И вот теперь…

Нет, я все еще не могу поверить до конца, что эта маленькая Сима, девушка с ускользающим взглядом, и есть моя выстраданная и все-таки появившаяся любовь.

Понимаете, я так долго ждал, что никак не могу ошибиться.

Именно поэтому я ее не трогаю. Ведь если я ошибся и Симонетта вновь ускользнула от меня, на что мне эта восхитительная плоть?

– Избавься от нее, – шепчет мне кто-то внутри – и делается так страшно…

Целых пять столетий одиночества – немудрено, что я так недоверчив.

– Избавься от нее. Избавься. Горная дорога, вино, которое впитало так много солнца. А потом снова – вечное томление, вечное ожидание Симонетты, и никто никогда не сможет тебе помешать.

Желать – ее…

Днем мы поехали во Флоренцию.

На Симе легкое белое платье и босоножки из тонких золотистых ремешков. Я веду ее на самый верх, обзорная площадка – всего четыреста одиннадцать ступеней, и мы в небе.

– Смотри, теперь весь этот город – твой…

– Сандро, понимаешь, я ужасно боюсь высоты.

Она стоит, прижавшись к стене и не поднимая глаз.

– Ты ошибаешься. Ты боялась высоты, да. Но с тех пор, как ты со мной, как мы – вместе, твой страх прошел. Потому что сейчас ты уже научилась летать. Ты ведь и сама это знаешь, правда? Вот эта пропасть перед нами – сделай шаг, и полетишь.

Она смотрит на меня недоверчиво, поднимает руку и кладет ее мне на грудь – слева.

– А это зачем? – смеюсь я.

– Пусть твое сердце скажет мне то же, что и твои губы…

– Ты… ты не доверяешь моим губам?

– Тс-с-с… – другой рукой она накрывает мне рот, и – непроизвольное движение – поцеловать ее легкую, прохладную ладонь… – Я слушаю твое сердце…

Тепло от ее руки поднимается вверх, к лицу, к глазам, заливает их, превращается в жар. Его так много, он обжигает, начинают слезиться глаза и…

– Хорошо. Это хорошо, Сандро. Ты плачешь, значит – испытываешь боль, значит – любишь. А тому, кого любишь, лгать невозможно. – Она убирает руку, и я ощущаю в этом месте пустоту.

– Ты забрала мое сердце.

– Нет, я забрала только твою тоску…

– Но откуда ты знаешь?..

– Я – женщина, Сандро.

– Я хочу твою руку тут – всегда.

– Она вернется, я обещаю…

Сима отрывается от стены, подходит к парапету и заглядывает вниз – на лежащий под ногами город.

– Вот видишь, я же говорил. Страх прошел…

– Нет, милый, он не прошел, он по-прежнему внутри. Но ты – сильнее страха.

– Мы ведь знакомы всего несколько часов. Ты уверена? Ты уверена во мне?

– Я уверена в себе. Над нами небо Тосканы, и я знаю, что смогу… – она оборачивается, и ее взгляд впервые направлен на меня – прямо в сердце.

– Расскажи мне про город, Сандро. Про мою Флоренцию…

Мы просто бродили, и я показывал ей город таким, каким знал его с детства – его пропитанные солнцем, горячие камни. Я рассказал ей про Симонетту и Джулиано и даже про Сандро – не все, но многое. Только про Мию – нет. И все же еще никогда и ни с кем я не говорил – так. А Сима – она прижималась ко мне горячим бедром, слушала и улыбалась, напевала и пританцовывала. И все время, все время не сводила с меня глаз.

Мы вернулись затемно, и – еще в саду – ее лицо, ее закрытые глаза оказались так близко, а ее губы выдохнули: «Да-а-а…» и раскрылись…

Нежность – самая гибельная форма страсти.

Я гладил Симонетту по лицу и укачивал – как ребенка.

Я не могу ошибиться… Мия должна мне помочь, она ведь еще жива, она дышит, она всегда рядом. А Сима… Сима – это другое. Она не рядом, она – во мне. И если я ее потеряю, выходит, я потеряю себя, правда?

