Таким образом, конфигурация избирательного законодательства была изменена так, что фактически ресурсы для проведения избирательной кампании во всероссийском масштабе сохранили только четыре парламентские партии. Возможности же малых партий, включая либеральные «Яблоко» и ПАРНАС, и без того ограниченные, были еще больше сокращены введением вышеописанных мер.

Кроме того, часть агитационной кампании правящей партии была перенесена на предварительную фазу путем проведения праймериз. «Денег стало меньше, а кампания – длиннее, и в ней приходится делать паузы. Поэтому на практике расчет, видимо, был такой – раскрутка и тестирование весной кандидатов, которых затем проводят через основные выборы в том числе административным путем. Летняя агитпауза сменяется кампанией итоговой агитационной мобилизации в сентябре. Наконец, третий фактор – на снижение интереса к выборам влияет отсутствие интриги и стимулов к реальной борьбе в условиях договорных матчей между властью и системной оппозицией в большинстве округов».[36]

В число главных политических факторов, определивших общий рисунок выборов-2016, вошли:

• разнесение по времени парламентских и президентскихвыборов. Избирательная кампания не стала, как было прежде, единым целым с точки зрения формирования интереса к выборам. Причины – сезонная специфика (кампания началась до, а закончилась после отпусков), пассивность партий и отдельных кандидатов. Кампания не имела последовательного развертывания, в результате чего процесс формирования электоральных установок был усложнен. Фактически электоральные предпочтения у значительной части избирателей оформились в последний момент – непосредственно в день голосования;

• сохранение «путиноцентричности» политической системы и готовности населения учитывать его рекомендацию. Уровень легитимности В. Путина – высок: около 80 % положительно оценивали его деятельность весь период кампании;

• доминирование запроса на стабильность, поступательные изменения. Неприятие радикальных изменений: «консервативная волна» стала одним из основных драйверов формирования повестки дня населения. Фиксировался настрой на кооперацию политических сил, а не на их конфронтацию;

• ослабление проблематики экономического кризиса. Население адаптировалось к кризису (по официальным оценкам экономистов, он закончился как раз к августу-сентябрю 2016 г.). На фоне общей социально-экономической стабильности это привело к ослаблению значимости кризисной повестки для населения.

Результатами такой конфигурации взаимодействия законодательных и политических факторов стали следующие основные особенности выборов-2016:

• нерезонансный характер выборов. Уровень информированности о выборах на момент голосования был высоким, но интерес к ним оставался крайне слабым. Накануне дня голосования (всероссийский репрезентативный опрос ВЦИОМ 10–11 сентября 2016 г.) лишь 4 % респондентов назвали выборы в числе главного события недели (3–4 сентября – 2 %), при том что дату проведения выборов смогли назвать 83 % респондентов. Даже при ответе на закрытый вопрос за неделю до дня голосования 49 % опрошенных заявили, что выборы им неинтересны. Причины – усталость от политики, делегендирование функциональной значимости Госдумы в общественном сознании («взбесившийся принтер»);

• невыразительность электоральной кампании. Устойчивый запрос населения на яркую избирательную кампанию реализован не был, что привело к ожидаемому снижению уровня интереса к ходу кампании, а также слабой эмоциональной вовлеченности избирателей. В итоге показатели декларируемой явки были стабильны вплоть до начала сентября;

• слабость мотивации голосования за одномандатников. Возврат к смешанной избирательной системе воспринимался скорее как инновация, однако роль одномандатников оказалась фактически не раскрыта в содержательном плане. Причина – отсутствие взаимосвязи федеральных депутатов и избирателей при формировании Думы только по партийным спискам, непонимание их дальнейшей роли в рамках избирательного округа;

