Стало немного понятнее. И не только про пашню. На этом простом примере появилось куда более широкое понимание более сложных вещей. Сформулировать в слова это понимание Виктор не мог. Но чувствовал, что понял что-то большее.

За обедом Анатолий и Пётр продолжали какой-то давний разговор, рассказывали свои воспоминания.

Анатолий говорил о каких-то невероятных вещах, связанных с политикой, заграничными поездками, встречах с Путиным, работе в ГосДуме, дипломатических приёмах… Было невероятно, что этот небритый человек в грязных сапогах мог вообще где-то бывать. Что делает здесь? Как это, отдыхает? Отдыхают такие рассказчики где-нибудь за границей. А кто он вообще? По словам Дяди Саши выходило, что Анатолий представитель какого-то иного мира, автор учебных пособий, журналист, политолог, преподаватель философии, автор курса хорошей жизни, и вообще до чёртиков умный, фантастически успешный, хоть и ведёт себя как раздолбай, по большей части. Сейчас в очередной раз меняет направление деятельности…

Пётр настаивал, а Анатолий лениво отнекивался:

– Ты почему про свои косяки до сих пор книгу не пишешь? Послушать тебя – оборжаться и обрыдаться. Выписал бы на бумагу.

– Да ну, лень браться. Я был писателем, это очень тяжело.

– А про что писал?

– Научные книги. Статьи писал научные. Про поездки свои писал. Про других людей. Когда в информцентре трудился – каждый день что-то писал помногу. Журналист – это писатель каждый день про новое. А сейчас не хочу. Сейчас лень. Про прошлое не хочу, а текущее ещё не закончилось.

– Ну, так записывай что есть. Пока допишешь – как раз и текущие твои косяки закончатся.

– Нет. Так нельзя. Это будет плохая книга. Хорошая книга пишется с конца. Когда история завершена и понятна. А книги, которые пишут с начала, не зная, чем они закончатся – это плохие книги. Да и не хочу я опять от всяких дебилов, которые сами ничего не написали, но всегда знают, как надо было писать лучше, наставления слышать. «Наказы на будущее с учётом ошибок выявленных в текущей работе». Умники доморощенные! Всё им легко и просто, когда всё уже сделано. Я и сам потом часто видел, что многое можно было бы иначе написать и сделать, но ёлки-палки, когда идёшь в темноте и наощупь – это очень трудно. Глядя на пройдённый путь, ты осматриваешь его как бы при включённом свете. Разумеется, кажется, что можно было бы идти к цели проще и правильнее. Но в момент движения света нет! Вот и не хочу я опять в эту тяжкую темноту с неизвестным завершением.

– Ты уже вон сколько бумаги понапачкал, и всё изнутри знаешь. Говорю тебе: сядь, прижми жопу к стулу, и напиши толковую книгу! Это же твоё! От себя бегать нельзя…

– В попытке убежать от себя я всегда показываю неплохое время, между прочим. Правда, результатов не добивался, это правда… Меня, в общем, никто никогда не держал. Все оставались на своих местах. Да я и сам понимал, что какое время не покажи, а окажешься там, откуда так резво стартанул… Зато время хорошее показываю… Не хочу я опять туда… Хочу, конечно, то есть чтобы излагать гладко, а писателем быть не хочу. Потому и не пишу.

Утомление третьего дня тяжёлой физической работы казалось Виктору непереносимым. Болели руки от лопаты, ладони, локти, плечи. Очень болела спина. От длинных переходов гудели и болели ноги. Он просто сидел и молча слушал, механически, почти не ощущая вкуса, поглощал пищу. Даже кофе Анатолия Ивановича не помогал. А Шеф, Анатолий и Пётр всё делились своими историями из прошлого. Какая-то давняя, вроде непримечательная история, участником которой оказался Анатолий, особенно интересовала Шефа и Петра. Они настойчиво требовали пересказать её прямо с самого начала, со всеми неприличными подробностями, поскольку со слов другой участницы событий, Юли, всё звучало как-то невероятно в смысле патриархального уклада маленьких городков. Анатолий вроде бы нехотя и издалека начал повествование.

