Эдвард поспешил к дому, на который указал старьевщик. Ворота были не заперты. Он толкнул их, вошел в подворотню и растерянно остановился. Во дворе человек в рабочей одежде рыл яму, которая доходила ему уже до пояса. Вслед за Эдвардом в ворота вошел каменщик с ведром извести и направился к яме. А изнутри дома доносился стук молотка. Рабочий, рывший яму, снизу вверх посмотрел на Эдварда:

— Послушайте, синьор, если вы по поводу квартиры, так она уже сдана. С неделю назад.

— Какой квартиры?

— Наверху. На втором этаже.

Что-то заставило Эдварда зайти в мрачный подъезд и подняться по ступеням, покрытым слоем строительной пыли. К ударам молотка присоединился звук дрели. Эдвард подошел к открытой двери квартиры, где полным ходом шел ремонт. На пороге рабочий сверлил в полу отверстие. Увидев постороннего, он остановил работу. Другой красил плинтусы в коридоре.

— Синьорина там, в своей комнате. Но она велела позвать ее, если что-нибудь будет нужно. Вы из агентства? Проходите, проходите.

И он посторонился, пропуская Эдварда. Тот прошел по коридору и оказался у закрытой двери. На стук после небольшой паузы ответил женский голос:

— Да? Войдите.

Эдвард вошел. Это была спальня. Возле окна сидела Оливия. Она была в халате, без косметики, волосы в беспорядке падали на плечи.

— Эдвард! Ты откуда? Кто тебе сказал?..

— Прости, Оливия… Не знаю, что и думать. Я искал не тебя… хотя несказанно рад, что ты в полном здравии.

И вдруг лицо его дрогнуло. Он увидел картину, стоявшую на комоде. Эдвард решительно пересек комнату, взял картину в руки и поднес к свету.

— Я искал не тебя. Я искал ее.

Это была та самая картина с площадью, работы Тальяферри.

Оливия бросилась к двери и в сильном волнении крикнула рабочим:

— Прошу вас, хватит на сегодня! Можете уходить, спасибо! — и раздраженно повторила: — Да уходите же!

Рабочий, сверливший отверстие, отложил дрель и снял с гвоздя свою сумку с инструментами.

— Ладно, как вам будет угодно. — Он с недоумением посмотрел на Оливию. — Пошли, Винченцо, на сегодня все.

Когда Оливия, хлопнув дверью, вернулась в спальню, рабочие выразительно переглянулись, как бы говоря один другому: «Видал? Мы уходим, а этот хлыщ остается!»

Эдвард, сидя в кресле, рассматривал картину. Оливия в слезах упала на кровать.

— Это в полиции тебе сказали, где я, да? Они допрашивали меня больше часа… А я ничего не знаю… ничего… Но мне страшно. Лестер исчез. Я уверена, что с ним случилось какое-то несчастье. Они не захотели ничего сказать мне, но я поняла по их вопросам… Они что-то скрыли от меня. Может, еще не нашли его. Но говорили о нем так, будто он мертв…

Она села, попыталась закурить, но руки у нее дрожали.

Эдвард поднялся и поставил картину на комод, скользнув глазами по обложкам нескольких книг.

— Когда ты видела его в последний раз?

— Позавчера вечером, когда мы уехали из гостиницы. Я была вне себя. Мы поссорились… и… — Оливия с трудом поднялась и налила себе джина. — Он привез меня сюда на машине и уехал. Куда — не знаю. Мы сняли эту квартиру, чтобы уехать из той проклятой гостиницы. Я больше не могла оставаться там. Жуткое место. И вот я здесь. — Она истерически засмеялась опухшим ртом. — Видишь? Квартира еще не готова и никогда не будет готова. У меня нет денег, чтобы оплатить все работы…

Эдвард указал на картину Тальяферри:

— Можно узнать, откуда взялась эта картина?

Оливия опрокинула содержимое бокала на стол. Лицо ее было искажено. Ничего не осталось в ее облике от прежней светской красавицы.

— Эта картина? Понятия не имею… Наверное, Лестер купил. «Найдешь наверху сюрприз, — сказал он мне, уезжая. — Подарок для твоего друга профессора».

— Почему же ты не предупредила меня? — как можно спокойнее спросил Эдвард. — Почему не позвонила?

— Я собиралась, Эдвард, честное слово! Но вчера весь день просидела тут и проплакала от отчаяния и злости. — Дрожащими руками она опять плеснула в бокал джина. — Сцена в гостинице была ужасной… А сегодня утром за мной приехали… Полицейская машина… Эдвард, скажи мне правду, что с Лестером?.. Что с ним случилось?..

