За период с 1890 по 1913 год русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. Обращает на себя внимание феноменальный объем экспорта зерна и муки. Например, в Англию в 1913 году вывезено 4 миллиарда пудов. Вот уж воистину: «откуда мы пришли, куда свой путь вершим»?

Если охватить взглядом весь путь, пройденный Россией в этом веке, пытаясь оценить его, начинаешь верить французскому политическому мыслителю Токвилю: «Нет хуже врагов прогресса, чем те, кого я бы назвал «профессиональными прогрессистами» – люди, которые думают, что миру ничего больше не требуется, как радикальное проведение их специальных программ».

До 1913 года и после него часть русской интеллигенции, состоящая из таких вот «профессиональных прогрессистов», очень многое сделала, чтобы нынешнее Правительство да и все наше общество оказались на краю экономической пропасти.

Найдут ли в страшных уроках прошлого наша интеллигенция да и все мы опору для созидания? Научимся ли мы каждый отдельно и все вместе эволюционному пути развития? Если нет, то средства разрушения в современном мире таковы, что мы рискуем всем человечеством сразу».

Итак, Солженицын возвращается на родину. Его приезд в Россию многими сопоставляется с уходом Толстого из Ясной Поляны, указывает на то, что два эти события, в начале века и в конце, не случайны для нас. Несомненно, и жизненные поступки, и само творчество Солженицына – это цепь подвигов. Обращенный ко всей России призыв его «жить не по лжи» так же, как и проповедь Льва Толстого, многое сделали для нашего Отечества. Но ведь он едет в страну со своими надеждами на здоровые силы общества, с верой в особую земскую демократию, в новое добровольное объединение государств, а реальность совсем не такова – огромная часть общества проголосовала за иные принципы…

Как все сложится? В своем отечестве пророков нет. А по достоинству мы ценим только ушедших, пример тому – Сахаров. Чем же станет для Солженицына его возврат? Его оружие – перо, а оно у него было отточено либо за колючей проволокой в своей стране, либо в далеком Вермонте. Ни опыта политической деятельности, ни опыта литературного общения в России последнего времени у него, к сожалению, нет. У него есть талант, но это другая категория. Порой поразительно беззащитная.

Боюсь, все, что скопилось в моем «черном ящике», представляет из себя длинный и скучный ряд рассуждений. Может, я перемудрил? Но любил же мой сельский дед разговаривать со своим четвероногим другом, добродушным дворнягой, подолгу выстраивая фразу и вслушиваясь в нее.

Зачем-то ему это было надо. Каких только собак у него не было! И имена он им придумывал неожиданные и забавные. Последнюю свою собаку он звал «Никак».

– Дяденька, как зовут вашу собаку?

– Никак!

Сижу в раздевалке бассейна. Сосед – рыжеватый улыбчивый парень лет двадцати пяти, сняв тренировочный костюм, вдруг очень легким и быстрым движением рук отстегивает протез и остается стоять на одной ноге, вторая, обрубленная чуть ниже колена, неестественно болтается в воздухе. Стараюсь не смотреть в его сторону. Привык в детстве. Тогда, после войны, безруких и безногих было много, и каждый раз это была трагедия. У меня отец тоже был инвалид войны, и мне часто приходилось вместо него работать в артелях на сенокосе, на заготовке дров. Насмотрелся, как косили и пилили безногие и безрукие…

Пацан лет десяти, раздевающийся рядом, в упор глядит на безногого и совершенно будничным голосом спрашивает:

– В Карабахе?

– Нет, не там.

– У Белого дома?

– Не угадал.

– В Приднестровье?

– Опять перелет. В детстве в Омске под машину попал, – ответил запросто с улыбкой.

– На гражданке, – разочарованно тянет пацан и лицо его тускнеет.

– Это с каждым может случиться.

Я глядел на пацана со смешанным чувством страха, тревоги, досады и думал: неужели в наше время рождаются ребятишки, которые растут с ожиданием места своего подвига в борьбе со своими же соотечественниками? Новые чапаевцы?

