Отмеченный выше синтетический характер историографической концепции М. П. Айзенштат требует повышенного внимания не только к эмпирическому процессу анализа и интерпретации фактов, но и к тем теоретическим основаниям, на которых базируется указанный процесс. Накопление нового фактического материала, постепенное изменение тематических и методологических пристрастий исследователей, приводит к тому, что прежние объяснительные модели ставятся под сомнение, а на смену им приходят новые, претендующие на большую, насколько это возможно в историографии, объективность и точность. Именно критика прежних и появление новых объяснительных моделей стало причиной постепенного возрождения интереса к исследуемой проблематике с начала 90-х гг. XX в. В последнее десятилетие этот процесс проявился настолько, что волне может рассматриваться в качестве оформившейся историографической тенденции. При этом оценка характера и направленности изменений в конституционной и партийно-политической системе Великобритании второй трети 20-х – середины 30-х гг. XIX в., которая характерна для отечественной историографии, была подвергнута хотя и осторожной, но достаточно серьезной корректировке.
Очевидно, что теоретические обобщения тех современных историков, которые в ходе анализа комплекса изменений, произошедших в конституционной и партийно-политической системе Великобритании второй трети 20-х – середине 30-х гг. XIX в., склонны акцентировать внимание на динамической составляющей процесса, восходят к теоретическим схемам традиционной вигской историографии 30-х гг. прошлого века. Весьма характерным выражением такого подхода, основанного на идее постепенного, но неуклонного прогресса политических институтов, заключающегося в улучшении их качества и освобождении от утративших свое значение ограничений (в этом, напомним, и есть общий смысл концепции исторического прогресса, сформулированного в классической вигской историографии), является объяснительная модель Ф. Милнера.118 Она носит прикладной характер и применяется для описания взаимоотношений короны и парламента как двух ключевых элементов английской политической системы, опираясь на при этом особый тип причинности. Если известная прогрессистская модель, представленная классической работой Г. Баттерфилда, декларирует постепенный рост полномочий парламента в качестве отличительной черты, присущей именно британской конституционной модели политического устройства, то концепция Ф. Милнера представляет собой попытку объяснить этот рост, опираясь на комплекс факторов. Рост полномочий парламента увязывается в объяснительной модели Ф. Милнера с особенностями английского общего права. Допуская, что умопостигаемая историческая необходимость существует только на уровне самых общих исторических тенденций (убеждение, весьма характерное для британских историков, независимо от их методологических пристрастий), Ф. Милнер исходил из того, что существует объяснительная модель, способная не только адекватно описать, но и обосновать длительную и успешную эволюцию парламента в качестве ключевого института английской политической системы. Основой ее построения должен стать анализ особенностей английского общего права и отношений собственности. Именно эти два фактора обеспечивали, согласно Ф. Милнеру, уникальную устойчивость и преемственность в процессе эволюции английских политических институтов. «Корона беднела и беднела, и, вынужденная обращаться к парламенту, она оказалась перед необходимостью поступаться политическими правами в обмен на денежные средства. Порогом, на котором спотыкались короли, были деньги: они требовали у народа звонкую монету, а народ требовал у них свободы и реформы, осуществляемой посредством права и фиксированной в нем».119
Нельзя сказать, что концепция Ф. Милнера была чем-то принципиально новым. К тому же, выраженная в предельно обобщенной и афористичной форме, она не могла претендовать на статус комплексной исторической теории. Однако, как это часто бывает в истории идей, она спровоцировала внимание к данной проблеме в историографии, давая понять, что институты собственности и свободы, находящиеся под надежной защитой формализованного права, расцениваемого как общее достояние подданных английской короны, тесно связаны между собой. Более того, наряду с элементами и институтами политической системы, собственность, свобода и право в своей взаимосвязи не только оказывают влияние на процесс трансформации политической системы общества, переживающего переход от традиции к современности, но и во многом предопределяют его.
Именно внимание к традиции и попытки ее теоретического осмысления составили основу критического отношения к вигской историографической традиции еще задолго до появления работ Дж. Кларка. Современный отечественный исследователь С. Б. Семенов справедливо отмечал, что в середине 80-х гг. прошлого века концепция Дж. Кларка, основанная на пристальном внимании к социальной и политической традиции, произвела сенсацию в английской историографии.120 Однако следует помнить, что исследовательские интенции Дж. Кларка не были случайностью и оформились на основе того пристального внимания к теоретическим проблемам традиции, которое было характерным для английской историографии последней трети XX в. Уже в середине 60-х гг. прошлого века работа Г. Баттерфилда «Вигская интерпретация истории» показалась одному из самых принципиальных критиков вигских историографических установок, видному специалисту по истории Англии эпохи Тюдоров Дж. Р. Элтону «удручающе жидким очерком, которому недостает замысла, но особенно недостает истории».121 Опровергая концепции исторического прогресса Э. Х. Карра и Ч. Плама, он писал: «Прогресс является по большей части делом ценностного суждения, личной оценки, и хотя каждый компетентный историк может установить определенную меру необходимости в событиях, никто не сможет доказать, что они действительно детерминированы».122
Именно благодаря Дж. Р. Элтону и его последователям в современной британской историографии сформировалось достаточно критическое отношение к теории модернизации. Теоретическая концептуализация модернизации как интеллектуальной парадигмы является продуктом относительно недавнего прошлого. Современный российский политолог С. Н. Гавров отмечает, что модернизация является максимальным выражением идеологии прогресса, которая доминировала в общественном сознании до середины XX в.123 В этом отношении модернизация как одна из объяснительных моделей социальной эволюции может быть описана как составная часть всякого развития и соотносится с последним как общее с частным. В то же время модернизация не тождественна развитию как таковому. Чаще всего она рассматривается как совокупность экономических, демографических, психологических и политических изменений, претерпеваемых традиционным обществом в процессе его трансформации в общество современного типа.124 Очевидно, что такое понимание характера общественных изменений требует от исследователя внимания не только к объяснительной модели, но и к эмпирическим данным, так или иначе дающим возможность показать, какие качественные характеристики общества и насколько претерпевают изменения здесь и сейчас. При этом основополагающей категорией анализа выступает понятие современности как некой проблемной ситуации, в которой оказывается общество вследствие размывания или распада той системы отношений и ценностей, которая обеспечивала легитимацию социальных порядков и осмысленность общей картины мира у его членов.125
Получив широкое распространение в качестве объяснительной модели в 60-е гг. прошлого века, теория модернизации быстро обнаружила существенные недостатки. Главным из них было рассмотрение политической традиции как препятствия на пути модернизации, консервирующего социальную «отсталость» и затрудняющего институциональные реформы. Наиболее показательной в этом отношении стала известная работа Т. Маршалла.126 Уже в 70‒80-е гг. XX в. происходит серьезная переоценка места и роли традиции в модернизационном процессе. Исследователи приходят к выводу, что традиция (особенно это касается сферы права) должна анализироваться конкретно-исторически, поскольку в различном историческом контексте традиционные структуры ведут себя по-разному, как препятствуя, так и способствуя процессу модернизации. Этому аспекту модернизационной теории посвящены многочисленные работы основоположника социологической школы в модернизационной теории Ш. Эйзенштадта. Ему же принадлежит идея о том, что в ходе успешной модернизации общества традиция не разрушается, но определенным образом трансформируются.127
