Не правда ли, очень знакомое письмо? Ведь именно его прочел Саня Григорьев, герой романа писателя Каверина «Два капитана», разбирая в городе Заполярье старые дневники, сохранившиеся у милого доктора Ивана Ивановича.

Но если раскрыть седьмую главу четвертой части романа, то легко убедиться, что письмо списано оттуда неточно. Там сказано: «Штурману Ив. Дм. Климову», а вовсе не «Вал. Ив. Альбанову». И потом, письмо подписано в романе капитаном судна «Св. Мария» Иваном Львовичем Татариновым. Здесь же судно почему-то названо «Св. Анной» и подписано лейтенантом Брусиловым.

В чем же дело?

А в том, что предписание Георгия Львовича Брусилова штурману Валериану Ивановичу Альбанову действительно существовало. Оно попало в роман «Два капитана» из подлинных документов морского архива, и Вениамин Александрович Каверин изменил только фамилии. Даже дата совершенно точна: письмо было написано, как и сказано в романе, 10 апреля 1914 года далеко во льдах океана…

Корабль, привлекший внимание петербуржцев своей белой окраской и благородством линий, покинул место стоянки у Николаевского моста в начале августа 1912 года. Когда он шел по Неве, можно было прочесть на его рассекающем воду носу золотые буквы: «Св. Анна».

На другой день газеты коротко сообщили, что еще один русский полярный путешественник, лейтенант Георгий Львович Брусилов покинул родные берега и намеревается пройти через весь Северный Ледовитый океан из Петербурга во Владивосток. В заметках добавлялось, что экспедицию путешественник снарядил на средства своего богатого дядюшки.

Тот год, в который «Св. Анна» начала рейс, был исключительно неблагоприятным для плавания в Арктике: тяжелые льды забили все главные проливы.

Был закрыт ими и выход из пролива Югорский Шар в Карское море. Несколько пароходов, изрядно помятых при попытках пробиться на восток, дымили у кромки непроходимых льдов. Капитаны собирались уже возвращаться назад, когда в проливе показалась белая «Св. Анна».

Как раз к ее приходу ветер немного разредил льды. Образовался узкий и ненадежный проход. Капитаны побоялись вести свои суда в ледовую западню. Но «Св. Анна» хмурым рассветом смело прошла в Карское море. Почти тотчас же ледяные поля медленно сомкнулись за кормой корабля.

Это было 16 сентября 1912 года. С тех пор «Св. Анну» никто и никогда не видел. И, может быть, все, что произошло дальше, так и осталось бы неизвестным — мало ли трагедий разыгрывается в ледяной пустыне, мало ли экспедиций исчезает там бесследно, — если бы два года спустя к одному из скалистых мысов Земли Франца-Иосифа не подошел корабль «Св. Фока».

В густом тумане с капитанского мостика «Св. Фоки» заметили среди огромных прибрежных камней человеческую фигурку. Это было так неожиданно, что вахтенный не поверил своим глазам. Но, протерев стекла бинокля и снова взглянув на берег, он увидел, что фигурка столкнула крохотную лодочку и плывет к «Св. Фоке».

Вскоре неизвестный моряк в потрепанном кителе уже карабкался по штормовому трапу, что-то крича сиплым слабым голосом. Его бледное лицо, заросшее русой бородой, появилось над бортом.

— Я прошу помощи… Четыре человека на мысе Гранта…. Они остались там… помогите… — только и мог произнести моряк.

«Св. Анна», войдя в ледяной мешок Карского моря, все же пробилась под парусами и под парами довольно далеко, до берегов полуострова Ямал. Здесь она вмерзла в лед и вместе с ним во мраке наступившей полярной ночи начала дрейф — медленное движение к северу.

Моряки не сидели без дела, скучать было некогда. Делали через прорубь промеры дна, ремонтировали судно, возили с берега плавник, доставали драгой со дна морские звезды, рачков, рыб для коллекций. В свободные часы бегали на лыжах и коньках, а по вечерам собирались в уютной кают-компании: играли на пианино, слушали граммофон и однажды устроили даже любительский спектакль. Судовой повар Калмыков сочинил стихи, которые так понравились, что их постоянно распевали хором:

Но к середине зимы на судне уже не все было ладно.

