Дирижабль «Италия» прилетел на Шпицберген; туда же пришло судно «Читта-ди-Милано» — пловучая база экспедиции. После двух пробных полетов дирижабль поднялся в третий раз на рассвете 23 мая 1928 года. Его наполненная очень легким газом оболочка уносила на стальных канатах моторные и пассажирские гондолы, вместившие шестнадцать человек.

Погода в тот день была неустойчивой. Дирижабль медленно летел на север. Вскоре после полуночи он оказался над Северным полюсом.

Внизу была серая равнина полярного льда, рассеченная темными трещинами. Резкий, порывистый ветер грозил превратиться в шторм, опасный для дирижабля. Благоразумнее всего было поспешить с обратным полетом; о том, чтобы высадить какую-либо группу людей на лед, не могло быть и речи.

Но итальянцы, окончив за полчаса все научные наблюдения, приступили к довольно канительному делу. Папа римский не хотел оставить полюс без своего благословения и снабдил Нобиле тяжелым дубовым крестом, из-за которого с перегруженного дирижабля пришлось снять немало нужных вещей. Этот крест с помощью канатов стали спускать на лед. Спускали не просто, а до мелочей соблюдая заранее придуманную папой весьма торжественную церемонию. Она заняла почти полтора часа.

Эта бессмысленная потеря времени оказалась роковой.

Едва «Италия» отправилась в обратный путь, как с ее борта полетели радиограммы, одна тревожнее другой: «Туман… Сильный ветер… Туман усиливается… Дирижабль борется с ветром… Началось обледенение… Вышел из строя один мотор… Лед на поверхности дирижабля образует тяжелую корку, она растет, она тянет корабль вниз…»

Утром 25 мая с борта «Италии» был принят последний сигнал.

В дни, когда смолкла «Италия», стали всё громче раздаваться голоса о том, что экспедиция итальянцев была снаряжена недостаточно серьезно и что Нобиле не следовало поручать начальство над ней. Ссылались при этом на книгу Амундсена о полете дирижабля «Норвегия», на котором Нобиле был пилотом.

Амундсен писал о том, как Нобиле, согласившись вести воздушный корабль, вдруг потребовал, чтобы его экипаж состоял только из итальянцев. Амундсен отказался выполнить это требование и решил получше присмотреться к будущему своему спутнику. Его поразила манера Нобиле водить автомобиль: на поворотах, где полагалось сбавлять газ, этот странный шофер, напротив, лихо набирал скорость. Мелочь? Но Амундсен был слишком опытным путешественником, чтобы не обращать внимания на мелочи. Благоразумно ли вообще вверять Нобиле штурвал «Норвегии»?

Действительно, во время пробного полета «Норвегии» Нобиле однажды стал спиной к носу и несколько раз повернул колесо, для того чтобы, как он говорил, «почувствовать» равновесие. Нос дирижабля устремился прямо на лед. Еще минута — и корабль разбился бы вдребезги. Но тут один из спутников Амундсена успел схватить руль и круто повернуть его кверху. «Норвегия» выпрямилась, едва не задев гондолой торосы.

Что ж удивительного в том, что на этот раз Нобиле, пилот со странностями, генерал, любитель нарядных мундиров и пышных церемоний, рискнул экипажем корабля ради того, чтобы неуклюжий деревянный крест, опрокинутый первой бурей, валялся на льдинах Полярного бассейна…

И вот теперь — три буквы в эфире, международный сигнал бедствия:

«СОС, СОС, СОС… «Италия»… Нобиле… СОС, СОС, СОС…»

Если бы советский радиолюбитель не поймал призыва о спасении, то, возможно, мы бы так и не узнали, что именно и где случилось с «Италией». Ведь даже на корабле «Читта-ди-Милано», базе экспедиции, перестали ловить волну дирижабля, решив, что с его экипажем все кончено.

Но теперь началась горячка. Полярные путешественники предлагали планы спасательных экспедиций. Снаряжались корабли, готовились самолеты.

