“Нет в мире совершенства”.

Маленький Принц. Антуан де-Сент-Экзюпери

ОН был бестелесным и плавал в призрачном мире вакуума, вернее, плавало его сознание, свободное и живущее по своим собственным законам. ОН любил вакуум, его равнодушие, его тишину, его смертоносность для почти всех форм жизни. В вакууме ОН чувствовал себя исключительным и таким же смертоносным.

Быть вне тела ему тоже нравилось. Тело было всего лишь инструментом, чтобы охотиться. ОН не любил быть внутри, особенно когда приходилось синхронизироваться с носителем, у которого был скелет. Жесткие структуры требовали от сознания слишком больших ограничений, соблюдения слишком большого количества правил. А правила ОН не любил.

Его собственные разумные клетки были мягкими, тягучими, подвижными, и сознание в них было тоже тягучим. Легким, свободным от запретов и правил. ОН парил в безвоздушном пространстве над астероидом и нарушал все правила. Потому что парить разрешалось только всем вместе. Парить, чтобы выслеживать еду, но не чтобы думать. Старейшие считали, что всем думать необязательно и нецелесообразно — бесполезный расход жизненной энергии и уменьшение цикла клана. ОН не очень любил старейшин, постоянно нарывался на скандалы, и Райот держал его за неудачника.

Но кому интересно жить по правилам? ОН не любил, когда ему говорили нельзя. ОН любил парить и думать, пока братья мирно спали на выбранном для завершения цикла ядре кометы. Цикл начался недавно, они будут спать долго, его никто не побеспокоит. Никто ничего не узнает. Если никто не узнает — все можно.

ОН вспоминал, перебирал события, которые не успел обдумать во время охоты, сплетал накопившиеся мелочи из разных циклов в единую ткань… Ему было интересно… Потом его внимание что-то отвлекло. К ядру приближалось большое твердое тело. Оно выплюнуло на лед три горячих и взбудораженных сознания в твердой оболочке. Это было неожиданно. Старейшие специально выбрали для клана самое безопасное место, быстро движущееся, незаметное. ОН покопался в воспоминаниях. В них ничего не было об ошибках старейшин. ОН поколебался. Стоит ли разбудить братьев?

Решил повременить, присмотреться к приближающимся сознаниям и понять. ОН дотронулся до первой красно-синей пульсирующей биомассы, в которой, как в клетке, бился Чужой Разум. Прислушался к его варварским крикам. Чужой искал. Чужой общался со своим кланом.

Гости искали усердно и методично. Это вызвало к ним уважение. Биомасса была разгоряченной, алчной и примитивной. Это была больше еда, чем Сознание. Он решил, что мелкие твари не представляют опасности и ради них не стоит будить братьев. Ему опять стало интересно. Он никогда еще не видел, чтобы еда была разумной. Он решил поиграть.

***

У Риза чесались руки, спина, голова и пах. Он проклинал скафандр и хотел убить его создателя. Это был уже восемнадцатый выход в космос, восемнадцатая ледяная, мертвая, оплывшая хрень, которую они обследовали. С каждым новым выходом нервы Риза понемногу сдавали. Скафандр изводил его до волдырей на коже и тахикардии. Нанопокрытие внутреннего слоя, придуманное «Фондом жизни», медленно убивало на манер радиоактивных отходов.

У коротышки Мэтт и прожжённого в экспедициях Паскуале таких проблем не было. Парни были веселы и мечтали только о премиальных, обещанных Дрейком за Панацею. Риз выругался на их идиотский оптимизм, поискал подельников глазами и понял, что те уже уплыли вперед, в расщелину. Исследователь торопливо оттолкнулся носками ботинок от застывшей лавы и поспешил вслед за своей командой — еще не хватало потеряться в этой ебаной пустоте.

Через десять часов поисков Риз и кислород в его баллонах были на пределе. Ризу казалось, что холод, радиация и страх просачиваются через все защитные покрытия. Он готов был поклясться, что его мозг что-то трогает под черепушкой. Если бы он не знал наверняка, что в мозге нет нервных окончаний, он бы сказал, что кто-то касается его изнутри. Риз даже не удивился, когда его внезапно потянуло убить Мэта и съесть. Почему нет?

