Если бы вы протыкали булавками восковую фигурку соседа или накладывали заклятье на его корову, вряд ли вам захотелось бы иметь судьей Томаса Хоббса. Он бы не поверил в ваши оккультные силы, но все равно повесил бы за ересь и злой умысел. Но нас здесь интересует не безжалостность Хоббса, а степень его скептицизма. Он был убежден, что колдовство не работает, но ему и в голову не приходило сомневаться, что люди его практикуют. На самом деле, никто в XVII столетии или раньше не сомневался в существовании колдовства как общепринятой практики; скептицизм распространялся только на вопрос, работает ли оно, а если работает, то с помощью каких сил – оккультных или естественных, а также на вопрос, должны ли привлекаться к суду те, кто его практикует.

Скептицизм такого рода не был необычным, но не был он и редким. Реджинальд Скот, чья книга “The Discovery of Witchcraft” (1584) было лучшей критикой веры в колдовство Елизаветинской эпохи, убеждал, что оно обычно не работает и что преступление, в котором была виновна колдунья – это мошенничество: “обманщиц-колдуний”, полагал он, следовало судить по этому обвинению. Скот, как и многие другие, также считал, что методы, которыми расследуют случаи колдовства, настолько вызывали сомнения, что не должны были служить основанием для смертной казни. Томас Эди повторил аргументы Скота (полно и открыто признавая их источник) в своем труде “A Candle in the Dark” (1655). Те же аргументы с некоторыми изменениями приводит Джон Уэгстафф в книге “The Question of Witchcraft Debated” (1669) и Джон Уэбстер в “The Displaying of Supposed Witchcraft” (1677). Ограниченный скептицизм Эди, Уэгстаффа и Уэбстера резко обострился во второй половине XVII века. Некоторые, вместе с Монтенем, полагали, что колдуньи были сумасшедшими, и что место их – в доме для умалишенных, а не в зале судебных заседаний.

Следует подчеркнуть, что все образованные люди, верили ли они в мир духов или нет, скептически относились к большинству судебных процессов над ведьмами, потому что всем им была известна бездонная глубина и бесконечная степень людского легковерия. Каждый несчастный случай, каждое неожиданное или необычное заболевание человека или животного каждое необъяснимое или угрожающее обстоятельство списывалось простыми людьми на колдовство. Образованные люди знали это, и каждый отдельный случай рассматривали скептически. Однако не следует выводить общий принцип из этого статического скептицизма. В 1711 году философ, епископ Беркли писал своему другу, что “я не верю, что хотя бы одна из тысячи этих историй – правда”. Но, добавлял он, “с другой стороны, я не вижу достаточных оснований, чтобы категорически отвергать хорошо засвидетельствованный явный факт”. К письму он приложил один такой случай “явного факта”, отчет о деле в Ирландии, которое Беркли твердо полагал злоумышленным колдовством. Этот “явный факт” не более убедителен – на самом деле менее убедителен – чем факты, предъявленные в Массачусетсе. Мы должны помнить, что в обществе, которое верит в колдовство, оно работает. Если вы верите в колдовство и обнаруживаете, что кто-то расплавил вашу восковую фигурку над медленным огнем или бормотал заклятья над обрезками ногтей, вы почти наверняка тяжело заболеете. Оговоримся, что симптомы будут психосоматическими, а не органическими. Но тот факт, что они явно не органического характера, сделает их еще более ужасными, поскольку болезнь будет казаться результатом злого умысла и действия демонических сил. Так было в Европе XVII столетия, и так было в Массачусетсе XVII столетия.

Страшные конвульсивные припадки считались работой колдуний и демонов, которые выкручивали тела своих жертв в мучительные позы. Потеря слуха, зрения, речи, аппетита и памяти были вызваны самим Сатаной. Контрактура горла – globus hystericus – рассматривали как попытку демонов заставить жертву проглотить оккультные яды. А когда девушка быстро глотала, и ее живот увеличивался (здесь мы имеем один из видов ускоренного формирования язвы), думали, что демонам удалась их попытка с ядами. Когда на коже появлялись волдыри (многие кожные заболевания имеют скорее психическую, а не соматическую причину), считали, что они вызваны раскаленной серой из ада. Многие симптомы, включая повреждения кожи, проходили достаточно быстро. Коттон Матер, который был членом Научного королевского общества, бывший студент-медик, внимательный, наблюдательный человек, не раз отмечал удивительную скорость, с которой происходило заживление “ран, нанесенных ведьмами”. Но другие симптомы оставались. И новый припадок приносил прежние недуги или новые, такие же тревожные.

