Среди них была, как случайно выяснилось, одна девушка. В обычной ситуации на девушку она была похожа меньше всего: чисто по-мужски короткими злыми затяжками курит «Приму» и «Беломор», голос сипло-басовитый, какой бывает у давно и много пьющих людей, не здоровые волосы без причёски или хвостика до подбородка обрамляют мужицкое обветренное лицо. Ходит тяжело, враскоряку, руки всегда в карманах бесформенных штанов. Мат – обычная форма речи в быту.

Когда оказалось, что это девушка – она вышла на солнце в синем купальнике – я удивился, и потихоньку в шутку сказал Юле: «это не девушка, это – пьяный боцман на прогулке». Юля неожиданно долго смеялась такому сравнению. Оно ей почему-то понравилось. Никакой женской солидарности в тот момент между этими двумя разными девушками не было. С этого часа за девушкой-аборигеном так и закрепилось между нами прозвище «Боцман».

Ещё через пару дней я узнал, что эту грубую, некрасивую, пьющую и курящую, мужиковатую девушку зовут нежным именем Таня. До этого момента я просто не задумывался, как её могут звать. А когда узнал, внутренне ощутил, что такому существу вообще не может подойти ни одно женское имя. Наверное, она и сама это понимала, и была несчастна.

Через несколько дней мы с Юлей встретили «копающий состав» студентов на автобусной остановке: Кирилл ещё оставался в городе, доверяя руководство нам. Встреченных мы первым делом повели в общагу кормить. Среди приехавших было всего два парня. Студенты-девочки шли за нами по пыльной улице плотной притихшей кучей, а парни пили пиво, громко и бестолково матерились в воздух. Ольга потихоньку сказала мне, что Боцман рядом с ними просто золотой человек: хотя бы не шумит.

После приезда «копающего состава» нам с Юлькой больше не удалось уединиться. Все неизрасходованные ласки приходилось изливать на местных кошек. Возле «нашей» общаги был частный дом. У хозяев этого дома мы покупали молоко, и таскали ягоды с кустов смородины и малины. А ещё из этого дома к нам приходил и жил почти постоянно котёнок месяцев трёх-четырёх с очень длинной шерстью. На лето он сильно вылинял, и выглядел облезлым. Зимой он явно стал похож на меховой шар. Котёнок был худой, маленький, очень ласковый. Очень любил носиться и скакать по коридору общежития или по улице, как умеют только котята: выгнутая спина, распушённый хвост, загнутый набок и прыжки на прямых лапах. Сначала его назвали «Гейзер» за внезапные вскакивания с места почти на метр, а потом «тык-дынский кот». Быстро имя сократилось до «Тык-Дын». Когда мы уезжали из общаги, почти все хотели забрать с собой этого чудного котёнка, но никто не забрал…

…При том, что я сам придерживаюсь очень широких взглядов на жизнь, ибо грешен как начинающий сатана, не был никогда ханжой или застенчивым, тогда же я испытал один из самых сильных шоков в своей жизни.

Юля в тот день осталась в монастыре присматривать за студентами на раскопе в тюремном дворе (где позже снимался фильм «Апостол»), Кирилл руководил вторым раскопом около Московской башни, а я пошёл в магазин за хлебом к обеду. Право расходовать командировочные наличные деньги, выделенные на проживание, доверяется не каждому. В магазине был перерыв как раз на обед и около дверей толпилось человек десять. И я среди них. Можно было пройти в магазин без перерыва «Зауломский», который иначе, как «заугловский» никто не называл, но это же целых пятьсот метров! Логичнее прождать пятнадцать минут, а не ходить десять. Жизнь в захолустье каждого подчиняет своим правилам: активные не приживаются. Я отошёл к кустам ежевики и в ожидании открытия начал её сосредоточенно объедать. Всё равно в Кириллове ежевика за ягоду не считается и никем не собирается. Так что на меня даже не посмотрели. Сквозь густые заросли я видел хозяев двора, чью ежевику объедал. Два мужика копались в огороде и отошли перекурить как раз к тем кустам, возле которых я старался не шуметь. То, что я услышал из их разговора до сих пор вызывает у меня шок.

– Батя, а зачем тебе такая молоденькая любовница?