— Ничего не знаю, Оливия. — Эдвард решил умолчать о двух пистолетных выстрелах. — Я и не подозревал, что Салливан так много значил для тебя. Вы не оставляли впечатления счастливой пары… — Он ходил по комнате взад и вперед. Потом задержался возле комода и еще раз посмотрел на книги.

— Да что греха таить, мы не были счастливы. И в самом деле, бывали минуты, когда я ненавидела его и готова была убить… Да и сейчас я вовсе не о нем беспокоюсь. Пусть хоть в преисподнюю провалится! Эдвард, как же ты не поймешь? — Она почти кричала. — Я за тебя боюсь… За тебя!

Эдвард сел рядом с ней на кровать. Начал гладить ее вздрагивающие плечи. Откинув с мокрого лица пряди волос, Оливия продолжала:

— Его убрали, потому что он стоял у них на пути. Но в конце этого пути стоишь ты… жертва… Я чувствую — именно ты тот человек, который должен умереть.

— Оливия, перестань, не говори глупости.

Но женщина уже не слышала его.

— Тебя ищут, Эдвард. Уходи, уезжай! Если скроешься, может, еще сумеешь спастись.

Эдвард схватил ее за руки и заговорил сердито и решительно:

— Прекрати истерику и выслушай меня! Салливан купил эту картину, надеясь, что в ней найдет ключ к какой-то тайне… И если он бросил ее тут, значит, понял, что от картины нет никакого проку. И правда, это была совершенно напрасная покупка, она лишь помогла вытащить соперника из укрытия, заманить в ловушку. Но было еще нечто такое, что Салливан знал или думал, будто знает… Если ты в самом деле хочешь помочь мне, успокойся, и давай попробуем рассуждать здраво.

Оливия попыталась высвободиться из его рук.

— Бесполезно. Логика и разум тут ни при чем. Ни при чем.

— Салливан говорил о какой-то карте… О карте, с помощью которой можно попытаться что-то найти. Он хотел о чем-то договориться со мной, о каких-то совместных действиях…

Оливия оттолкнула Эдварда.

— Он просто идиот! Ему безумно нужны были деньги, и он придумывал самые нелепые проекты. Я говорила ему, чтобы он держался подальше от этой компании… Они только кажутся обычными людьми, а на самом деле совершенно ненормальные… они обладают сверхчеловеческой силой. Я уверена, они и убивать умеют, не оставляя никаких следов…

— Кто это? — воскликнул Эдвард. — Я хочу знать, о ком ты говоришь? Это Анкизи? Салливан предупреждал, что Анкизи в своем безумии может быть очень опасен. Что ты об этом знаешь?

Оливия поникла в руках Эдварда.

— Не знаю… Не знаю… Умоляю, не спрашивай меня ни о чем, мне страшно.

— Хорошо. — Он встал. — Но на один вопрос ты мне ответишь. — Он быстро подошел к комоду и взял с него солидный том. — Среди книг, оставленных Салливаном, есть трактат о музыкальной ритмике. Зачем он ему? — Он потряс книгой в воздухе. — Музицировать собрался на старости лет? Оливия, объясни мне, зачем ему нужна была эта книга?

Оливия безвольно покачала головой:

— Он хотел расшифровать музыку. Музыку Бальдассаре Витали.

Вечер опускался на Рим. Дневная игра света и тени смягчилась. Город становился больше похож на старинную гравюру, нежели на живописное полотно. Серовато-жемчужная дымка сгущалась в воздухе, скрадывая очертания зданий и храмов. На темных водах Тибра зыбились отражения уличных огней, похожие на подвижные отпечатки легких ступней сотен ангелов.

Уже без труда разобравшись в лабиринте узких улиц, Эдвард остановил машину неподалеку от дворца Анкизи. Сегодня он надел темный элегантный костюм, хотя никакой званый ужин запланирован не был. Он не знал, почему решил одеться именно так, как не отдавал себе отчета и во многом другом, что делал с тех пор, как приехал в Рим. Впрочем, все последние дни ему казалось, что он больше идет на поводу чьей-то чужой, более сильной воли. Кто-то неведомый увлекал его в лабиринт, выхода из которого он не знал. И где та нить Ариадны, что поможет ему выбраться? И чем закончатся его блуждания? Если тем, на что намекал Салливан… Но он тут же одергивал себя: глупости, игра расстроенного воображения. Тридцатого марта он прочтет свою злосчастную лекцию и тут же уедет в Лондон. И жизнь вернется в прежнее русло.