Сэм потянул Тобиаса за бедра на себя, заставил спуститься по стене ниже, так, чтобы ягодицы разошлись в стороны и анус стал хорошо виден.

— Блядь, — Сэмюэль тут же спохватился и замолчал. Анус кровил, от него в разные стороны расползлась сетка разрывов, тонких и глубоких, воспаленных и наверняка болезненных. Внутри скорее всего дело обстояло еще хуже. То ли старый козел специально оставил следы, — позлить его — то ли побрезговал заживить, не захотел лишний раз прикасаться к обезображенной дырке. Дерьмо. Надо лечить и много. А после поединка Тингара осталось кот наплакал. Но откладывать тоже нельзя. Как Тобиас вообще с этим на бой пришел. А в туалет? А он ест вообще?

— Тобиас, ты ешь?

— Да, — Форсайт отвечает безразлично, но это уже хоть что-то.

— Сколько раз в день?

Сэм подождал ответа, потом спросил по другому:

— Сколько раз за эту неделю?

Тобиас молчал.

— Тоби!

— Не знаю. Пять. Шесть.

— Дурак! Угробить себя хочешь и меня заодно. Мы этот бой чудом выиграли. Следующий, если ты не будешь нормально питаться, мы проиграем.

Сэм настраивается, пальцы слегка начинают святиться изнутри, он ждет когда Наследие наберет силу. Еще раз проводит ладонью Тоби по животу, гладит. Ладонь горячая — живот огненный и напряженный, как кирпич. Внезапно поддавшись порыву Сэм наклоняется и касается пупка губами, пережидает нервную дрожь, снова касается — поцелуй лечит быстрее всего — касается до тех пор, пока мышцы не расслабляются полностью:

— Сейчас я положу два пальца между твоих ягодиц. Больше ничего пока делать не буду. Просто буду держать их на анусе. Не дергайся.

Тоби никак не реагировал. Словно его здесь нет. Словно не с ним разговаривают. Но Сэм почувствовал, как мышцы сфинктера под его пальцами сжались, в промежности стало горячо, в подушечках начало покалывать.

— Может показаться, что прошивает электрическим зарядом. Это значит заживляется. И надо будет ждать. Сам понимаешь — Тингара свободного мало осталось. Все будет не быстро. Окей?

Тобиас опять не ответил, но молчание было уже другим. В нем чувствовалось больше доверия и понимания. Сэм дождался пока жар рук спал и жжение прекратилось — снаружи залечено. Теперь дальше. Ришар привстал, вынул душевой шланг из держателя, снова присел рядом:

— Чтобы залечить внутри, мне надо залезть в тебя пальцами. Иначе не получиться. Понимаешь? Я тебя расслаблю. Но будет … необычно. Вас учат терпеть боль — я вижу ты всю неделю терпел. Но здесь — другое. Помни — стесняться нечего. Все будет хорошо.

— Не трогай, — голос Тоби, почти механический, прозвучал четко и равнодушно — ни стыда, ни страха, ни даже неловкости. — Я грязный.

— Что?

— Не трогай, — все те же механические интонации, но в этот раз в голосе больше не было ледяного равнодушия.

— Думаешь, что это меня остановит?

Вместо ответа Тобиас прикрыл глаза, Сэм принял это за разрешение продолжать, свинтил душевую насадку, освободил слив от решетки, убавил напор, оставил в руке только шланг, сделал воду почти огненной, направил струю поверх сфинктера. Горячая вода страшная сила, она ломает любое сопротивление. Любой стыд. Рефлексы нельзя контролировать.

Минуты потекли медленно. Тоби не дергался, не менял позы. Был похож на манекен, скорее мертв, чем жив. Тело его было в распоряжении Сэма, но Тингар он запечатал в себе и не позволял Сэму до него дотянутся. Сэм понимал, не торопил. Всему свое время.

Наконец все, что Тобиас прятал в себе, все, что причинило ему боль, что было гадким и мерзким, что душило ночами, что отравляло дни начало приступами выходить наружу, потекло по белому кафелю в направлении к сливу.

— Еще чуть-чуть. Потерпи.

Но Тобиас решил не терпеть. Единственным желанием его стало перестать быть. Его учили контролировать боль, а не унижение. Его сердце начало биться медленнее, останавливая ток крови, легкие перестали набирать обжигающую морось, в горле заклокотало и захрипело.

Сэм всполошился, встал на колени, приблизился, взял двумя пальцами Тоби за подбородок, надавил так сильно, словно старался оставить на бледной коже отпечатки, заставил Тобиаса открыть глаза. Слова сейчас были не важны. Был важен поступок.

