Как ни мало, дражайший друг, то, чем я могу поделиться с вами, все же мне кажется, оно заслуживает, чтобы его сохранили. Воспользуйтесь им по вашему усмотрению! - и т. д.
Фон Бланкенбург. Лейпциг, 14 мая 1784 г.
5. ПИСЬМО К ИЗДАТЕЛЮ "ТЕАТРАЛЬНОГО НАСЛЕДИЯ"
Совершенно верно, любезнейший друг, что ваш покойный брат, этот превосходный человек, делился со мною замыслами своих пьес. Но это было давно; самые планы были так мало обработаны или были рассказаны мне так бегло, что я не могу восстановить в моей памяти ничего, достойного записи, не говоря уже о печати. Но о "Фаусте" его, о котором вы меня главным образом и спрашиваете, я знаю кое-что; во всяком случае я помню общий план первой сцены и развязку.
В этом явлении мы видим на сцене разрушенную готическую церковь с главным алтарем и шестью приделами. Разрушение домов господних - наслаждение для Сатаны; развалины храма, где некогда чтили всеблагого, его любимые жилища. Здесь-то и собираются адские духи, чтобы совещаться. Сам Сатана восседает на главном престоле, а по приделам разместились остальные черти. Но все они невидимы для глаз, слышны только их хриплые, противные голоса. Сатана требует отчета в делах, совершенных прочими чертями; одними он доволен, другими недоволен. Так как немногое, что я помню из этой сцены, столь разрознено и отрывочно и потому не может производить должного впечатления, то я дерзаю заполнить имеющиеся пробелы и набросать всю сцену.
Сатана. Говори ты, первый, дай отчет в том, что ты совершил.
Первый чорт. Сатана! Я видел в небе тучу, в недрах своих она несла разрушение, и я взвился к ней, укрылся в черной ее глубине, погнал ее дальше и остановил над хижиной благочестивого бедняка, который только что уснул рядом со своей женой. Тогда я разорвал тучу и вытряхнул из нее огонь на хижину, так что яркое пламя взвилось к небу, и все достояние несчастного стало добычей огня. Это было все, что я мог сделать, Сатана, ибо его самого, его плачущих детей и его жену вырвал из огня ангел божий, а я, когда увидел его, бросился прочь.
Сатана. Презренный! Трус! И ты говоришь, то была хижина бедняка, хижина благочестивого человека...
Первый чорт. Благочестивого и бедного, Сатана. Теперь он наг и бос и совсем погиб...
Сатана. Для нас! И, конечно, навеки. Возьми у богача его золото, чтобы он пришел в отчаяние, и брось это золото на очаг бедняка, чтобы оно совратило его душу, тогда у нас будет двойная выгода. Сделать благочестивого бедняка еще беднее, это значит еще больше приблизить его к богу. Говори ты, второй. Расскажи нам что-нибудь получше...
Второй чорт. Это я могу, Сатана. Я отправился на море и стал призывать бурю, с помощью которой я мог бы разрушать, и она явилась; в то время я устремился к берегу, но вверх ко мне полетели дикие проклятия, а когда я посмотрел вниз, то увидел флот с раздутыми: парусами. На кораблях плыли ростовщики. Я быстро ринулся в глубину вместе с ураганом, взобрался затем на поднявшейся волне снова к небу.
Сатана. И потопил флот в волнах?
Второй чорт. Так, что ни один не спасся. Я разбил весь флот, и все души, которые были на нем, теперь твои.
Сатана. Предатель! Они уже были моими. Но они еще больше посеяли бы проклятий и разрушения на земле; они продолжали бы грабить по чужим берегам, растлевать и убивать; они из одной части света в другую принесли бы новые соблазны, побуждающие к греху, и все; это, все теперь погибло и пропало! О, ты, чорт, должен; опять убраться в ад; ты только разрушаешь мое царство. Говори ты, третий! Летал ли ты тоже среди бурь и туч?
Третий чорт. Так высоко не залетает мой дух, Сатана; я ужасов не люблю, мое дело - развращать.
Сатана. Тогда ты тем опаснее для душ.
Третий чорт. Я увидел спящую деву; она томилась то в полусне, то в полуяви своих желаний, и я проскользнул к ее ложу. Тщательно внимал я каждому ее вздоху, прислушивался к каждому сладострастному мечтанию ее души, и тут я узрел любимый ею образ, который выше всего заставлял подниматься ее грудь. Из этого видения я создал себе облик стройного, сильного, цветущего юноши и в этом облике...
Сатана (быстро). Похитил у девушки ее невинность?
Третий чорт. Похитил у этой нетронутой красавицы первый поцелуй. Дальше я не склонял ее ни к чему, но будь уверен: я вдохнул пламя в ее грудь, она одарит им первого соблазнителя, и для него я приберег грех. Как только он ее совратит...
Сатана. Тогда у нас пойдут жертва за жертвой, потому что она будет и дальше совращать. Ну, хорошо, в твоем поступке есть цель. Учитесь же вы, первые, вы, презренные, что разрушаете только в мире плоти! А вот этот растлевает души, это лучший из чертей! Скажи-ка ты, четвертый, какие дела ты совершил?
Четвертый чорт. Никаких, Сатана. Но у меня явилась мысль, и если бы она превратилась в дело, то все те дела померкли бы перед ним.
Сатана. И эта мысль?
Четвертый чорт. Похитить у бога его любимца - юношу мыслящего, одинокого, совершенно предавшегося науке, живущего только ею, чувствующего только ее, отказывающегося от всех страстей, кроме единственной страсти к истине, опасного тебе и нам, если бы он стал когда-нибудь учителем народа, вот кого бы у него похитить, Сатана!
Сатана. Отлично! Чудесно! А твой план?
Четвертый чорт. Видишь, я скрежещу зубами, у меня его нет! Я подкрадывался к его душе со всех сторон, но я не нашел ни единой слабости, за которую бы мог ухватиться.
Сатана. Дурак! Разве он не стремится к познанию?
Четвертый чорт. Больше, чем кто-либо из смертных.
Сатана. Тогда предоставь его мне. Этого довольно для того, чтобы его погубить.
И теперь Сатана настолько захвачен своим планом, что не хочет слушать отчета остальных чертей. Он кладет конец сборищу, и все должны помогать ему в достижении его великой цели. Он вполне уверен в успехе, владея теми средствами, какие дают ему власть и хитрость. Но ангел, посланец провидения, незримо паривший над руинами, возвещает нам о бесплодности козней Сатаны, и слова его торжественно, хоть и негромко, звучат в вышине: "Вам не победить!"
Столь же своеобразным, как и набросок этой первой сцены, является и набросок всей пьесы. Юноша, которого пытается совратить сатана, как вы, наверно, тотчас догадались, - Фауст. Этого Фауста ангел погружает в глубокий сон и создает вместо него призрак, с которым черти ведут свою игру до тех пор, пока он не исчезает - исчезает как раз тогда, когда им кажется, будто они вполне овладели им. Все, что происходит с этим призраком, - сновидение погруженного в дремоту Фауста. Он просыпается в тот миг, когда черти, полные стыда и ярости, уже удалились, и благодарит всевышнего за предостережение, которое он ему послал в таком поучительном сне. Он теперь еще более укрепился в добродетели и любви к истине.
