Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Да, — неопределенно сказал корреспондент. — Стихи, в общем, недурные, с настроением…

— Перестаньте! — рассмеялся Кулик. — Стихи плохие. Очень плохие. Из меня не выйдет поэта. Но «где же тунгусский наш метеорит?» Вот в чем главное… Однако мне пора укладываться.

— Леонид Алексеевич, — заторопился корреспондент, — вы все о метеорите, а о себе — ни слова. Так нельзя.

— Что же вам рассказать? Учился в университете и в Лесном институте. По обвинению в революционной деятельности отсидел в крепости. Потом участвовал в экспедициях Академии наук. В войну 1914 года дрался с немцами. После демобилизации занялся метеоритикой — самой увлекательной, на мой взгляд, наукой в мире.

Последнее время доказывал, что тунгусский метеорит стоит того, чтобы снарядить на поиски его экспедицию. Как видите — доказал. Вот и всё.

— Граждане, Тайшет! — Кондуктор, впустив клубы пара, отправился с фонарем в тамбур.

Корреспондент вышел проводить своего спутника. Ночь была морозной. Жесткий снег скрипел под ногами. В бархатном небе переливались звезды. Оттуда, из черной бездны, прилетел на землю загадочный гость, которого хочет найти вот этот высокий, худощавый человек, в круглых очках, такой неуклюжий в мохнатой собачьей дохе.

Свисток обер-кондуктора был едва слышен сквозь меховые уши шапки.

— Леонид Алексеевич, дорогой! — Корреспондент крепко стиснул руку ученого. — Удачи вам всяческой.

— Спасибо, — растроганно ответил тот. Поезд, показав три красных огня последнего вагона, умчался в темноту.

* * *

Дорога от Тайшета на Ангару пересекала безмолвные таежные боры. Обоз шел по ней на север.

Потом началась охотничья тропа, уходившая от Ангары к реке Подкаменной Тунгуске. Часто попадались следы лосей, лисиц, росомах. После нескольких дней пути Кулик оказался у почти скрытых сугробами бревенчатых домов крохотного поселка. Он стоял на высоком берегу над неподвижной рекой. Это была таежная фактория Вановара. Тут кончались населенные места. Дальше простиралась дикая тайга. Там и упал гигантский метеорит.

На фактории Вановара в 1927 году, когда туда приехал Кулик, еще жили свидетели «небесного чуда». Вечером в избу, где он остановился, пришли русский крестьянин и таежный следопыт — эвенк.

— Ну, значит, так было дело, — неторопливо начал первый. — Сижу это я на крыльце, и вдруг в небе ка-а-к полыхнет! И от того, значит, огненного воспламенения стало горячо, будто на мне рубашка загорелась. А потом и грохнуло! Бросило меня с крыльца сажени на три, а как пришел в себя — батюшки! Дома трясутся, стекла летят, рамы ломает… Вот натерпелись страху-то…

Эвенк Илья Лючеткан неторопливо развязал шейный платок. Да, как же, Лючеткан очень хорошо знает, что натворил «он». Это слово рассказчик произнес с величайшей почтительностью.

Чум брата Лючеткана, старого Ивана, стоял возле речки Дилюшмы. Когда с неба упал «он», чум взлетел на воздух. Брата и его жену шибко подбросило вверх. Там же неподалеку другой родственник Лючеткана, сват Онкуль, пас оленей и держал разное добро в сарайчиках и лабазах, устроенных на столбах, чтобы не добрался зверь. «Он» пожег лабазы, а оленей «кончал».

— Шибко разорил «он» свата, ох, как шибко! — закончил Лючеткан.

— А как пройти туда, где «он» лес выжег? — нетерпеливо спросил Кулик.

— Зачем тебе знать?

— Хочу посмотреть, как «он» лес спалил. Эвенк неодобрительно покачал головой:

— Не ходи туда. Однако, шибко плохое место… Опять бог Огды рассердится. Опять тайгу жечь будет.

После новых настойчивых просьб Лючеткан с видимой неохотой сказал, что «он» упал где-то между речками Хушмо и Кимчу.

Ученый знал, что эвенки, которых советская власть недавно освободила от долголетнего гнета шаманов и кулаков, лишь начинают свою новую жизнь. Суеверия, предрассудки, темнота пока еще очень мешают этому трудолюбивому, одаренному народу. Ничего, и Лючеткан скоро поймет, что совсем не бог Огды виноват в лесном пожаре…

Кулик читал некогда дневники Кропоткина и помнил, как тому помогла карта, вырезанная на бересте ножом неграмотного эвенка. Он знал также, что эвенкам присуще поразительное «чувство местности», что, например, для обозначения различных особенностей и оттенков рельефа язык этого лесного народа включает больше понятий, чем язык любого географа-европейца. Раз Лючеткан сказал, что «он» упал у Хушмо, — значит, можно смело идти к Хушмо.