– …В августе 2000 года, когда во Франции разбился немецкий «Конкорд» и в Баренцевом море затонула лодка «Курск», мы копали в Кириллове, в самом Кирилло-Белозерском монастыре. Жили в общаге, в районе с народным названием «Обшара». В тот год я вдруг самостоятельно додумался до очевидного: минус демократии в том, что знакомство с власть имущими ничего не гарантирует, так как каждый может дойти до самого верха, как и с верху опять скатиться в самый низ; а вот симпатичный диктаторский режим с ограниченным доступом к телу диктатора и личным знакомством с диктатором – это большие возможности. Это понимание сильно врезалось в память, как добытое самостоятельно. Вслед за ним, как из водопада, вдруг стало пониматься всё подряд обо всём, что есть вокруг. Эти новые понимания я уже так ярко не запоминал. Теперь, когда я понимал, не нужно помнить – можно каждый раз понять заново.

– …хороший был год в плане разврата. Помню, свои намерения в отношении Юли, которую увидел первый раз только в то утро, я обозначил однозначно, чем ошарашил даже её, не самую робкую девушку нашего факультета – Пётр понимающе хмыкнул и закивал. Девушка была далеко не робкая.

– ..мы ехали в Кириллов на УАЗе-будке. Можно было расположиться в этой самой будке на оборудовании и продуктах, но я, не говоря ни одного лишнего слова, сел вперёд, в кабину на правое кресло и почти насильно усадил Юлю себе на колени. Кирилл подавил в себе удивление и почти всю дорогу молчал. То есть говорил, но так, не по делу, почти что о погоде. (Хотя для археологов это важная тема). Юлю я держал в обнимку, регулярно тискал за её большую грудь, отчего она тоже была малость пришиблена, но не возражала.

Кирилл сразу уехал обратно в Вологду за «копающим составом». Нам дал получение отрисовать стенки монастыря. Особенно указал на разность окон, чтобы мы не механически копировали через равные промежутки первое отрисованое окно, а качественно и полноценно переносили на миллиметровую бумагу каждый сантиметр стен. Особо наказал: все работы выполнять в трезвом состоянии.

Мы даже не стали ждать, пока затихнет звук двигателя, а сразу нырнули под одеяло…

– …Юлька – девка классная… – подтвердил Пётр, припоминая личный опыт общения с ней.

– …Через сутки после указания, после отъезда Кирилла, когда из всей работы было выполнено только одно окно и сорок шесть сантиметров стены, в стенном каземате, среди непрекращающихся со вчерашнего вечера утех, я говорил Юле:

– Мы же трезвые, а Кирилл не говорил, что «никаких отношений, кроме деловых», значит, никаких инструкций мы не нарушаем. На рабочем месте, трезвые, и сроки окончания работ ещё не наступили. Всё путём…

В качестве ложа для утех на рабочем месте – на отрисовке внутренних стен монастыря – использовалась надувная резиновая лодка «Нырок-2». Мы с этого времени называли её «многофункциональной».

Из графика со своими утехами мы выбились основательно. Но доделали к приезду «шефа» и «копающего состава» все рисунки.

Общага, в которой мы жили – унылое одноэтажное деревянное здание с семью жилыми комнатами, принадлежит ПТУ, в котором обучали (не знаю, обучают ли сейчас) на поваров, механизаторов, прочие рабочие специальности. В здании не было водопровода и канализации, воду носили из колонки во дворе, а туалет – дырка в полу в большой комнате в конце коридора. Кухня была с большой современной электро-плитой, дисковым телефоном (сейчас это кажется не принципиальным, но в двухтысячном наличие телефона было весьма важным обстоятельством), телевизором. Отопления не было даже печного – на зиму предусмотрены электрообогреватели.

Мы жили вместе с четверыми не уехавшими на лето учащимися ПТУ. Это были выпускники детского дома, дети, чьи родители были лишены родительских прав, в основном за пьянку. Им некуда было ехать. Эта общага до окончания ПТУ была их единственным домом.

Лица у всех четверых были страшные в своей тупости, с признаками дегенерации и вырождения. Все были с очень плохими зубами. В свои 17–18 лет они были явными хроническими алкоголиками.