— Ты специально завел нас в эти чертовы пещеры, сука! У нас не хватит кислорода, чтобы вернуться. На кого ты работаешь? — заорал он в микрофон внутренней связи.

— Риз, не выходи из себя. На биосканере что-то появилось, на четыре часа, — раздалось в наушнике.

Голос капитана шел с корабля, смешно прерывался и удивлял богатством модуляций — помехи делали его почти неузнаваемым, но не для Риза. Риз сморгнул, и ощущение присутствия в его мозгу пропало. Теперь там обосновался Джим и отдавал четкие приказы:

— Приготовьтесь, вы в тридцати шагах от объекта, четыре экземпляра, состояние стабильное, очистите доступ и ждите эвакуационные капсулы. Мы вылетаем. И Риз! Ты только подумай о том, сколько мы загребем денег, когда доставим Панацею в «Фонд Жизни»! Подумай и не чешись.

***

ОН видел, как Чужие в твердых оболочках с минимальным количеством разумных клеток помещали его и его братьев в стеклянные капсулы, наполненные аргоном. Он не стал им мешать. Ему по-прежнему было интересно.

Потом Чужие погрузили клан и самих себя в большое твердое тело. Тело завибрировало и на малой скорости отправились в путь через вакуум. ОН разочаровался. ОН любил скорость, любил когда свет оставался позади. Тащиться на скорости света было почти невыносимо. Он занялся изучением.

Большое твердое тело не было едой. У него не было сознания. Оно было бесполезно. Тогда ОН начал изучать Чужих. Проще было со спящими. Ему было приятно узнать, что примитивные сознания тоже способны находиться в стазисе, его удивило, что даже в стазисе Чужие не отключаются полностью. Какая-то часть их биомассы продолжает творить мысли и плести паутину псевдо-реальности. Даже в стазисе они подсоединены к чему-то, что находится на их планете. К чему-то коллективному и старому. Ему стало очень интересно. И он решил спросить об этом того, кто в стазисе не был.

Кажется, вопрос получился не совсем удачным, потому что разум чужака начал ломаться, потом взорвался, а большое бесполезное тело, потеряв управление, повело себя непредсказуемо и загорелось. ОН забрал Райета из капсулы, переместил в Чужого, запустил программу симбиоза, стабилизировался. Понадеялся, что брат не будет в обиде за этот небольшой эксперимент. Вернулся в свою капсулу и стал ждать, что будет дальше. Самым неприятным открытием на новом месте стало огромное количество кислорода вокруг. ОН не любил кислород.

========== Эдди ==========

Комментарий к Эдди

То что начиналось по-взрослому, стало забирать не по-детски. … а я что… я как все :)

Эдди мчался.

От всех его материальных благ, дарованных популярностью, у него остался только мотоцикл. Вот на нем он сейчас и мчался прочь от проблем. Ему надо было прийти в себя и собраться с силами. Медитации он уже попробовал, и они не помогли.

Он слился с «Дукати» и наслаждался: его сердце стало мотором, мотор — стал его сердцем. Единственное, чего не хватало, так это рук Энн на поясе и ее длинных волос на губах. Но Эдди отогнал воспоминание и сосредоточился на скорости.

Сколько себя помнил, Эдди любил скорость и ощущение ветра в лицо, горячего или холодного — ему было без разницы. Он любил трогаться в подрагивающем от жары воздухе или в звенящей от мороза утренней тишине, разгоняться до двухсот и задыхаться от нехватки кислорода в легких. Он любил риск. Риск был в нем сильнее обиды, несправедливости и мыслей о перенаселении с изменением климата. Риск не забивал мозги, как болтовня Экхарта Толле. Риск не позволял долго чувствовать себя самым последним лохом.

Эдди оставил «Дукати» внизу, дошел до того места, где сделал Энн предложение, вынул кольцо, повертел. Энн права, она как всегда права: он сам виноват. Эдди повертел кольцо. Посмотрел на освещенные террасы «Фонда Жизни». Подумал. Сам виноват — сам и исправит. Заставит весь мир заговорить о себе. Что там такого наплела вчера странная очкастая докторша?

Эдди достал телефон.

— Дора Скерт слушает.