В то же время следует помнить, что концепция, которой придерживается М. П. Айзенштат, носит более сложный и комплексный характер, нежели констатация изложенных выше положений. С ее точки зрения, само появление «Билля о правах» не тождественно и не одномоментно появлению политических институтов (например, политических партий), институтов политического участия (таких, как выборы в парламент, основанные на пропорциональном представительстве в зависимости от численности населения), не говоря уже об отсутствии дискриминационных ограничений по религиозному принципу. Поэтому вполне оправданным выглядит пристальное внимание, которое М. П. Айзенштат уделяет событиям с 1822 г., когда к власти приходят «либеральные тори», и до 1835 г., когда потерпело неудачу первое консервативное правительство Р. Пиля. Рассматривая и анализируя тенденции в эволюции конституционной и партийно-политической системы Великобритании после 1822 г, она употребила весьма показательный термин «начальный этап трансформации институтов старого порядка».108 Этим отечественный исследователь еще раз подчеркнула, что появление конституционного документа и формирование комплекса механизмов, необходимых для его практической реализации в такой традиционной политической системе, как британская – не одномоментный акт. Скорее следует говорить о том, что это растянутый во времени и весьма сложный по характеру процесс, в котором возможно выделение нескольких хронологических этапов. Если же быть более точным, то речь идет о нескольких параллельно происходящих процессах, затрагивающих основы конституционного устройства, изменения в партийно-политической системе, а также комплекс религиозных и политических реформ 1828‒1832 гг., совокупность которых и привела в итоге к формированию конституционных механизмов современного типа.

Следует заметить, что историографическая концепция М. П. Айзенштат является весьма интересной и по своей структуре. С одной стороны, она отдает дать критике традиционных вигских концепций прогресса, берущей свое начало в трудах Л. Б. Нэмира и Г. Баттерфилда.109 С другой – отечественный исследователь внимательно следит за ключевыми тенденциями в современной английской историографии, главная из которых заключается в весьма осторожной оценке глубины тех изменений, которые произошли в английской конституционной и партийно-политической системе первой трети XIX в. Наиболее ярким представителем такой позиции является известный современный британский исследователь Дж. Кларк. Он описывает Англию до 1828 г. как страну старого порядка, где «подданные все еще верили в божественное право королей, легитимность наследственной аристократии и законные привилегии англиканской церкви».110 Современные британские исследователи все чаще употребляют термин «долгий XVIII в.», имея в виду период между 1688‒1689 гг., когда в стране сформировалась конституционная монархия, и 1832 г., который расценивался как первый шаг к демократизации парламента как органа законодательной власти.111 При этом реформа парламента все чаще увязывается с событиями 1828‒1829 гг., когда были ликвидированы существенные ограничения политических прав для католиков и диссентеров. Уже современники говорили тогда о «революции, постепенно совершающейся посредством права».112 Последователем Дж. Кларка и соавтором его историографической концепции является Дж. Блэк. Поддерживая в целом основные тезисы Дж. Кларка, он не разделяет концепцию последнего о «конфессиональном государстве» и придерживается собственного оригинального взгляда на проблему религиозных реформ 1828‒1829 гг. По его мнению, главным антагонизмом того времени стали противоречия между англиканами и диссентерами, тогда как антикатолические компании возникали лишь периодически, когда к этому давали повод действия властей.113

Таким образом, благодаря отмеченным особенностям, концепция М. П. Айзенштат доминирует в отечественной историографии последнего времени. Она настолько прочно укоренена в российской историографической традиции, что зачастую воспринимается почти как эмпирический факт, осмыслению которого отдали дань поколения историков. Принципиальная важность этой концепции для данного исследования заключается в том, что она содержит в себе, пусть и неявно сформулированную, мысль о том, что период с 1822 по 1835 гг. – нечто совершенно особенное в конституционной истории Великобритании и истории партийно-политической системы страны. Этот период представляется своего рода финальным этапом процесса трансформации британских политических институтов, сутью и смыслом которого становится появление конституционных механизмов современного типа. При этом, если «начальный этап трансформации институтов старого порядка» определен М. П. Айзенштат весьма четко, то этого никак нельзя сказать о «завершающем этапе» процесса. Это обстоятельство делает позицию М. П. Айзенштат еще более интересной, особенно если учесть, что еще в начале 60-х гг. прошлого века в британской историографии получила свое оформление концепция «конституционной революции», охватывающей период с 1828 г., когда были отменены политические ограничения для диссентеров, до первой реформы политического представительства 1832 г.

Наиболее полно концепция «конституционной революции» выражена в работах Дж. Беста и одного из его главных последователей Р. Хоула. Дж. Бест впервые употребил термин «конституционная революция» применительно к событиям британской конституционной и политической истории 1828‒1832 гг. Общий смысл, вкладываемый в данное понятие британским исследователем, состоял в том что, по его мнению, именно в этот период произошло «постепенное превращение «аристократического полуконфессионального государства» в «полудемократическое либеральное государство». При этом Дж. Бест подчеркивал, что «радикального слома старого порядка не произошло, однако перемены оказались весьма существенными».114 Р. Хоул акцентировал внимание на весьма противоречивой позиции епископата по отношению к реформам 1828‒1832 гг. Британский историк отметил, что «отмену ограничений для диссентеров прелаты поддержали практически без сопротивления; эмансипацию католиков, означавшую уравнение в правах всех христиан, поддержала едва треть епископата, а реформа парламентского представительства вызвала наибольшее противодействие».115

Анализ концепции «конституционной революции», предложенной Дж. Бестом и Р. Хоулом, позволяет более точно определить смысл историографической позиции М. П. Айзенштат в отношении как «долгого XVIII в.» в целом, так и периода 1822‒1835 гг. в частности. Это представляется крайне важным потому, что в самое последнее время данная позиция становится объектом осторожной, или, используя меткий термин Г. Маркузе, «терапевтической» критики. Дж. Кларк, используя применительно к Англии «долгого XVIII в.» термин «старый порядок», употребляемый обычно для описания политического и социально-экономического устройства дореволюционной Франции конца XVI‒XVIII вв., делает акцент на традиционном характере английских политических институтов того времени. Что же касается М. П. Айзенштат, то она подчеркивает значение динамических тенденций указанного периода, определяя его как «переходный к парламентской монархии».116 Для этого переходного периода характерными чертами являлись «союз трона и алтаря», тесная связь высшего духовенства и земельной аристократии, а также прочные позиции идеологии, базирующейся на принципах социальной иерархии и патернализма.117 Сравнительно небольшой хронологический отрезок 1822‒1835 гг. занимает особое место в том отношении, что именно в это время система «парламентской монархии» обретает комплекс механизмов, присущих конституционным монархиям в современном значении этого термина.