Старый Руал Амундсен, который после полета «Норвегии» заявил, что он исполнил все, что задумал, и считает свою карьеру исследователя законченной, снова надел непромокаемую куртку. Он поднялся в воздух на самолете «Латам», чтобы разыскать итальянцев. Те, кто провожал его в этот полет, были последними людьми, видевшими орлиный профиль знаменитого норвежца — человека, первым побывавшего на Южном полюсе и летавшего над Северным полюсом, впервые совершившего плавание северо-западным проходом из Атлантического океана в Тихий и прославившего себя другими смелыми экспедициями в Арктике и Антарктике.

Местонахождение Нобиле уже не было загадкой после того, как удалось наладить с ним надежную радиосвязь, Оставшиеся в живых члены экипажа «Италия», среди которых были раненые, находились на льду к северу от Шпицбергена.

Около двух десятков кораблей, в том числе крейсер, пошло с разных сторон к месту катастрофы. Каждый из капитанов мечтал о славе спасителя несчастных итальянцев. Но ни одному из кораблей не удалось пройти дальше кромки многолетнего, толстого льда.

Тогда на поиски вылетели самолеты. Их было более двадцати. Но судьба Амундсена, не вернувшегося из полета, сделала летчиков чрезмерно осторожными. К тому же они летали на гидропланах и в лучшем случае могли сбросить итальянцам продовольствие, но уж никак не сесть на льдину.

Спасательные экспедиции зашли в тупик. Уцелевшие при воздушной катастрофе обрекались на гибель во льдах. И в этот трагический момент советское правительство заявило, что оно поможет итальянцам.

Вспомним, что все это происходило в 1928 году, когда буржуазные газеты уверяли, что в Советском Союзе нет ни флота, ни авиации — вообще нет ничего, кроме нищих мужиков и свирепых комиссаров. И вдруг большевики с двух сторон, с востока и запада, отправляют на поиски мощные ледоколы «Красин» и «Малыгин» с разведывательными самолетами и смелыми летчиками.

Внимание всего мира сосредоточилось на советских экспедициях.

Ледокольный пароход «Малыгин» покинул Архангельский порт ровно в полночь 12 июня.

Через шесть дней самого быстрого хода корабль встретил льды, а еще через два дня был затерт ими за четыреста с лишним километров от места, откуда посылали сигналы итальянцы.

Самолет летчика Бабушкина, который за одни сутки собрали и спустили на лед, так далеко летать не мог. Горючее в его баках кончилось бы на половине обратного пути.

— Есть идея! — сказал Бабушкин. — Забросим-ка сначала бензинчик по воздуху. Вот, скажем, сюда. — Он показал на карте острова Карла. — Как раз на полпути. Потом я полечу отсюда напрямик до лагеря, на обратном пути сяду у островов на лед, заправлюсь и дотяну до «Малыгина».

— Рискованно. Очень рискованно, — покачал головой руководитель операции. — Что-то я не припомню, чтобы стартовали с дрейфующей льдины и на нее же садились.

— Да и я не помню, — сознался Бабушкин. — Но ведь кто-то должен попробовать.

— Ох, как бы мы с вами не сели в лужу! Помнится, профессор Свердруп где-то писал, что летом о посадке самолета на лед не может быть и речи. Нет, нет, очень рискованно!

— Хорошо, давайте тогда ваш план.

Другого плана не было.

24 июня Бабушкин стартовал со льдины и благополучно сел на другую около островов Карла. Запрятав в приметном месте бидоны с запасным бензином, он взлетел с узкой полоски прибрежного льда.

Летчик был уже недалеко от «Малыгина», когда навалился туман. Бензина у Бабушкина оставалось в обрез, и, выбрав льдину поровнее, он не без труда посадил на нее самолет.

Походив и попрыгав, согревшийся летчик забрался в кабину и только начал дремать, как вдруг ему показалось, что в тумане кто-то бродит. Присмотрелся — неясные белесые фигуры. Летчику стало не по себе. Он крикнул, потом выстрелил. Это были белые медведи! Всю ночь он отгонял зверей, пускал ракеты, а днем, когда туман поредел, вернулся к «Малыгину».

После этого Бабушкин, разыскивая лагерь, пятнадцать раз садился на летний лед и пятнадцать раз взлетал с него. Он попал в шторм, когда льдины стало ломать, и перегонял машину через трещины, чтобы не остаться на поле, слишком коротком для взлета. Однажды он сел на такую льдину, что радист, опрометчиво соскочивший с крыла, провалился сквозь нее и едва не погиб.