Моего друга еще в школьные годы забавляла в известной песне фраза: «Наш паровоз вперед лети. В коммуне – остановка». Он восклицал:

– Остановка? А дальше что?

Не сразу находил ответ и я.

Но нас обоих совершенно не заставляла тогда задуматься и ужаснуться другая фраза: «В руках у нас винтовка!» А ведь речь шла о винтовке, с помощью которой наши деды истребляли друг друга.

Таково было поколение. Мы на себя взглянули по-иному много позже, во время несуразной нашей перестройки и… ужаснулись.

Вспомнились слова Иосифа Бродского: «Одно стихотворение пишет другое».

Что-то похожее происходит и со мной. Предыдущий разговор толкает вернуться и говорить снова. Я как будто не могу выговориться, спешу это сделать. Видимо, понимая, что не могу добраться до истины, пытаюсь из раза в раз, вновь возвращаясь к своим мыслям, идти дальше и иногда вдруг спотыкаюсь о понимание того, что не могу ясно выразить, что же такое со мной и со всеми нами происходит. А кто сейчас может точно сказать, что творится с нами? Думаю, по большому счету это сможет определить кто-то лишь много лет спустя.

Я полагаю, что разуму человеческому дано некое ограничение. Некоторые вещи даже гениальные люди не способны сразу до конца понять. Так заложено природой. Иначе была бы сломлена воля к жизни. Ведь поиск смысла и истины – уже жизнь.

В нашем селе, где я родился и жил до восемнадцати лет, двое крепких парней решили сделать доброе дело. За селом в реку Самарку впадает небольшой безымянный приток. Тихая в летнюю пору, речушка в половодье, собирая с окрестных полей воду, несет огромный поток, – ревущий, многоголосый и разъяренный. Парни решили перегородить дорогу потоку плотиной, прорыть небольшой перешеек и пустить поток по старице в ту же Самарку, но километром выше по течению от старого места. Смысл был в том, что на этом пути поток по своему ходу заполнял бы несколько обмелевших озер и они, по замыслу, должны были ожить и пополниться рыбой. Благое дело. Осенью два бульдозера с одобрения начальства и односельчан, усиленно рыча, выполнили свое дело, подчиняясь воле азартных ребят.

А весной случилось следующее. Как и замышлялось, все озера заполнились водой, но так сильно, что затопило на все лето песчаные, сотни лет служившие людям дороги, некоторые уголки леса стали недосягаемы, развелись мошкара, гниль. Мало того, поток, разъяренный в азарте освоения новых путей, с такой силой вырвался к Самарке, что на целом гектаре повалил вековые осокори, они своими телами вкривь и вкось накрыли новое русло и получились чудовищные завалы, – гигантские и фантастические. Чуть ниже выхода потока на левом берегу реки выдавался огромный скалистый мыс, поросший старинными дубами. Мыс был олицетворением, казалось, вечного и постоянного. Этот мыс со всем, что на нем росло, снесло в одночасье, река раздвоилась, и чуть ниже образовался, не весть по каким законам, остров. Изменилось все окрест. Старое русло превратилось в заболоченную неприглядную низину, зарастающую кугой. Люди не сразу смогли привыкнуть к новому. Некоторые поговаривали о том, чтобы разрушить плотину и вернуться к старому руслу реки. Когда я рассказал эту историю своему приятелю, назвав в шутку тех ребят прорабами перестройки, он усмехнулся:

– Действительно, наша перестройка. Но с одной разницей.

– С какой?

– Ребята действовали от души, простодушно, а перестройка с самого начала была лживой и лукавой.

Как тут возражать?

На заводе несчастье. Двое работников при ремонте насоса попали под струю серной кислоты. Насос оказался некачественно подготовлен к ремонту. На месте происшествия был опытный начальник отделения, проработавший на заводе более двадцати пяти лет. Очевидно, нельзя долго работать на одном и том же месте, люди свыкаются с опасностью.