Как-то в лютый мороз моряки вздумали охотиться за белым медведем. Гнали его чуть не десять километров, но медведь ушел, а разгоряченные охотники простудились.

Единственная женщина на корабле, Ерминия Александровна Жданко, исполнявшая обязанности врача, сбивалась с ног, ухаживая за больными. Возможно, что простуда ослабила людей, и тогда какое-то странное заболевание, похожее на цынгу, постепенно превратило корабль в лазарет. Хуже всех чувствовал себя Брусилов, который пластом лежал в постели.

Болезнь пошла на убыль лишь к весне, когда стало ненадолго появляться солнце, а свежее, пахнущее рыбой мясо белых медведей не сходило со стола.

На корабле готовились продолжать плавание. Вокруг уже синели разводья чистой воды.

Но льдина, в которую вмерз корабль, плохо таяла и попрежнему цепко держала его.

Море, желанное открытое море, с редкими, не страшными пятнами ледяных полей, словно дразнило моряков. Оно было и близким и недосягаемо далеким, как улица под тюремным окном, на которую из-за решетки жадно смотрит узник.

Моряки пытались вырваться. Они закладывали заряды пороха, пилили, кололи, долбили лед, прокладывая канал.

Но дело едва подвигалось. А дни уже снова стали укорачиваться. Вместе с полярным летом уходила надежда на освобождение.

К середине августа моряки начали готовиться ко второй зимовке. Их судно находилось в это время у 80-й параллели, в недоступных местах Полярного бассейна. Его медленно несло все дальше и дальше на север.

Когда снова пришла ночная тьма, никто уже не открывал крышку пианино. Граммофон заржавел. В кают-компании пар дыхания оседал холодными каплями на закопченном потолке. Кончился керосин, кончились свечи. В самодельных коптилках, потрескивая, чадил медвежий жир. Печки топили корабельными переборками.

Но страшнее всего был разлад, начавшийся на корабле. Нервного, вспыльчивого Брусилова долгая болезнь сделала особенно раздражительным и придирчивым. Он не поладил со штурманом Альбановым, отличным, знающим моряком, но тоже не очень выдержанным человеком. Дошло до того, что Брусилов, по просьбе штурмана, отстранил его от исполнения служебных обязанностей.

Альбанов, размышляя над дрейфом «Св. Анны» и вспоминая знаменитый дрейф «Фрама», корабля Фритьофа Нансена, пришел к выводу, что об освобождении из ледового плена раньше осени 1915 года бесполезно и мечтать. Но продовольствия на корабле для всех едва могло хватить до начала 1915 года. Значит — голодная смерть.

А что, думалось Альбанову, если часть экипажа уйдет с. корабля? Ближе всего от «Св. Анны» Земля Франца-Иосифа. Этот архипелаг почти необитаем, но там, возможно, сохранились базы продовольствия, оставленные разными полярными экспедициями, удачными и неудачными.

В январе 1914 года, когда корабль был уже за 82-й параллелью, Альбанов пришел к Брусилову и попросил разрешения покинуть «Св. Анну». Брусилов разрешил. Не возражал он и тогда, когда к Альбанову присоединилась большая часть экипажа. На остававшихся могло хватить провизии до конца дрейфа. Для управления же кораблем на чистой воде было достаточно нескольких человек.

Штурман стал энергично готовиться к походу через весенние движущиеся льды. Тут нужны были сразу и лодки и сани. Легкие лодки — каяки — сделали из парусины, натянутой на деревянный каркас. На полозья пошел буфетный стол. Работали в холодном трюме, при коптилках, в полутьме.

На судне не было надежной карты тех мест, куда думал пойти штурман. Хорошо еще, что в судовой библиотеке нашлась книжка Фритьофа Нансена, к которой для удобства читателей прилагалась маленькая схема. На ней приблизительно была нанесена Земля Франца-Иосифа, севернее ее — Земля Петермана и северо-западнее — Земля короля Оскара.