Но как идти? Не лучше ли попытаться проникнуть в таежную глушь немедленно, пока мороз сковал болота?

Куда там! Маленький караван навьюченных лошадей не смог пройти и десятка километров через заваленный снегом лес. Тут были нужны олени, «вездеходы тайги», с их широкими копытами. К тому же для оленя не надо брать овса или сена: он сам добывает себе корм из-под снега.

Вернувшись в Вановару, Кулик кое-как уговорил Лючеткана и эвенка Охчена довезти его на оленях до страшного места.

По материкам и океанам - i_011.jpg

Что это был за поход! Видимо, Охчен в душе надеялся, что приехавший издалека сумасброд не выдержит долгой дороги и с полпути к спаленной огнем тайге велит возвращаться назад. Хитрец-проводник вставал поздно, долго, со смаком, пил чай, еще дольше собирался в путь, а пройдя немного, начинал охать и жаловаться на какие-то немыслимые болезни. После этого Охчен останавливал оленей и задолго до вечера устраивался на ночлег.

Но Кулик, отлично понимая, что его спутникам ужасно не хочется идти к «заколдованному» месту, где обитает бог огня Огды, проявлял поистине неистощимое терпение. Он даже делал вид, что очень доволен своими проводниками.

А между тем ему временами хотелось бросить эвенков и бежать на лыжах вперед, на север. Ведь маленький караван незаметно втянулся уже в зону бурелома.

На вершинах холмов тайга была начисто вырвана пронесшимся здесь два десятилетия назад, сверхураганом. Глядя на вывороченные черные корни, жутко распластавшиеся над переломленными, словно спичка, стволами, Кулик понял, почему суеверные эвенки боятся этих мест. И когда не только Охчен, но и более смелый Лючеткан решительно отказались идти дальше, он не стал настаивать.

— Хорошо, гирки, — сказал Кулик. (Он знал уже несколько эвенкийских слов и называл спутника «гирки» — друг, товарищ.) — Хорошо, мы не пойдем туда, где «он» упал. Но зато мы походим вокруг этого места. Ладно?

Лючеткан кивнул головой. Вокруг — это уже не так страшно…

Вдвоем они начали обход окрестных холмов и гор, всюду натыкаясь на мертвую, поваленную, сожженную тайгу. Все это натворил метеорит. Только он! Сибирь не знает таких ураганов, которые могли бы повалить, вырвать, переломать тысячи столетних, крепчайших лиственниц.

А эти толстые стволы и тонкие ветви, одинаково покрытые черным, обуглившимся слоем! Если бы тут прошел обычный лесной пожар, мелкие ветви не обуглились бы, а сгорели дотла. Только страшный, но мгновенный ожог мог обуглить их. Лес, обожженный метеоритом!

Раздумывая так, Кулик поднимался на довольно высокий хребет. Дело было уже в апреле, подтаявший снег налипал на лыжи. Отирая пот, струившийся из-под меховой шапки, Кулик вышел на гребень — и замер.

Перед ним лежало плоскогорье, покрытое мелкой редкой порослью и замкнутое цепью снежных гор. Взрослых деревьев здесь не было: их поваленные стволы лежали на земле. А по краям плоскогорья синела тайга.

Из-под горы, кряхтя, появился отставший эвенк. Осмотревшись, он подозрительно покосился на Кулика. Но тот равнодушно смотрел вдоль хребта.

— А что, амикан в здешних местах водится? Амиканом эвенки называют медведя.

— Есть, однако, маленько.

— А белка?

— Бывает, однако. Только нынче белка далеко ушла: шишка не уродилась, белке кушать нечего.

И эвенк стал рассказывать, как белка в поисках корма кочует из одного конца тайги в другой. Говорил он долго, а Кулик внимательно слушал. Наконец повесть о белке была окончена. Помолчали. Эвенк набил огромную трубку, искусно вырезанную из какого-то корня и украшенную медной крышкой с отверстиями. Покурил, ожидая вопросов. Кулик молчал и только рукой отмахивался от дыма: он чувствовал отвращение к табаку. И вдруг эвенк, не вытерпев, возбужденно заговорил, указывая рукой на далекие снежные горы:

51
{"b":"63489","o":1}