– А это, Николай Павлович, ваш внук, император Александр III, – ответил Шумилин. – Очень умный и талантливый человек.

– Вот он какой, мой внук, – сказал Николай, с интересом посмотрев еще раз на портрет, – только почему-то борода у него как у мужика. А ростом и статью – весь в меня.

– Да, Николай Павлович, – сказал Александр, поставив перед императором чашку с дымящимся кофе, – стать и силушка у него были действительно богатырскими. Жаль только, что поцарствовать ему довелось сравнительно немного.

Но вернемся к вашему правлению. Вы, действительно, задали мне очень трудный вопрос. И ответить на него так сразу будет непросто. Начну с самой болезненной для России проблемы – с крепостной зависимости крестьянства…

– Александр Павлович, – царь укоризненно посмотрел на Шумилина, – если бы вы знали, сколько сил я потратил на то, чтобы как-то разрешить этот вопрос. Вы правы, крепостная зависимость – наше проклятие. Но нельзя вот так просто освободить крестьян и дать им землю. Что же мы – британцы, которые своих мужиков согнали с земли, дав им свободу? А потом сотнями и тысячами вешали их за бродяжничество. И что же делать с дворянством, которое является опорой нашего государства?

– Знаю я все, что вы уже сделали и еще сделаете, Николай Павлович, – ответил Шумилин, – я помню, что к концу вашего царствования сократилось численности крепостных крестьян с 57–58 процентов в 1817 году, до 35–45 процентов в 1858 году. Именно при вас прекратилась раздача государственных крестьян помещикам.

Знаем мы и про облегчения и льготы, которые получили при вашем правлении помещичьи крестьяне. Ваш сын, император Александр II, завершит вашу работу, в 1861 году отменив крепостное право. Правда, при этом он заложит такую мину под фундамент государства, что… Впрочем, об этом лучше поговорить отдельно.

А вот насчет армии российской – это особый разговор. Мне известно, что она для вас, Николай Павлович, любимое детище. Только, к сожалению, армия наша оказалась не готова к войне с европейскими державами. Знаю, что продолжение нашего разговора касаемое армии будет для вас неприятно. Может быть, отложим его?

– Нет уж, Александр Павлович, – сказал Николай, криво усмехнувшись, – замахнулись – бейте. К тому же лекарство большей частью бывает горькое на вкус. Придется его принять. Итак, я слушаю вас.

Шумилин посмотрел на Николая с жалостью. Все-таки неприятно лишать человека веры в то, чему тот посвятил всю свою жизнь. Но иначе нельзя – трудно будет потом что-либо изменить в той реальности. И снова все может повториться: Восточный кризис, Крымская война, поражения при Альме и Евпатории, а потом – смерть от пневмонии на железной походной койке под солдатской шинелью…

– Николай Павлович, – осторожно начал Александр, – я знаю, что армия для вас все. Вы никогда не жалели денег на ее оснащение и содержание. Но тратились ли они с толком?

– У вас есть сомнения в этом? – встрепенулся Николай. – Я готов выслушать их.

– Есть, и немалые. Причем для начала я процитирую записки некоторых ваших современников, не называя, впрочем, их фамилий. Это не суть важно.

Вот мнение человека, который позднее станет военным министром в правительстве вашего сына, и неплохим, кстати, министром: «…Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке, о дисциплине, гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантичным соблюдением бесчисленных мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух»…

– Александр Павлович! – возмущенно воскликнул Николай. – Неужели вы считаете, что армия любой страны мира может существовать без дисциплины, умения держать строй и соблюдать общепринятые воинские ритуалы?

– Нет, я так не считаю, – ответил Шумилин, – без дисциплины армия – это стадо баранов. Да и строевая подготовка нужна, спору нет. Но все должно быть в меру. Солдат предназначен не для парада, а для войны. Он должен уметь не тянуть носок на плацу, а убивать своего противника в бою, причем делать это он должен лучше, чем противник – иначе убьют его. И учить солдата надо прежде всего стрелять, причем быстро и метко, передвигаться и маскироваться на местности. Ну, и уметь думать. Как говорил Суворов, «каждый воин должен понимать свой маневр». А ведь сейчас как случается – порой не каждый генерал может разобраться в том, что происходит на поле боя.

– Все это так, но разве мы не учимся всему тому, о чем вы сейчас сказали? – возмутился Николай. – К тому же те, о которых вы уничижительно говорите, заслуженные командиры, отличившиеся во многих сражениях!

– Генералы должны не саблей рубить и штыком колоть, – заметил Шумилин, – а управлять войсками на поле боя. Тут одной личной храбрости мало. Нужно еще и умение думать, причем думать быстро и не шаблонно. А у некоторых военачальников часто отсутствует умение принимать верные и своевременные решения на поле боя.

Я уже не говорю о том, что многие люди, носящие шитые золотом эполеты, считают военную службу чем-то вроде синекуры. То есть используют свое служебное положение в личных целях. Вам привести наиболее вопиющие примеры казнокрадства в военном министерстве?

– Не надо, – буркнул недовольно Николай, – здесь я с вами спорить не стану. Но только таких жуликов и взяточников из армии удаляют, лишая их чинов. Ну, а насчет умения думать… Я полагаю, что для военного важнее умение повиноваться и исполнять приказы вышестоящего начальника.

– Вот-вот, – ответил Шумилин, – в ожидании приказа этого самого вышестоящего начальника и были проиграны сражения в Крыму. Например, во время Инкерманского сражения, когда русские войска успешно атаковали англичан, срочно понадобились резервы для того, чтобы развить успех. Но генерал Данненберг со своим двенадцатитысячным резервом не тронулся с места, так же как и генерал Горчаков, простоявший с двадцатидвухтысячным отрядом в полутора верстах от поля боя. И наши войска потерпели поражение, так и не сумев деблокировать Севастополь.

– Не может такого быть! – воскликнул Николай. – Данненберг и Горчаков – подлецы! Как только я вернусь в Петербург, то сразу же уволю их со службы.

– А как вы поступите с князем Василием Андреевичем Долгоруким, который сейчас полковник, а во время Крымской войны будет военным министром? Так вот, он отказался прислать командующему русскими войсками в Крыму карту полуострова, потому что карта сия была в России всего в одном экземпляре и хранилась у военного министра.

– Безобразие! – воскликнул Николай. – Неужели, Александр Павлович, так все и было? Это же уму непостижимо!

– Было, Николай Павлович, – печально сказал Шумилин, – именно так все и обстояло. А князь Меншиков, командующий русскими войсками в Крыму? Его ведь там станут называть «Изменщиковым». Кажется, он сделал все для того, чтобы Россия потерпела поражение…

– А ведь Александр Сергеевич сейчас командует флотом! – воскликнул император. – Я знаю его как храброго воина и опытного дипломата. Князь отличился во время штурма Анапы в прошлую войну с турками, а во время осады Варны был в войсках и был ранен ядром в ноги. Нет, я не верю в это…

– Ваше право, Николай Павлович, – сказал Шумилин, – но все было именно так. А я уже не говорю об обычном нашем российском разгильдяйстве. К примеру, полушубки, которые были заказаны к зиме, хотя и крымской, но все же холодной, пришли в Севастополь лишь к лету, когда надобность в них отпала.

Я лишь чуть-чуть коснусь такого мерзкого явления, как неимоверная алчность интендантов! Они беззастенчиво воровали продукты и имущество у защитников Севастополя, оборванных и полуголодных. Дело дошло до того, что за выдачу жалования сражающимся на бастионах героям, эти тыловые крысы требовали, как говорят в наше время, «откат» – шесть-восемь процентов от общей суммы жалования.