• выраженность «маркерного голосования». Слабый интерес к выборам и невыразительная кампания многих участников привели к политической дезориентации избирателей. Доминировала «маркерная» (по партийной принадлежности) модель голосования. При отсутствии (очевидной слабости) кандидата-одномандатника от «Единой России» подавляющая часть респондентов не могла определиться с предпочтительным кандидатом (Воронежская область, ИО № 89 – за три недели до выборов 69 % не смогли сделать выбор; Москва, ИО № 200–66 %; Московская область, ИО № 127–72 %; Республика Башкортостан, ИО № 6–69 %; Республика Саха (Якутия), ИО № 24–50 %; Ростовская область, ИО № 150–61 %; Санкт-Петербург, ИО № 216–65 %; Хабаровский край, ИО № 70–56 %);

• регионализация кампании. Фиксировались локализация электоральной кампании и смещение основного предвыборного фокуса на региональный уровень. Федеральный сигнал оставался слабым, считывался населением ограниченно. Маркеры – повышенная актуальность местной проблематики, а не общефедеральной повестки; низкий интерес населения к предвыборным дебатам на федеральных телеканалах (только 23 % опрошенных за неделю до выборов заявили, что следили за ходом предвыборных дебатов).

Ключевыми факторами избирательной кампании для политических партий стали:

• делегендирование политических партий. Невысокая явка на выборах в Госдуму отразила и еще раз подчеркнула проблему девальвации общественно-политической значимости партий;

• размывание границ между партиями. Политическое позиционирование всех парламентских партий оказалось близко по содержанию. По принципиальным вопросам их позиция не различалась (отношение к В. Путину, Крым, кризис, санкции, поведение России на международной арене). За последние годы восприятие парламентских партий унифицировалось, идеологические различия между ними рефлексировались крайне слабо;

• высокая мобильность электората, слабостьпартийной самоидентификации избирателей. По сравнению с кампанией 2011 г. произошло резкое сокращение «ядерной группы» (тех, кто поддерживает данную партию и исключает возможность голосования за другие партии) электоральной поддержки партий. У ведущей партии, «Единой России», «ядерная группа» сократилась с 21 % до 7–10 %. При этом традиционный электорат «Единой России», решивший на выборах поддержать иные политические силы, не рассматривал это как «измену Путину»;

• на момент начала кампании (март 2016 г.) фиксировался риск усиления левых настроенийнаселения. Это было обусловлено влиянием экономического кризиса и общего запроса на перемены, обновления политики. В этот период был существенен риск значительного ухудшения «Единой Россией» своего электорального результата;

• низкая эффективность предвыборной мобилизации – такназываемого «последнего рывка». В 2011 г. оппозиционные партии (особенно ЛДПР и «Справедливая Россия») провели эффективную мобилизацию «своего» электората на фоне демобилизации электората «Единой России». В 2016 г. мобилизационный результат был выражен слабее, у КПРФ отчетливо фиксировалась демобилизация (см. рис. 6, 7, 8).

Рисунок 6. Уровень декларируемого голосования за КПРФ

(в % от опрошенных, общероссийский еженедельный квартирный опрос ВЦИОМ «Экспресс», N = 1600, в скобках рядом с датой указано количество недель до дня голосования)

Еще одна характерная черта выборов-2016 – дезорганизация протестного электората. Если на выборах-2011 «протестники» отчасти руководствовались предложенной А. Навальным стратегией голосования за любую парламентскую партию, кроме «Единой России», то в 2016 г. у оппозиции не оказалось объединяющей и мобилизующей идеи. Это привело к размыванию протестного голосования и снижению явки оппозиционно настроенных избирателей. В целом падение уровня явки на выборах 2016 г. по сравнению с 2011 г. обусловлено прежде всего сокращением доли колеблющегося электората. В 2011 и 2016 гг. в последнюю неделю перед выборами 44 % опрошенных заявляли о своем строгом намерении принять участие в выборах, однако в первом случае почти столько же (37 %) говорили, что скорее примут участие в выборах, тогда как в 2016 г. таких уже было только 17 %. По-видимому, колеблющиеся избиратели не дождались сигналов, которые могли бы мотивировать их на участие в выборах (см. рис. 9).