Королевская семья вышла на прогулку.

Отчасти венценосный Ляшер V играл с огнем, так бесстрашно отправляясь по улицам своего мятежного города. В столице и её пригородах было неспокойно. Многие жители были за свержение власти Среброглазого тирана и коронацию его дяди-миротворца Миуриса Грумма. Ляшер же, наплевав на увещевания советников, приказал подать роскошную открытую карету для всего семейства, чтобы всем было видно его красавицу-жену Присциллу Грейс, двух погодок принцев-альф Льюса и Муара, десяти и восьми лет и крошечную киску-альфу Шерлину, копошащуюся на маминых руках. Последним в экипаж сел худенький гибкий подросток, выглядевший лет на шестнадцать. Прелестный большеглазый мальчик был омегой и нелюбимым старшим ребёнком короля. Об этом знала вся придворная свита и прислуга. Когда первым в королевской семье родился омега, Ляшер проклинал небеса, но, взяв сына на руки, остыл:

— Сначала родили разменную монету, теперь можно и о наследниках подумать!

Король назвал омегу Риммуасом. Римм был единственным в семье, кто унаследовал редкий отцовский цвет глаз, цвет серебра, чарующий и блестящий, и белоснежные волосы королевы Присциллы. Все маленькие альфы в семье были шатенами, как отец, и зеленоглазыми в красавицу-мать. Когда родились долгожданные малыши, про Риммуаса словно забыл весь двор. Хоть и раньше его особо не пестовали, но теперь мальчик и вовсе стал невидимкой. Его даже забывали позвать к трапезе. Римм часто ел на кухне, под добрым присмотром единственной любящей его души — главной кухарки двора Минны, пожилой и очень мудрой беты. Женщина, как могла, баловала отверженного принца и не давала совсем упасть духом. Но внутренний стержень Римма был покрепче, чем у многих альф. Мальчик не только не сломался, замкнувшись в себе, но нашел сил продолжать обучение, быть вежливым в моменты общения с семьёй и знатью двора.

Риммуаса воспринимали, как редкий сорняк, ценность которого была в политической игре Ляшера. Король уже спланировал будущее омежки, сговорившись о его браке по достижению совершеннолетия с правителем Седых Гор мрачным барсом Гиллом Крайтом. Поддержка этого сильного клана была необходима Ляшеру. Гилл лишь мельком взглянул на котёнка, жавшегося к ноге воспитателя, коротко кивнул. О жестокости барсов ходили легенды, но отверженный принц ждал того дня, когда молчаливый, покрытый шрамами муж увезёт его в горы. Риммуас отчаянно хотел собственного ребёнка, чтобы наполнить жизнь хоть каким-то смыслом.

Тем временем о красоте омеги заговорили. Сначала это был робкий шёпоток, так раздражавший Ляшера, но потом дела стали набирать скверный оборот. На Римма все чаще смотрели с плохо скрываемым вожделением, слуги старались облапать при любом возможном случае, вельможи незаметно подсовывали подарочки и записки о свиданиях. На всё это мальчик реагировал с прямо-таки королевским равнодушием, словно не боялся быть очернённым ещё больше. Королевское терпение лопнуло, когда Ляшер перехватил одно весьма трепетное и нескромное письмецо, в котором секретарь канцлера расточал Римму дифирамбы и уверения в искренности своих чувств. Все шишки обрушились на мальчика, который в глазах отца был кокетливой шлюшкой без совести и гордости. Полными глазами слёз Риммуас смотрел на досадующего родителя, даже не пытаясь что-то молвить в свою защиту. Его заперли в верхних покоях, чтобы не провоцировать поклонников на более решительные действия. Три года маленький затворник гулял лишь по ночам и то, выпускаемый добросердечной Минной. Римм подрос, стал грациозным и гибким, как лоза. Черты его лица утратили детскую округлость, а огромные грустные глаза смотрели слишком осмысленно для мальчика лишь подходящего к порогу взросления. Отец отменил заключение, узнав о благоразумном поведении и успехах омежки в науках, и Риммуасу великодушно было позволено следовать за семьёй. Принц наконец-то смог поиграть с младшими братьями и увидеть новорожденную сестрёнку. Сквозь дымку слёз, серебряные глаза мальчика смотрели, как мама и отец нежат любовью своих детей. Любовью неведомой и неиспробованной. Присцилла застала первенца, вынимающего из кроватки орущую малышку, и переполошила весь двор. Мать испугалась, что мальчик задумал что-то плохое. Занесённую для удара руку взбешенного отца удержал не кто иной, как барс Гилл. Ляшер потемневшим взором окинул белое, как мел, личико омежки и остыл. Ненужный сынок и впрямь был слишком красив даже для омеги. Барс увёл мальчишку в сад, а королевская чета лишь переглянулась:

— Скорее бы он исчез из дворца! — шепнула Присси. — Я не могу смотреть ему в глаза. Я испытываю стыд, что родила Вам омегу, дорогой супруг!

