– Можно.

– И много вас тут, русалок?

– Я водяница. А русалок тут нет ни одной. Только ты и я.

Что бы ни выталкивало из меня слова, я все-таки не говорю ему главного: что если он войдет ко мне в воду, я напугаю его совсем, до конца, и что именно этот ужас больше всего нужен воде.

Взглядом он впивается мне в глаза так, как будто хочет вытянуть душу. К счастью, души у меня нет, а значит, и терять нечего. Я подмигиваю ему и слегка покусываю губы. Он разглядывает мое лицо, волосы и бледные, тонкие плечи. Не знаю, видны ли ему прикрытые водой соски, которые торчат в разные стороны, как кнопочки. Но даже я чувствую, как воздух между нами накаляется и становится напряженным. Как и другие, он смотрит на меня с восторогом и ужасом. Я закрываю глаза и говорю:

– Мне нельзя выходить из воды. Но ты можешь войти ко мне.

– Нет.

Он вздрагивает, как будто приходя в себя от чар. Быстро оглядывается по сторонам и замечает, что за несколько минут свинцовые тучи ушли далеко вперед, а деревья распрямились. Гроза прокатилась по небу темным предупреждением и ушла в никуда.

– Мне пора, – почти извиняется он. – Но я приду еще.

Вот в этом я ни секунды не сомневаюсь.

– Как тебя зовут? – небрежно спрашивает он, но почему-то мне кажется, что от моего ответа он ждет очень многого. Зря, потому что имени у меня нет.

– Никак. Я водяница.

– Понятно, – грустно улыбается он.

И уже сделав несколько шагов в сторону дороги, оборачивается:

– У тебя есть хвост?

– Нету. Хвосты у русалок, а у меня – обычные лапы с перепонками.

– Ну конечно, – его глаза искрятся так, как будто он собирается меня чем-то удивить, – значит, лапы с перепонками. Ладно. А меня зовут Илья.

Он уходит, и я медленно опускаюсь на дно. Да, лапы с перепонками, чтобы было удобней плавать. Про шерсть на лапах я, разумеется, ни слова не говорю. Это сюрприз. Когда придет время, он обнаружит все сам, но боюсь, что удивляться тогда будет уже поздновато.

Странно, но уходя, он совсем не кажется удивленным или испуганным. Как будто действительно и сам догадывался, что несколько дней назад разговаривал в сумерках не с женщиной, а с водяницей.

Дзыыыыыыынь.

Дверь открывается. В первый раз после болезни Рыжая входит в свой офис. В маленькой комнатке все по-прежнему – каталоги на полках, шумный кондиционер на стене и телефон, который уже трезвонит. Рыжая игнорирует телефон и изумленно оглядывается по сторонам. Как все здесь могло отстаться в точности таким же, как раньше, если вся ее жизнь перевернулась с ног на голову? Когда она в последний раз была здесь, за окном лежал снег, а вчера на город прямо-таки свалилось лето, хотя по календарю вроде бы рановато, еще только апрель. Она ставит в угол раскрытый зонтик, а рядом с ним – насквозь мокрые туфли, и босиком подходит к столу. Да, ее мир первернулся. И только что под проливным дождем Рыжая, держа в руках мокрые скользкие туфли, босиком бежала от автобусной остановки к дверям офиса. Босиком прошла мимо ошалевшего охранника и расхохоталась с лицо шефу, который осведомился о ее здоровье. Ее здоровье никогда не чувствовало себя лучше. У нее еще побаливает голова, а под глазами – искусно замазанные синяки, да и нога, несмотря на чудодейственный массаж и все его последствия, сгибается не так хорошо, как прежде. Но где-то на другом конце города лежит в кровати взлохмаченный доктор с воспалением легких и высоченной температурой, и слышит каждый ее шаг. Закрыв глаза, он пытается представить себе ее передвижения, и золотая нить, обхватившая его сердце, тянет доктора такой трепетной болью, что он даже не замечает самую симпатичную медсестру отделения, а просто поворачивается на бок и снимает штаны для укола.

Дзыыыыынь, дверь открывается.

– Куда вы хотели бы поехать?

