— Паршиво выгляжу? Можешь больше со мной не нянчиться, — говорит Тобиас по своему поняв поведение Рина. — Еще чуть-чуть, и все будет нормально, — Осторожно садится, пытается вытянуть ноги, они не умещаются, и костистые коленки доминируют над клубничным “Эверестом”.

— Хочешь меня выставить?

— Да нет, что ты. Просто зрелище не самое приятное. Может, пока пойдешь посмотришь, какие консервы есть, перекусишь…

— Потом, вместе. Я с тобой посижу.

Тоби откидывает голову назад на свернутое валиком полотенце, устраивается поудобнее и блаженно закрывает глаза — делай что угодно, и бровью не поведет. Рин делать ничего не решается, громоздится на широкий бортик, как на насест и, полуприкрыв глаза рукой, зачарованно наблюдает за Нитями Связи. Красивый, необычный рисунок мерцает и течет по воздуху, смешивается с влагой, накрывает ванную комнату, обволакивает и расслабляет. Время течет незаметно, или не течет вовсе, или течет сразу в двух направлениях. Полу-улыбка неуловимо по-разному играет на губах Тобиаса сразу в нескольких реальностях — он в этот момент похож на свое собственное эхо в зеркалах. Рин восхищенно затаивает дыхание, думает, что никогда не сможет привыкнуть к чуду.

Но, как ни старается быть внимательным, все равно на долю секунды отвлекается, моргает. Воспользовавшись моментом, одна из реальностей берет вверх над другими, и изможденный Тоби пропадает. На его месте возникает Тоби, очень похожий на себя прежнего. Его лицо больше не напоминает посмертный слепок, оживает, даже густая щетина кажется теперь уместной. Заостренные черты сглаживаются, кожа, впитавшая горячий пар и покой, розовеет и больше не кажется ломкой. Внешне это именно тот Тоби, по которому Рин так скучал, чьи черты искал в линиях на потолке, ловил в отражениях, воспроизводил по памяти неисчислимое количество раз. Под ложечкой у Рина возникает странное приятное томление, сердце начинает биться сильнее, в смутном ожидании чего-то фееричного. Сидеть сторонним наблюдателем и ничего не делать ему больше не хочется — руки требуют трогать, касаться, приводить в порядок, узнавать дальше.

— Сейчас буду тебя мыть.

Тобиас приоткрывает глаза. В них удивление. Но не возражает.

Рин первым делом выуживает из воды его узкие ладони и начинает аккуратно выковыривать из-под обломанных ногтей землю. Тоби терпит и пытается не улыбаться. Рин чувствует в его косых взглядах невысказанную подколку. Пусть. Он сейчас делает то, что надо, и делает это правильно. Пальцы перебирают набухшие вены, несошедшие мозоли от держателя для сангина, заусенцы на больших пальцах, небольшой ожог в виде бабочки с тыльной стороны. Убеждаются, что все настоящее. Без подвоха. Все, как Рин запомнил. Нехитрые прикосновения заменяют слова, вопросы, рассказы и неловкие паузы между ними, сокращают расстояние длинною в год, который, хочешь не хочешь, а развел их с Тобиасом далеко друг от друга, изменил. Вода и мыло смывают воспоминания о тех, кого касались эти ладони в течение года.

Довольный результатом, Рин переходит к следующему этапу — заставляет Тоби сесть, слегка наклоняет ему голову вперед, направляет струю на свалявшиеся пряди, разглаживает серые пряди по спине и плечам, размывает. Волосы тяжелеют, вода течет с них грязными потеками.

Рин провожает потеки между лопаток и ниже. С душевым шлангом в одной руке и мыльной пеной в другой начинает методично и обстоятельно отскребать и отчищать каждый сантиметр Тоби от времени, проведенного с Сэмюэлем. Он чувствует в этом какую-то ритуальную необходимость. Так сосредоточен на процессе и на ощущениях от податливого и послушного тела, что забывает говорить. Тоби тоже молчит, но его дыхание меняется, становится шумным и частым.

Рин густо льет вязким клубничным гелем на темечко, распенивает, попутно распутывая узлы, жмакая длинные густые волосы. Очень быстро пена становится похожей на супную накипь — Рин оттыкает слив. Ошметки непонятного цвета, пучки волос, размокшие струпья и прочие остатки подвала несутся в канализацию.