– Чего?.. Ты чего, сынок, эт-сам, а?!.. Какая такая молоденькая?..

– Да ладно, батя, ну, чё ты? Я же ничё… – и после тягостной паузы – Дай её мне!..

Я подумал, что меня барабаном по башке шарахнули. Но уже не мог уйти, не дослушав. Мне, конечно, было уже совсем не интересно, но всё же…

– А?.. Котора?.. Ты чего, Андрюха, сдурел?.. Ты чего? А?..

– Да не бойся ты, батя. Мы мамке скажем, что это моя девка, а ты с ней тоже будешь. Только ты скажи ей сам, а то я стесняюсь сам подойти.

– Ты чего, Андрюха? Эт-сам, котора? А?..

Отец что-то ещё бормотал, а сын Андрей отвечал. За это время они докурили, и опять пошли в огород. Чем закончился разговор – я не знал. Через пару недель опять ждал открытия этого магазина с обеда, так же объедая ежевику. В пределах моей слышимости разговаривали две обабившиеся тётки. Одна с низким глухим басом, вторая с визгливым пронзительным голосом.

– Паршивый народ эти мужики!.. Вон соседи мои, – указала на огород, в котором я слышал разговор, – молодой да старый, два сапога парочка!.. Старый завёл себе молодуху, а молодой покрывает его от матери, и за то сам с ней спит, за свою выдаёт! И молодая хороша! С обоими живёт не по разу в день, бесстыжая, дак!..

«Хорошо, что рядом монастырь» – думал я. Да ещё такой мощный. А внутри монастыря есть «Святые ворота». Проходящий под этой аркой человек, по словам монахов, очищается от какой-то части своих грехов. Поэтому много под ними ходить нельзя, а то безгрешным станешь и воспаришь. А так грехи на земле держат. Видимо, окрестные жители не по разу в день под этими воротами ходят, раз под тяжестью грехов до сих пор не провалились под землю…

– Вот Святоша на тебя и взъелся за это! Во-первых, ты этих сирот осуждаешь, себя лучше считаешь. Считаешь, считаешь. А во-вторых, нельзя без покаяния в Святые ворота входить, а тут явно никто не каялся, – высказал свой взгляд на событие Шеф.

– Он взъелся в целом, что я сам, грешник злостный, с ним по одной земле хожу, да монастырь своим присутствием осквернил. Блин, а то, что там туристы толпами ходят непонятно какие – это нормально. Они же на благо монастыря взносы делают. Он Юльке в десятом году за купание ночью голышом в Сиверском озере весь мозг съел. Главное, стоял и ждал полчаса, пока она вылезет, а потом начал гундеть, какой это грех неприкрытой показываться. Уже сколько лет при каждой встрече не даёт ей прохода своими проповедями, мол, грешница она, развратница. А она нормальная. Просто нормальная. Да, без стеснения, но совершенно нормальная. Да ну его! – отозвался Анатолий.

– Мы турикам кусочки замытой керамики продавали из раскопа, когда копали в монастыре, – рассказал Пётр.

– Монахи крестными ходами вокруг раскопа не ходили? У нас постоянно с хоругвями да иконами кругами ходили, молитвы распевали – припомнил Анатолий.

– У нас монахи постоянно к обеду подгадывали, чтобы чищенную картошку выпросить, – вспомнил Пётр. – Помнишь, дядь Саш? На двенадцать человек за неделю два мешка ушло. Это когда в кельях жили. А это монахи да послушники подгадывали, к девочкам-дежурным подходили в тот момент, когда картошки уже начищено изрядно. И так уверено набирали себе, как будто их кто звал.

– Да, ругались мы с ними тогда по этому поводу… – согласился Александр Викторович.

… После этого отвлеклись на другие темы: с иностранных туристов на международные отношения и опыт личных поездок.

Виктор слушал со всё возрастающим недоверием. Это было действительно что-то из другого мира. Его мир Интернета, а в последнее время игр сутками напролёт, был совершенно иным. Ему было неизвестно ничего из того, о чём говорили эти люди. Единственным ярким воспоминанием из его прошлого была поездка в Турцию на 7 дней несколько лет назад… А здесь люди собственную страну на два метра вглубь изучили и за границей в нескольких странах побывали. Особенно этот Анатолий часто упоминал то одну страну, то другую…