– Кажется, Раутос назвал сорок пять, господин.
– Хорошо. И все равно назревает встреча с магистром Свободного попечительства. Пожалуй, в конце недели. При всех наших доходах обнаруживается странная нехватка звонкой монеты, и я хочу знать, в чем дело.
– Господин, вам известны подозрения Раутоса Хиванара по этому поводу.
– Приблизительно. Ему будет приятно узнать, что я готов выслушать его соображения. Так, получается два пункта. Организуйте встречу – от колокола до колокола – на час. Ах да, еще одно, Танал…
– Слушаю.
– Брутен Трана. Еженедельные визиты. Я хочу знать: его что, заставляют? Это у эдур какая-то форма императорской немилости или наказания? Или этих ублюдков действительно интересует, чем мы занимаемся? Брутен ничего не рассказывает, никогда. Даже не спрашивает, какое наказание получают осужденные. Может быть, нам стоит расследовать его.
Брови Танала поползли вверх:
– Расследовать тисте эдур?
– Негласно, само собой. Пусть они с виду безупречно лояльны, но не могу отделаться от мысли, действительно ли они так защищены от измены среди своих.
– В любом случае, господин, со всем почтением, разве Патриотистам…
– Патриотистам, Танал Йатванар, – резко прервал Карос, – дана императорская грамота на поддержание порядка в империи. В грамоте не делается различия между эдур и летери – только между лояльными и нелояльными гражданами.
– Да, господин.
– А теперь, насколько я понимаю, вас ждут дела.
Танал Йатванар поклонился и вышел из кабинета.
* * *
Имение располагалось на возвышенности, на северном берегу реки Летер, через четыре улицы к западу от канала Квилласа. Ступенчатые стены, обозначавшие границы, спускались к реке и продолжались в воде – на столбах, чтобы противостоять течению. Чуть дальше торчали два причальных столба. В этом году река широко разливалась. Редкость для последнего века, думал Раутос Хиванар, перелистывая летопись имения – семейный том записей и карт за полные восемьсот лет жизни Хиванаров на этой земле. Он устроился поуютнее в плюшевом кресле и, погруженный в созерцательную апатию, допил мангустиновый чай.
Домоправитель и главный агент, Венитт Сатад, тихо подошел, чтобы убрать летопись в деревянный, обитый железом ларец, хранящийся под полом у стола, потом положил на место половицы и расправил сверху ковер. Выполнив обязанности, он вернулся на свое место у двери.
Раутос Хиванар – крупный мужчина с лихорадочным румянцем и властными чертами лица – одним своим присутствием словно занимал всю комнату. Сейчас он сидел в библиотеке имения. Свитки, глиняные таблички и переплетенные книги занимали все доступное место – собранные исследования тысячи ученых, многие из которых носили фамилию Хиванар.
Как глава семьи и главный казначей громадного состояния, Раутос Хиванар постоянно был занят, и дел прибавилось после вторжения эдур – ставшего причиной создания и официального признания Свободного попечительства союза богатейших семей Летерийской империи, – да так прибавилось, как он и не ожидал. Раутос вряд ли смог бы объяснить, почему все эти дела оказались нудными и утомительными. Но все обстояло именно так: подозрения постепенно превратились в уверенность; он начал чувствовать, что где-то прячется враг – или враги, – поставивший себе единственную цель: экономический саботаж. И не простое казнокрадство, с которым он персонально был очень хорошо знаком, а нечто более серьезное, всеохватное. Враг. Противник всего, на чем стоят Раутос Хиванар и Свободное попечительство, где он магистр; всего, на чем стоит сама империя – кто бы ни восседал на троне, пусть хоть даже эти дикие несчастные варвары, распушающие сейчас перья на самой верхушке летерийского общества, как серые галки на груде побрякушек.
Такое понимание могло бы разбудить внутри Раутоса Хиванара самый яростный ответ. Одной этой угрозы было бы достаточно, чтобы развернуть настоящую охоту, и агентство с такой демонической целью – агентство, ведомое, признал Раутос, самым искусным мастером, – будет подстегивать игру, пока погоня не превратится в одержимость.
Вместо этого Раутос Хиванар выискивал в пыльных книгах данные о разливах реки в прошлом, расследуя куда более приземленную тайну, которая может заинтересовать только нескольких ворчливых академиков. И это странно, частенько повторял он себе. Тем не менее избавиться от своей страсти он не мог; ночью он будет лежать рядом с недвижной потной массой, на которой женат уже тридцать три года, а мысли будут безостановочно крутиться, борясь с потоком времени, пытаясь вернуться в прошлые века. Пытаясь найти нечто…
Вздохнув, Раутос поставил на стол пустую чашку и поднялся.
Пока он шел к двери, Венитт Сатад, чья семья ходила в должниках у Хиванаров вот уже шесть поколений, забрал хрупкую чашку и последовал за хозяином.
Они прошли к береговому заграждению по мозаике с изображением церемонии назначения Сковела Хиванара имперским седой три века назад, потом по широким каменным ступеням к месту, которое в сухое время называлось нижней террасой сада. Сейчас здесь бурлила река, унося почву и растения, обнажая странные узоры из булыжника – мощеную дорожку, обрамленную когда-то деревянными столбами; ныне от них остались лишь гнилые пеньки, торчащие из луж.
На краю верхней террасы работники, подчиняясь указаниям Раутоса, укрепляли землю деревянными брусьями, а в стороне стояла тачка, наполненная разнообразными предметами, которые обнажило наводнение. Другие находки валялись на булыжниках.
Повсюду тайна, усмехнулся Раутос. Нигде в записях не говорилось, что нижняя терраса сада была не такой, как теперь, а в заметках ландшафтного дизайнера, написанных вскоре после завершения постройки основных зданий имения, сказано, что берег на этом уровне представляет собой лишь илистые наносы древних наводнений.
Глина хранила дерево, по крайней мере до последнего времени, так что невозможно было определить время создания странной конструкции. Единственным обозначением ее древности служили предметы – все из бронзы или меди. Не оружие, что было бы обычным для могильника, а если инструменты, то для давно забытых ремесел; ни один из работников, опрошенных Раутосом, не смог догадаться о назначении предметов, не похожих ни на один известный инструмент.
Подняв некий предмет, Раутос принялся его разглядывать. Отлитый из бронзы в глиняной форме – виднелся соединительный шов, – предмет был длинный, закругленный, но согнутый под прямым углом. Насечки у изгиба образовывали сетчатую гравировку. Ни на одном конце не было никакого намека на крепление – значит, это не часть большого механизма. Раутос взвесил предмет на ладони. Несмотря на сгиб, предмет не уравновешивался посередине. Раутос отложил его и взял круглую медную пластину, тоньше, чем слой воска на дощечке писца. Она почернела от контакта с глиной, и только на ободе были заметны пятна ярь-медянки. В пластинке были пробиты бесчисленные отверстия, все одинаковые, идеально круглые и ровные – не определишь, с какой стороны они пробивались.
– Венитт, – сказал Раутос, – у нас есть схема с точным указанием, где был изначально найден каждый предмет?
– Конечно, магистр, за некоторым исключением. Вы смотрели ее на прошлой неделе.
– Смотрел? Прекрасно. Вечером положи ее снова на стол в библиотеке.
Мужчины повернулись, услышав шаги привратницы, идущей по узкому проходу слева от дома. Женщина остановилась в десяти шагах от Раутоса и поклонилась.
– Магистр, вам послание от куратора Кароса Инвиктада.
– Прекрасно, – рассеянно повторил Раутос. – Сейчас прочитаю. Посыльный ждет ответа?
– Да, магистр. Он во дворе.
– Предложи ему освежающего.
Привратница поклонилась и ушла.
– Венитт, собирайся в дорогу – выполнишь мое поручение.
– Магистр?
– Куратор в конце концов понял размах угрозы.
Венитт Сатад промолчал.
– Отправишься в город Дрен. – Раутос снова бросил взгляд на таинственную конструкцию на нижней террасе. – Попечительству требуется более подробный отчет о тамошних приготовлениях. Увы, собственных посланий управителя недостаточно. И мне нужна здесь полная уверенность, если я хочу четко представлять угрозу.