Рыжая улыбается так, как будто ей нет до вас ни малейшего дела. Да, вы не ошиблись. Ее мысли витают за тридевять земель отсюда, и все, что вы скажете или сделаете, она забудет еще раньше, чем за вами закроется дверь. Так что можете не стараться. Она смотрит вам в глаза и вроде бы слушает, что вы говорите, но думает только о том, что где-то на другом конце города доктор принимает душ, переодевается в свои любимые джинсы и в первый раз после болезни выходит на улицу. Она внимательно слушает его шаги к цветочному киоску, где он выбирает для нее четыре голубых лилии и пять снежно-белых тюльпанов. И что бы вы ни говорили Рыжей о цели своей поездки и требованиях к отелю, она чувствует только руки доктора, которые бережно несут ей букет. Поэтому не стоит удивляться, если вместо Барселоны вы почему-то окажетесь в Праге, а вместо скромного одноместного номера вам зарезервированы аппартаменты для новобрачных. По крайней мере, вы почти наверняка останетесь живы и сможете предъявить претензии туроператору после возвращения.

Претензий действительно становится больше. Рыжая с улыбкой сидит в своем офисе, мурлычет идиотские слова в телефон, забывает о том, что должна была сделать и хохочет над клиентами, которые пытаются ей хамить. Чем, надо признаться, изрядно выводит из себя и клиентов, и начальство.

Самолеты, на которые Рыжая сажает людей, перестают падать. Автобусы не переворачиваются, повара проходят тщательную проверку при поступлении на работу и не собираются никого травить. И даже поезда не стоят в пустыне по техническим причинам, просто потому что технических причин для этого больше нет. Но Рыжая хохочет не над этим. Ей, как и раньше, нет дела до того, что происходит с вами, когда дверь закрывается. Три звезды вместо четырех. Чартер на Кипр вместо регулярного рейса на Канары. Откуда, собственно говоря, вы свалились на ее рыжую голову?

Несколько месяцев Рыжая проводит в полусне, наблюдая за плавными движениями доктора, принимая мягкий звук его голоса и тихо замирая от восторга по ночам, ощущая рядом его сонное дыхание. Если вы ее спросите, что она делала в мае, она ответит, что в первый раз гуляла с доктором по пустому городу. Если спросить, какая погода была в июне, Рыжая скажет, что она и доктор купались в реке и потом мокрые очень долго лежали, обнявшись, на берегу, это значит, что было тепло. В июле они случайно прижались друг к другу голыми пупками и одновременно поняли, что это самый удивительный на свете поцелуй. Август – это месяц, когда они вдвоем ходили за грибами, смеясь, чистили их на дачной кухне, а потом приготовили вместо супа удивительно противную на вкус бурду. В сентябре они целовались под зонтом в жуткий холод и оба болели, синхронно шмыгая носами. Что они делали в октябре, она не помнит, и скорее всего никакого октября не было вовсе.

Иногда Рыжая просыпается по ночам и тянется к доктору, проверяя здесь ли он. Он прижимает ее к себе и шепчет:

– Ничего не бойся.

– Мне страшно, что все это кончится, – всхлипывает она.

– А особенно не бойся самого страшного…

И после этого она засыпает в руках доктора, как испуганный ребенок, уткнувшись носом в его плечо.

Несколько месяцев Рыжая бродит, как сомнамбула, вяло реагируя на то, что происходит вокруг, если только происходящее не связано с доктором.

Она выныривает из забытья неожиданно, от страшного грохота, который раздается совсем рядом, едва ли не раскалывая ее голову надвое. Она внимательно оглядывается вокруг и с удивлением обнаруживает, что сидит в своем маленьком офисе, совершенно таком же, как и прежде (а именно, полки с каталогами, шумный кондиционер на стене и телефон, который как раз трезвонит). Напротив себя Рыжая видит очень странного мужчину в классическом костюме и галстуке, съехавшем на бок. Лицо мужчины искажено гримасой крайнего раздражения, а в руках он держит стул, которым остервенело колотит об пол. Собственно, это и является источником грохота, который раскалывает ее голову надвое.

– Я в сотый раз вас спрашиваю, когда вы, черт бы вас побрал, подтвердите мне дату вылета?! – бушует мужчина. – И прекратите хлопать своими прекрасными глазами, иначе я за себя не отвечаю!