Я пью ее и не могу напиться – пятьсот лет жажды утолить невозможно. Я так боюсь, ведь тогда снова вернется тоска. Я обнимаю ее изо всех сил, прижимаю к себе и вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, уже почти задремав, говорю:

– Давай завтра поедем в Ниццу? Прямо с утра. Там дивные голубые камни на побережье. Таких нет больше нигде, ты увидишь. А какая чудесная дорога, помнишь? Особенно тот поворот, почти на самом верху, откуда потрясающий вид на холмы. Возьмем с собой корзинку с едой – хлеб, сыр, виноград. И обязательно бутылку вина, белого вина, в нем так много солнца. Поедем?

Я чувствую ее тело и слышу ее сонный голос:

– Не хочу в Ниццу… Никуда не хочу… Хочу тебя… Давай лучше останемся дома и весь день не будем вылезать из постели… А сейчас – спать… спать…

Мия молчит… Раньше я всегда слышал ее смех, ее голос. И знал, что делать. Отчего она молчит? Неужели смерть все-таки взяла свое и она покинула меня совсем? Я убил ее – да. Или… Нет, не помню… И значит, Симонетта наконец снова осталась одна, и никто не может мне помешать любить ее, как раньше, только ее одну. Тогда… Может, это и правда возможно – остаться дома. Как бы мне этого хотелось… Может, у нас получится, а? Как вы думаете?

Впервые за пятьсот лет.

Просто остаться дома…

Как сказать, с чего все началось?

Просто. Женщина летела в Геную. Есть такой портовый город в Италии, не похожий ни на какой другой. Он лежит, как рыба, выброшенная на берег, и тяжело дышит, подставив солнцу соленый бок. Копит силы, готовится к прыжку обратно туда – в море. Вращает круглым холодным глазом – маяком. И плавники его буры от песка и крови.

Генуя… Женщина летела туда, хотя ее там никто не ждал.

– Что за бессмыслица? – восклицали ее самые близкие подруги. – Лететь куда-то за тридевять земель, в этот грязный портовый город – одной. Тебя ведь там и не ждет никто. Не ждет?

– Не ждет, – соглашалась она и упрямо наклоняла голову, так низко, что обнажалась шея под завитками мягких волос на затылке, где всегда тень и шелк.

– Тогда зачем?

Она не спорила. Просто смотрела на них темными от осени глазами и улыбалась. Немного, едва-едва. Вот как на этой самой фотографии, да.

Все рейсы из Рима в Геную были отложены – она даже толком не поняла, из-за чего.

– Надо же, – сказала она самой себе, – и здесь сентябрь. Пролететь полмира и снова угодить в сентябрь. Может быть, хотя бы в Генуе весна.

У римского аэропорта было имя – Леонардо. Ну, так его звали. Ей это понравилось, потому что она верила в переселение душ и прочую ерунду. Тому, кто верит, – проще. Наверное, поэтому она так часто улыбалась. Из-за этой самой улыбки все и случилось. Почти случилось…

Мужчина внимательно посмотрел на себя в зеркало и, смочив ладони туалетной водой, приложил их к лицу. Похлопал по щекам, посмотрел на пальцы – нет, вроде не дрожат. Ну почти, а почти не считается. И голова свежая. Врут, все врут насчет алкоголя…

Он хотел было сказать своему отражению что-то еще, но раздумал.

Через четверть часа он вышел из своей одинокой квартиры в туман и отправился в аэропорт. Скорее всего, чтобы встретить именно ее – Наташу. А для чего же еще?

Этот мужчина – я.

На самом деле ничего этого не было.

Но какая разница, если мы с ней все-таки встретились.

– Мне просто необходимо попасть сегодня в Геную. Это очень важно. При чем здесь забастовка? Какая забастовка? У меня же билет…

– Мадам, компания приносит вам свои извинения, – девушка за стойкой улыбнулась и пожала плечами. – Мне в самом деле очень жаль, но мы ничего не можем сделать, это профсоюз. Такое иногда случается, – она посмотрела на стоящую перед ней женщину и после крохотной паузы добавила: – Не думаю, что это закончится раньше полуночи, но если хотите, я могу записать ваше имя, вдруг появится какая-нибудь возможность, тогда мы вам сообщим.

– Конечно, запишите, спасибо. Наташа, Наташа Лурье. Я из Монреаля, это Канада.

– Да, мадам, я знаю, – дежурная снова улыбнулась и добавила: – Будем надеяться, что вам повезет.