— Не кори себя, моя любовь! Ты отплатила сторицей! Я не сержусь на тебя. Ты подарила мне прекрасных детей, которые прославят мой род. А Риммуас, несчастный омежка, поможет мне решить проблему с Правителем Седых Гор. Этот грубый молчаливый зверь, похоже, очень хочет мальчишку и считает дни до его совершеннолетия, — Ляшер ухмыльнулся, что греха таить, не будь Римм его плотью и кровью, давно был бы попользован его королевской милостью.

***

Гилл поднял мрачные золотые глаза на притихшего рядом мальчика. Они укрылись от любопытных придворных в тенистой беседке, увитой виноградом. Риммуас уже не первый раз оставался с Правителем наедине и знал, что будет делать Гилл. Огромный скалистый барс сгрёб омежку одним движением руки себе на колени, с горловым глубоким рычанием обнюхал тонкую нежную шейку, лизнул за ушком, вгоняя в краску, и глухо спросил:

— Зачем ты подходишь к их детям, Малыш? Ты знаешь, какова будет их реакция.

— Она так плакала, ей было одиноко, что все оставили её.

— Она — любимый избалованный ребёнок. Ну, повопила бы немного! Ты получил бы знатную оплеуху, если бы я не оказался рядом, мой котёнок. Не считаешь, что я заслужил награду? — барс прищурил янтарный глаз.

Римм сжался, зажмурился и наугад лизнул великана в уголок большого жестокого рта. Его губы тут же жадно пленили, а нежный язычок вовлекли в сладкую игру. Гилл таял рядом с этим снежным котиком, таким недолюбленным и печальным, что хотелось сунуть его за пазуху и утащить в горы немедленно. Но Ляшер выжидал, держа его, Гилла-Крушителя на коротком поводке. Ради Риммуаса Крайт терпел выходки Ляшера, его высокомерный тон и некоторое превосходство, с коим король вёл себя с Правителем Седых Гор. Ляшер милостиво позволял будущим супругам оставаться наедине, и тогда Гилл с вожделением набрасывался на малыша.

— Ну же, нежный мой, снежный! — рычал барс над маленьким ушком. — Не бойся! Ты — мой! И скоро ты получишь настоящий дом и семью.

Мужчина жадно оглаживал тонкое гибкое тельце, сглатывая желание единым вздохом, не позволяя себе ранить или испугать котёнка. Римм покорно сидел на каменных коленях, вздрагивая всем телом от грубоватых нетерпеливых ласк. Сегодня ладонь барса пробралась ниже: под край рубашки мальчика и начала блуждать по длинной тонкой спинке Римма, опускаясь все ниже, пока пальцы не скользнули под пояс штанов. Котик сжался и спрятал личико на груди взрослого.

— Я не сделаю ничего плохого, Малыш! — произнёс Гилл. — Так или иначе близость между нами будет! А я слишком голоден, чтобы теперь довольствоваться лишь поцелуями твоего сладкого рта.

Большая ладонь сильно сжала половинку маленького зада, погладила.

— Тебя совсем, что ли, не кормят? Одни косточки! — барс погладил пальцами жаркую расщелинку, добираясь до мускульного сжатого колечка. — Сейчас ты сухой и узенький, но придёт время, и тут всё будет мокрым и пульсирующим. И я… м-м-м-р-р-р… — заурчал Гилл, — с великой радостью проведу тебя через твою первую течку.

Римм ткнулся кончиком носа в литые ключицы альфы, вдыхая глубокий мускусный запах возбуждённого самца и вдруг ощутил острую, как стилет, тоску. Нет выбора! Нет права на желание! Нет дозволения полюбить и выбрать себе пару! Острые зубы мрачного барса прокусят его кожу чуть ниже выступающего шейного позвонка, и Риммуас станет собственностью Правителя Седых Гор. Но руки Гилла оставались нежны, хоть и были сильны неимоверно, и за всё время их встреч огромный зверь не пугал мальчика.