Под тяжестью мокрой шевелюры голова Тоби клонится к выставленным торчком коленкам, в конце концов он упирается в них лбом и совершенно расслабляется. Рин погружает в шевелюру пятерню, перекидывает вперед, оголяя спину, внимательно разглядывает три рубца на тех местах, куда вчера вошли пули. Они похожи на злые плевки, на каповые наросты — один под левой лопаткой, два пониже. Осторожно дотрагивается до верхнего. Его словно бьет током. Он отдергивает руку, стукается локтем и скулит от неожиданности. Тоби вскидывается и смотрит ошарашенно:

— Что?

— Все нормально. Проверил, как заживает.

Тобиас осуждающе качает головой, открывает рот, но, так ничего и не сказав, снова опускает лоб на колени. Рин мешкает, хочет дотронуться до рубцов еще раз, но передумывает, обводит ладонью и теплыми струями линию выставленных на обозрение лопаток. Пройдя все позвонки вниз и вверх, отпускает лейку, а сам не прекращает разминать, растирать, разогревать, не оставляя без внимания ни одного сантиметра спины. По себе знает, как это приятно. Сэм часто его так купал, и это было всегда замечательным событием.

Паутина давних шрамов на спине больше не видна глазу, но прощупывается при прикосновении. Рин все водит и водит по ней рукой, как по бесконечному узору, думает, что он похож на прочную сеть, которую набросил на Тоби Сэм, стараясь поймать, притянуть, сделать навсегда своей частью. Думает, что Тоби нельзя запирать в неволе, что ему можно только подарить небо. Уносится мыслями куда-то далеко.

Если бы у него было время, он мог бы водить рукой по лабиринту шрамов часами. Но надо двигаться дальше. Рин переключается на волосы, промывает. Посветлевшие, они скрипят под пальцами. Рин снова затыкает ванну.

— Ложись на спину, — голос звучит глухо и хрипло, Рин прочищает горло. — Теперь буду мыть спереди.

Тобиас слушается безропотно, но чуть погодя спрашивает:

— Не надоело?

— Что ты. Наоборот. Никогда не думал, что это так приятно.

Движения Рина становятся все более и более уверенными, без намека на неловкость или стеснение, как будто он всю жизнь только и занимался тем, что мыл кого-то в ванной. Однако это не мешает ему обращать внимание на аккуратные соски, которые твердеют, если по ним небрежно провести; чувствовать волнение от того, что тело Тоби словно пластилин, прогибается под его руками, покрывается гусиной кожей в горячей воде, просит новых прикосновений.

Волнение перерастает в возбуждение, фантазии сами собой забираются в голову, Рин увлекается, не замечает, когда ладонь соскальзывает в пах, и без стеснения исследует под водой промежность.

— Рин?

Голос возвращает его в здесь и сейчас, и он тут же отдергивает руку. Не понимает, как такое получилось. Фантазии — это одно, реальность — другое. Теряется, не знает что теперь уместно, а что нет, хочет сквозь землю провалиться.

— Я не хотел, извини.

— За что? — Тоби в последний момент успевает перехватить руку и не дать Рину позорно сбежать из ванной. — Мне приятно. И у тебя стояк. Что не так?

— Я… я, — Рин мнется, говорить на такие темы он не привык, но думает, что тянуть, может быть, и не стоит. Аккуратно высвобождает руку, пытливо всматривается в Тоби. — Нам нужна связь, я понимаю… Но я никогда… Только в фантазиях… Я не знаю, смогу ли… Я боюсь тебя разочаровать…

Лицо Тоби становится неконтролируемым, на нем попеременно отражается такое количество давно сдерживаемых эмоций, что Рин перестает его понимать.

— Мне плевать на Связь, Рин, — наконец говорит Тоби. — Будет она первого, второго или еще какого уровня. Я люблю тебя, просто так. И мне все равно, какой у нас с тобой будет секс. Я не собираюсь тебя торопить, или тебе себя навязывать. Все, как ты захочешь. Только так. Хочешь целоваться? — Рин кивает не задумываясь. — Залезай.

Рин словно только и ждет приглашения, заносит ногу…

— А обувь снять нет? — смеется Тоби.

Рин спохватывается, сковыривает кроссовки, стягивает с себя одним махом и джинсы, и белье, неловко ищет куда поставить ноги, поскальзывается и плюхается в горячую воду, прямо Тоби на живот, хочет подняться, но вместо этого так и остается лежать, прижавшись к гладкой коже, пахнущей мыльной клубникой, а под клубникой — Тобиасом. Аромат как будто что-то отпускает внутри него, освобождает от неловкости и сомнений. А Тоби обхватывает, прячет в своих длинных руках, как в коконе, прижимает теснее, целует и шепчет в самое ухо: