Что касается вкусов королевы, то они оказались несколько неожиданными. Оставшись наедине с Лазаревым, ее королевское величество на ломаном английском языке попросила дать бутылку рома.

— Я уже послал королю несколько бутылок, — почтительно сказал моряк.

— Он все выпьет один и мне ни капли не даст, — с грустью ответила королева.

Пришлось посылать за ромом…

Заманчивы были открытия в теплых водах, щедра природа Таити, но мысль о неведомой земле у Южного полюса не оставляла моряков. В душные тропические ночи они говорили о полярных льдах. Слушая трели птиц, порхавших в яркой зелени, они вспоминали резкие крики пингвинов.

Прощание моряков с таитянами было самым сердечным. Хотя на шлюпах запасли всего вдоволь, островитяне снова и снова везли в подарок плоды и коренья. Апельсины и лимоны пришлось солить в бочках — так много их оказалось.

Простились моряки и с мальчиками, найденными на необитаемом острове. Суровые, огрубевшие в скитаниях по морям люди всем сердцем привязались к доверчивым ребятам, очень понятливым и смышленым. Своими проделками, шалостями, любознательностью они так напоминали вихрастых Ванек и Петек, оставшихся там, за океаном…

«Месяца сентября 9-го. Пришли в Новую Голландию обратно. И ходили в теплом климате 121 день и открыли новых островов 31 остров, из сих островов есть хорошие острова», — заключил Киселев свои записи о плавании в Тихом океане.

В середине декабря 1820 года «Восток» и «Мирный» в четвертый раз пересекли Южный Полярный круг.

В прошлое антарктическое плавание русские побывали в той части земного шара, центром которой является Южный полюс и о которой наука знала немногим больше, чем о природе Марса. Они пробивались туда, где на всех картах за расплывчатой линией границы неприступных льдов изображалось огромное белое пятно.

Корабли описали вокруг этого пятна гигантскую дугу. Экспедиции удалось исследовать места, расположенные гораздо южнее тех, где плавал Кук. В январе 1820 года она дважды подходила к берегам земли, в феврале русские были возле нее снова и вплотную приблизились к разгадке величайшей тайны Южного полушария.

Теперь, продолжая прерванное на зиму движение к востоку, они должны были во время второго антарктического плавания замкнуть круг у берегов Южной Америки. Русские моряки задумали пересечь все триста шестьдесят меридианов в тех местах, где те, приближаясь к Южному полюсу, сходятся всё теснее.

Они решили завершить обход гигантского белого пятна, снова и снова повторяя попытки пробить брешь в ледяном кольце.

Они решили любой ценой увидеть коренной берег неизвестной земли.

И вот почти одновременно с четвертым пересечением кораблями Южного Полярного круга произошло событие, на первый взгляд незначительное, но имеющее самое прямое отношение к этой ускользавшей земле.

Дело было так. На одной из ледяных гор с «Востока» заметили жирных пингвинов.

— Шлюпку спускать!

Вскоре охотники вернулись обратно с хорошей добычей и привезли на «Восток» необыкновенной величины королевского пингвина. Птицу постигла участь многих сородичей: беднягу поволокли в камбуз.

Но вскоре судовой кок выскочил из своего помещения, размахивая кулаком:

— Смотрите, братцы, камни!

— Да что за камни?

Кок разжал руку, показывая кучку темных камешков.

— Эко диво! — заворчали разочарованные матросы.

— Сам камень — не диво, а ты лучше скажи мне, зачем его пеньдвин в животе носил? — обиделся кок.

О находке доложили вахтенному офицеру. Маленькие кусочки горного камня были бережно разложены на столе кают-компании. Откуда они попали в желудок пингвина? Ведь до ближайших островов по карте выходило примерно две тысячи миль.

Значит, пингвин недавно был на каком-то неизвестном берегу. И этот берег — недалеко!

Снова неуловимое ощущение близости земли, как и в прошлое южное плавание, овладело людьми.

Но именно последние дни 1820 года, когда цель вновь казалась близкой, почти осязаемой, едва не оказались роковыми для «Востока». Однажды корабль попал в узкий проход между двумя айсбергами. Ледяные горы сближались. Одна из них была так высока, что отняла ветер у самых верхних парусов, и те беспомощно обвисли. Судно потеряло ход. Уже могильным холодом пахнуло на палубу, уже темно стало в каютах, когда верхние паруса снова наполнились, шлюп встрепенулся и оставил за кормой опасный проход.

За одним происшествием — другое. Резкий толчок свалил людей с ног. Вещи в каютах полетели на пол. Послышался сильный треск — едва ли не самый зловещий из всех звуков, рождающихся на корабле.

«Проломились о льдину» — эта мысль мелькнула у каждого. Прошло несколько страшных минут, прежде чем вахтенные донесли, что льдина ударила по толстым доскам, набитым там, где якорь висит за бортом. Острый ее край сорвал под водой медные листы, но не проломил борта.

Уже совсем незадолго до Нового года корабли разошлись в тумане. «Мирный» немного отстал от «Востока». Он был где-то недалеко, и каждые полчаса глухой пушечный выстрел давал знать об этом. Но вот после одного из таких выстрелов оттуда, где должен был находиться «Мирный», вдруг послышались грохот, треск, и затем все стихло.

Неужели пушечный выстрел разрушил какую-либо ледяную громаду, уже подточенную солнцем и водой? А что, если шлюп находился близко от айсберга и обломки ледяной горы задели его?

Выстрелы «Мирного» прекратились. Вахтенные слышали лишь, как тонко свистел ветер в снастях. Беллинсгаузен велел поднять все паруса. Можно представить себе радость моряков, когда через некоторое время они увидели «Мирный». Обломки айсберга не задели его.

Вот и Новый год. Только что в пятый раз пересечен Полярный круг. Праздничные флаги трепещут на мачтах. Шумят и веселятся матросы, получившие изрядную порцию кофе с ромом вместо сливок. Хлопают двери кают, и офицеры в парадных слежавшихся мундирах, сверкая золотом эполет, торжественно идут в кают-компанию. Все в сборе. Поднимается Беллинсгаузен:

— Уже второй раз встречаем мы Новый год в большой опасности. Будем же надеяться, что счастье в новом году станет сопутствовать нам более, чем в старом!

Встает профессор Симонов:

— Позвольте пожелать, чтобы, презрев все опасности, пройдя в места непроходимые и с успехом окончив возложенное на нас дело, возвратились мы в свое отечество, распространив круг человеческих знаний многими открытиями!

Тост следует за тостом. Раскраснелись лица. Кое-кто тайком расстегнул крючки мундира. Вспоминают морские походы, друзей и близких, пошли в ход занятные истории, великое множество которых хранит память каждого моряка.

Так сидят они тесным кругом, молодые, полные сил, полные надежд.

Разные будут у них дороги, и имена не всех их сохранит для потомков история.

Высоко взойдет звезда Лазарева. Вся Россия услышит о нем, сначала как о герое полярных морей, потом как о герое Наваринского боя, наконец как о выдающемся адмирале, преобразователе Черноморского флота, ставшего лучшим парусным флотом мира. Из школы Лазарева выйдут такие адмиралы, как Корнилов и Нахимов. Историки будут говорить о «Лазаревском периоде» — периоде блистательных морских успехов России.

Мундир адмирала наденет и Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен. Отличившись в морских сражениях, он станет военным губернатором Кронштадта и многое сделает для его укрепления. Благодарные потомки воздвигнут ему памятник в этом городе-крепости.

Слава ждет астронома экспедиции Ивана Михайловича Симонова. За работы по земному магнетизму Академия наук и многие ученые общества мира изберут его своим членом.

Почести, отличия ждут многих из тех, кто пирует в кают-компании плывущего среди льдов шлюпа. Но одному из этой дружной семьи готовится иная участь.

Тот, кого товарищи называют «рыцарем честности», хмурыми сумерками в декабре 1825 года твердой поступью, со спокойным лицом пройдет под конвоем со скрученными за спиной руками по Невскому проспекту. Его станут судить вместе с другими декабристами. Беспощаден будет приговор: «…бывшему морскому офицеру Торсону положить голову на плаху, а потом сослать вечно в каторжную работу».