ясно было, что за типа подцепила мама, потому что он очень напоминал ей соседа по гарнизону в Баку – тому было под тридцать, а Кате, как и ее подружкам, и десяти не исполнилось. Сосед этот отличался от других военных тем, что все время лез к малолеткам с разговорами, задирал гимнастерку и показывал, какой у него пресс кубиками, какие бицепсы, щупал животы у девочек, просил бицепс показать и агитировал за здоровый образ жизни. Как-то раз одна девочка постарше, ей шестнадцать было, согласилась пойти с ним поплавать, ради здорового образа жизни, а Катя с подружкой решили проследить за ними. Надо сказать, что в гарнизоне девок на выданье было пруд пруди – красавицы, длинноногие, шикарно одетые, образованные, но он цеплялся к прыщавым школьницам.
Парочка искупалась, потом они сели на песок, стали разговаривать, а Катя с подружкой метрах в десяти за кустами примостились, и вдруг слышат:
– Ты регулярно менструируешь?
Девчонка вскочила на ноги, схватила пригоршню песка и как бросит ему в лицо! Он разорался, упал на четвереньки, пополз к воде. Стал воду руками зачерпывать, материться, а она его в бок ногой, и он плюх в воду! Это спасло девчонок – они убежали незамеченными. Катя потом часто вспоминала того соседа – внешне вроде нормальный парень, отец полковник, но от него веяло тщательно скрываемой липкой развязностью, граничащей с животным страхом быть уличенным в интересе к малолеткам, Катя уже тогда почувствовала это едва зарождающейся в ней женской интуицией.
И вот эту тщательно скрываемую липкую развязность Катя видела в гражданском муже мамы.
– Катерина, ты уже взрослая… – голос гражданского мужа дрожал от волнения.
– Я слушаю, – сказала Катя, косясь на учебник.
Николай Петрович откинулся на спинку дивана, широко расставил ноги, шумно сглотнул и стал пялиться на Катю. Верхняя губа у него покрылась капельками пота, а нижнюю он выпятил, как это делал Муссолини, обращаясь с балкона к своему народу. «Я не твой народ, – подумала Катя, – и слушать тебя не намерена».
– Николай Петрович, давайте быстрее, мне уроки надо делать.
Не сводя глаз с Кати, он вынул из кармана пластмассовую баночку – все его добавки были в таких баночках, больших или маленьких.
– Тебе надо это принимать, это очень важно для растущего женского организма.
Катя пожала плечами:
– Я себя нормально чувствую.
– Ты должна слушаться дядю Колю! – Он погрозил ей пальцем, как маленькой девочке, ухмыльнулся, подался вперед и положил руку на ее колено.
Катя вздрогнула и уставилась на него широко распахнутыми глазами.
– От этих пилюль микрофлора в твоем влагалище всегда будет в норме.
К ней потянулась другая его рука. Катя вскочила на ноги, стул упал.
– Уходите! – крикнула она. – Уходите, иначе я людей позову!
Огромный живот надвигался прямо на нее. Катя так и не поняла, как ей удалось проскользнуть между животом и шкафом, – она пришла в себя только в кухне, держа в руке сковороду.
