Лада Миллер В переводе с птичьего © Лада Миллер, 2018 © «Время», 2018 * * * До нашей эры До нашей эры Смотришь в слепое окно, понимаешь – влип В этот осенний сплин, в перехлесты лип, В то, что несется по небу от и до, И западаешь клавишей – нотой до. До нашей эры деревья шагали врозь, Это сейчас у каждого в сердце гвоздь. Вот и сиди прикидывай, что больней. Сколько бы ни было осени – все о ней. Сколько бы ни было истины – вся в вине. Вечер рисует тыквенного Моне. Пробкой размахивая, кланяется бутыль. Смотришь на дно, уговариваешь – остынь. До нашей эры и после – не та, не тот. Что же внутри колоколет, глаголет, бьет? Это прощается дерево – день за днем – С вырвавшимся гвоздем. Предрассветное Плач малиновки нежен и тонок, Рассыпает по зернышку грусть. Так, наверное, плачет ребенок, Потерявший душистую грудь. В тихом голосе привкус потери, Безнадежные «вдруг» и «вот-вот», Колокольчик над запертой дверью, Женский голос. Улыбчивый рот. Под ладонью притихшего сада От былого ни слез, ни следа, И такая на сердце отрада, Что становится ясно – беда. Все, что мило, – навылет и мимо, Так вбивай же малиновый клин В неслучившихся, неповторимых, Предрассветных, любимых, един… О начале Оставшись, я уже не убегу. Мы будем жить с тобой на берегу, Делить еду и легкую работу, Перебирать задумчиво песок, Рожать детей, креститься на восток И соблюдать, как водится, субботу. В кувшине глина. В облаке вода. Рука в руке… Прощать и обладать, Чтоб не терять необходимый трепет, – Не в этом ли святая благодать? (Когда в саду распустится беда, Заголосим, но губы не разлепим.) Я не о том, любимый, не о том. (Уносит море тело, память, дом, Знакомые до обморока лица.) Я о начале. Все-таки уйду. Остаться – это значит на беду, Как и на счастье, взять и согласиться. Вот и хватит Если сильно захочешь – спасу. Нам бы домик в июльском лесу, Чтобы солнце и нежная хвоя – Послевкусием долгого «дво-е». Чтобы в доме трава и кровать. Мы с тобой – такова благодать – Состоим из улыбок и клавиш, И уже ничего не исправишь. А за домом – слова и листва. Мы сидим к голове голова, Тридевятый закат провожая, И собака породы «большая» Засыпает от счастья у ног. Вот и хватит. Четырнадцать строк. Останемся дома
Ты смешивай краски. Я выношу деток. Немного тепла и обглоданных веток – И вот уже небо набухло, провисло Над прикусом страсти и поиском смысла. Ликующий свет ли, рисующий бес ли… Тебя разрывают на «может» и «если» Не знавшие птиц перелетные пули, И кисть проникает в заснеженный улей, Где каждая складка свежа и знакома, Где голоду – голос: «Останемся дома», Где губы вникают в январскую мякоть. Подумаешь: «Счастье», И хочется плакать. Прогулки Прогулки с лыжами и без, Потерянные рукавицы. Лес вырастает из небес, Поскрипывает и искрится. На все непрожитые дни – Одни. Ни облака, ни тени. Слегка притоптывают пни От холода и нетерпенья. Край мира выбелен, умыт И так непоправимо ясен, Здесь каждый любящий – пиит, Чей голос чист и не напрасен. И вот, пока слова звенят, Как потревоженные ели, Ты, раскрасневшись от огня Сердечного, идешь ко мне и… Алое на сером Туман. Изюминки ворон. Над колокольней вышит крестик. В таком забытом богом месте, Где тишь да хмарь со всех сторон, Острее память, слаще яд Семейных радостей безгрешных. В саду чернявые черешни В листве обглоданной стоят. Упорно тащит муравей Свою соломинку пустую, Под вечер в теплый дом несу я Уставший ветер в рукаве. Здесь вечер нежен и кровит Закат. Рукой подать до рая. Здесь жизнь – от края и до края – Лишь ожидание любви, А наш сердечный перестук Нестихотворного размера – Всего лишь средство от разлук, Всего лишь алое на сером. Не робей Опять осеннее бессилье – Дождь со слезами пополам. Деревья складывают крылья И прижимаются к домам. Река туманами болеет, Немеет звонкая вода, А я люблю тебя сильнее И беззаветней, чем всегда. Пусть небо ниже, ближе, строже, Но ты, мой ангел, не робей, Пока на ветке врет безбожно Неперелетный воробей. |