— Смотри!

Сэм одной рукой уперся в стену, позади Тоби, на другой скрестил указательный и безымённый, опустил между жилистых ног с точащими коленками, провел по анусу, потому решительно поднес их ко рту:

— В этом нет ничего стыдного, ничего грязного, нет ни грамма твоей вины. Это просто часть тебя. То, что должно выйти и остаться здесь навсегда. Я так хочу. Не закрывай глаза, Тоби. Смотри на меня! — И облизал, медленно и причмокивая, стараясь распробовать, словно на пальцах была не кровь вперемешку с выделениями, а изысканный шоколад. Сэм не планировал этот жест, не готовился к нему, и его накрыло от него, так же как накрыло и Тоби, выломало, снесло крышу. Кровь бросилась в лицо, кадык задергался. Но он заставил себя улыбнуться:

— Так надо. Ты ведь понимаешь слово надо? А теперь дай мне тебя лечить.

Тобиас опять ничего не ответил. Сэм поймал его ускользающий взгляд, увидел на долю секунды свое отражение в шафрановой радужке, погрузил сознание в нее целиком. Отец учил: глаза — ключ к единению, пусть насильственному, путь без разрешения. Постарался сделать так, чтобы Тобиас успокоился, постарался заблокировать самые болезненные воспоминания. Постарался дать Тобиасу забвение о теле, красивом внешне и изуродованном изнутри.

От усилий у Сэма зашумело в голове и слегка повело. В какой-то момент он уже не знал, кто из них из двоих хочет навсегда остаться на этом горячем кафеле, он или Тоби. Это его напугало, он потерял контроль, отвел глаза и сознание Тоби выскользнуло из его цепкой хватки. Но пережитых секунд единения хватило, чтобы впитать и боль, и стыд, и вину. И выпустить все это во вне.

Сэм перевел дух. Надо продолжать лечение пока есть силы. Положил указательный и средний пальцы на анус, приноравливаясь, замер на некоторое время, слушая сбивчивое дыхание Тобиаса, высчитывая паузы между дрожью бедер и спазмами кишечника. Выждал удобный момент, слегка надавил на мышцы сфинктера, подождал, приучая их к себе, погладил, отпустил:

— Верь мне. Я все исправлю. Я тебе докажу, что не такой, как Ривайен. Я все для тебя сделаю.

Надавливал, снова отпускал, делал так до тех пор, пока Тобиас не устал жаться, зажиматься и стыдиться, пока сам не пустил пальцы глубоко в себя. Сэм тут же скользнул на всю длину, а Тобиас сжался, как от удара. Пальцы у Сэма заломило, подушечки словно разрезало бритвой до самой кости. Сэм зажмурился, вскрикнул и чуть было не выдернул руку. Но не выдернул. Сжал зубы и держал, пускал целебную силу, тепло, любовь. Верил, что не напрасно. И Тоби вдруг действительно расслабился. Прекратил сопротивляться.

Сэм вслепую добавил еще один палец, аккуратно сделал несколько круговых движений, подождал. Резь сменилась покалыванием, а потом и оно стало сходить на нет. Сэм, все еще не открывая глаз, заскользил пальцами по стенкам прямой кишки, каждое его прикосновение внутри выходило дрожью на поверхность.

В какой-то момент покалывание закончилось, Сэм почувствовал, как боль медленно сменяется у Тоби удовольствием. Он стал податливым и мягким. Сэмюэль задвигал пальцами быстрее и открыл глаза. Сначала увидел крупные мурашки, бегущие по белой коже несмотря на жару. Увидел, как Тобиас откинул голову, его мочки ушей раскраснелись, крылья носа напряженно подрагивали. Он даже не представлял, как был красив в этот момент.

Сэм чуть сменил позу, привстал, почти навис над Тобиасом, провел носом за его ухом, вовлекая в новое действо. Коснулся напряженным языком губ, надавил, заставил разжать зубы, начал целовать, с языком, со слюнями, не сдерживая себя. Тоби разбросал руки в разные стороны, как пойманная в силки птица. Уперся в стенки душного закутка. Его тело стало опять словно каменное, но его язык отвечал, переплетался с языком Сэмюэля, был живой трепещущей рыбой, липкой и мокрой. Сэм поймал истому и ускользающее желание, принял их, как свои собственные. Краешком сознания отметил, что это интересный опыт. Понял, что достиг своей цели — заставил Тоби довериться, сделал так, чтобы тот перестал заходиться истерикой от одной мысли о близости. Перестал винить себя.