После семнадцатого дня рождения и ритуального убийства, Дэвиду вручают ключ от библиотеки и отпускают резвиться на свободе среди миллионов томов. Некоторые книги он уже понимает, а некоторые никогда не поймет. Принц — жадный читатель. К тому времени, когда Дэвид присоединяется к практикующему секс большинству, он уже готов принять вызов. Первый и второй раз он занимается сексом с дворцовой челядью, в третий раз — с лучшей подругой матери, четвертый — с феей Страсти, а пятый — с проезжим коммивояжером. Желание более не загадочно, Его Высочество стал взрослым и отныне знает, что делать.

Таким образом, храбрый принц поразвлекся, попрактиковался и изучил все виды похоти. И все они были легки и приятны, и ни один не представлял даже отдаленной опасности. Вот почему Дэвид, как ни старается, не в силах отвести наблюдающий глаз от сестры и Джоша и сосредоточиться на дороге домой. Во дворце роящиеся пчелы или лазанье по деревьям были абсолютно безопасным занятием. Не отрывая глаза от сестры, Дэвид закуривает новую сигарету и понимает, чего ему не хватает.

Он лежит на мне, его тело накрывает мое, шея выгнута дугой, голова нуждается в поддержке и находит ее на моем плече. Там, где его волосы чуть длиннее — на узкой затылочной впадине — они сплетаются с моими. Наши кудри смыкаются, словно бесконечная цепь. Я выбрала идеальные волосы для этого предприятия, они с готовностью путаются с его волосами. Вычесывать колтуны из шевелюры мне помогает его ополаскиватель. Грудь к грудям: цвет идентичен, дымчатый светло-оливковый переходит на моих сосках в темно-розовый, у него — то же самое. Мужские ореолы мельче, что не мешает им идентифицироваться с маскулинностью. Мы почти одно целое. Он чуть шире и немного выше, чем я, но моему телу в самую пору. Из всех ненужных вещей покрывало из мужчины наиболее близко генетическому коду женщины. Он немного свешивается по бокам. Пока. Очень скоро я сделаюсь чуть больше, и, почти не отдавая себе отчета, он соскользнет, упадет, нырнет, утонет во мне.

Дневной секс получает передышку на спасательном плоту — послеполуденном чае. Номера в анонимных дорогих отеля чисты, теплы и услаждают хлопковой белизной. За спинами позолоченных швейцаров Лондон нетерпеливо проталкивается к концу ноября, вывешенные загодя рождественские украшения не сочетаются с ленивым солнцем, садящимся рано, встающим поздно. Выметенные ветром и вымазанные дождем, узкие улицы прячутся от холода в душных магазинах; кафе пышут капуччиновым паром, и молочная влага оседает на окнах. Поездка через весь город, чтобы добраться до Джоша, требует усилий. Но я не жалуюсь, ведь это моя работа. А я очень серьезно отношусь к своим обязанностям. Они хорошо оплачиваются и заслуживают полной отдачи. От моей девичьей башни я еду на метро, в непогоду беру такси. Опасности подземки давно и подробно задокументированы: мужчины, что прижимаются ко мне, злобные женщины — всем я адресую очаровательную улыбку. И удивляясь самим себе, они пятятся назад, уступают мне место, освобождают пространство для моих изящных ножек. Я берегу силы для Джоша и допускаю лишь разумные траты — только, чтобы обеспечить себе дорожный комфорт. В такси не повеселишься, в черной дыре автомобиля ничто не развлечет. Мало того, приходится терпеть неприятное соседство — протухшие разговоры, въевшиеся в продавленное сиденье; никого не волнующий крик, прорывающийся сквозь шума двигателя. Откинувшись на грязную спинку, я осязаю чувственные отпечатки несчастных душ, эти метафизические пятна, в которых мне предлагается выпачкаться. Я сторонюсь чужой тоски насколько возможно. Не желаю разделять их боль и не стремлюсь завоевать их любовь. Я выполняю миссию, а для этого мне нужна ясная голова. И я позаботилась о том, чтобы усилия мои были вознаграждены. Мы стали немножко умнее: мой близнец Джошуа и я. Замышляя наши тайные сходки, мы проявляем особую изобретательность в мелочах. Теперь мы в безопасности.

Мы встречаемся в середине дня, солнце только что вышло на сцену. В эти рано кончающиеся дни солнечное шоу втиснуто между дождем и скупым закатом и длится всего полчаса — Гринвич известен своей прижимистостью. Мы здороваемся, и я иду за ним — на четыре шага позади, с рабским послушанием следуя букве супружеского протокола. Еще одни гранд-отель, швейцар, портье, администратор — все поднаторели в светской тактичности, ибо мы — чертовски приятная пара, мы выглядим богатыми и запросто оплачиваем наши удовольствия. Джошуа регистрирует нас как мистера Имярек и его половину; диккенсовская интонация производит впечатление на клерка. Тягучее путешествие на лифте в номер. Цветы, что сохраняют свежесть не более часа, покидают целлофановую тюрьму. Шторы слишком незаметны, потому задергивать их не имеет смысла. Табличка на дверь — «Не беспокоить»; щелчок замка; табличка смотрит в коридор, не на меня. Ко мне она не имеет отношения.

Да я и не смогла бы откликнуться на эту просьбу.

Джошуа прежде никогда этого не делал — ритуал обмана ему в новинку. Но он быстро освоился с содержимым бара, как и с моими вкусовыми пристрастиями: сначала неторопливо выпить две маленькие бутылочки шампанского; потом игриво съесть шоколадку; далее — поцелуй; затем секс, постель, ванна, душ, телевизор, радио и, если у нас остается в запасе часок, я вызываю гостиничную обслугу. Дары серебряного подноса и полотняной салфетки — белый хлеб, соленое масло и толстые куски отменного свежего окорока. Иногда в придачу — сладкий фруктовый джем. Позже я буду выковыривать зернышки из зубов. Хороший отель предоставляет немало удобств, и я пользуюсь каждым из них, чтобы развратить Джошуа.

Очень скоро новизна становится рутиной, все идет как по маслу. Я забралась ему под кожу, Джош не может насытиться мной, но даже его страсть отмеряется считанными часами. И, разумеется, не обходится без чувства вины. Я твердо заявила, что его угрызения совести меня не касаются. Ему не дозволяется ни упоминать имя Мартина при мне, ни высказывать вслух опасений, что наш обман раскроется. Отчего моя власть только укрепляется. Я не участвую в сговоре, вся закулисная деятельность осуществляется исключительно Джошем. Это он заказывает номер в отеле, назначает место встречи, подгадывает время. Мое присутствие — знак молчаливого согласия. Я лишь следую за ним, угождаю его страсти, устраиваю его счастье так же легко, как мы устраиваемся в гостинице. Я опавший листок, плывущий по реке его желания.

Я — отлученный от церкви священник, который только и ждет своего часа, чтобы затеять смуту.

Кроме того, очень важен хронометраж. Поцелуй хронометрирован, секс тоже. Вовремя предложить щепотку кокаина, строго дозированную и беспечно высыпанную в ложбинку между моими ключицами. Вовремя перелить шампанское из моего рта в его; вовремя слизнуть кончиком его жадного языка пенистую струю, свободно текущую меж моих грудей. Вовремя сжать мускулы, искусственно приближая оргазм. Естественные ритмы наших тел не более совместимы, чем у любой другой пары, но я творю единство не медля. Не для нас месяцы и годы ожидания, пока мы сольемся воедино. Я способна раздваиваться; каждую свежую мысль, зародившуюся в его присутствии, вручаю ему, как дань. И вскоре мое воображение становится его фантазиями. Мы образуем симбиоз, Джош потрясен. Запертый в четырех стенах вины, желания, стыда и удивления, он приходит в отчаянный восторг от законченных в два голоса фраз, от нашего клонированного вожделения. Он понимает, что мы ведем себя как пара, идеально настроенная на одну волну. Сродство, для достижения которого ему с Мартином потребовались годы, мы обрели всего за несколько сеансов отборного краденого секса. Он изумлен. Он почитает это чудом. Он видит в этом тайну.

А вся тайна в том, что домой я возвращаюсь выжатая, как лимон.

На задворках его сердца не умолкает назойливый голосок, который со временем становится все громче и громче. Нахальный голосок советует чистосердечно во всем признаться, а потом загладить свою вину. Вечный Жид на исповеди у еретика-католика — это не совсем то, что я имела в виду. По крайней мере, не сейчас. Примирение — наименее подходящее таинство из предложенного ассортимента, я всегда предпочитала последние ритуалы.