Причиной этих истерических симптомов, разумеется, было не само колдовство, но страх жертв, и поэтому было сожжено так много безвинных людей. Сейчас невозможно утверждать, как во многих случаях невозможно было утверждать и в то время, сколько человек, казненных за колдовство, в действительности занимались им. Несомненно, не будет преувеличением сказать, что большинство, даже подавляющее большинство, были невинными жертвами истерических страхов. Но опять нужно предостеречь читателя от превращения статистической правды в общий принцип. В то время как очевидно, что большинство казненных за колдовство были невиновны, также очевидно, что некоторые из них, в Массачусетсе, как и в других местах, были виновны.

В противоположность общепринятому мнению, официальные отчеты в отношении колдовства в Новой Англии выглядят на удивление хорошо. Как в 1750 году указывал губернатор Томас Хатчинсон: “больше ведьм казнили в единственной стране, в Англии, за короткий промежуток времени, чем пострадало во всей Новой Англии со времен первых поселенцев и до наших дней”. За XVII век отчеты действительно впечатляют. В то время как Европа вешала и жгла буквально тысячами, казни в Новой Англии были редки и малочисленны (Ведьм сжигали в Европе и Шотландии, где колдовство было ересью, но вешали в Англии и Новой Англии, где оно было преступлением. Сожжение не было желанием причинить особенно мучительную смерть; шотландских ведьм вначале душил палач, который затем сжигал труп, а пепел развеивал по ветру. Скорее всего, сожжение служило попыткой избежать воскрешения тела).

До 1962 года в Новой Англии слушались несколько дел о колдовстве. Нам интересно рассмотреть четыре из них, чтобы бросить свет на события в Салеме.

Первое дело – миссис Энн Хиббинс. Ее муж, умерший в 1654 году, был значительным лицом: бостонский купец, колониальный агент, и несколько лет один из помощников администрации. Молва утверждает, что она была сестрой губернатора Беллингхэма. Она явно была сварлива – настолько, что церковь наказывала ее за это – а одна ссора привела ее к гибели. Она встретилась с двумя разговаривавшими между собой соседями и сказала, что знает, что разговор идет о ней. Затем она пересказала разговор достаточно точно, чтобы убедить соседей, что обладает “сверхъестественными” знаниями. Ее судили в 1655 году, и присяжные признали ее виновной. Но судьи отказались принять вердикт, очевидно считая ее невиновной, и их отказ автоматически переносил дело в центральный суд. Там ее снова признали виновной, губернатор провозгласил требуемую смертную казнь, и в 1656 году ее казнили. Мы видели, что некоторые судьи не были согласны с ее виной, то же самое относилось и к некоторым клирикам. В одном уцелевшем письме говорится, что преподобный Джон Нортон “однажды сказал за своим столом”, что миссис Хиббинс повесили только за то, что она оказалась умнее своих соседей. Это было его дословным выражением; как он объяснил, к несчастью, она догадалась, что два ее обвинителя говорили о ней, и это стоило ей жизни, несмотря на все его попытки доказать ее невиновность, “как он сам сказал нам”.

Дело Хиббинс показывает, каким хрупким и зависящим от обстоятельств было основание обвинения в колдовстве любого человека с плохой репутацией. Оно также показывает, что народ (присяжные, представители народа в центральном суде) были гораздо более склонны верить в колдовство, чем лидеры общества (судьи и священники). Последнее утверждение подкрепляется тем фактом, что до 1692 года в ноыой Англии было гораздо больше оправдательных приговоров, чем признаний виновным; было больше людей, готовых обвинить своих соседей в колдовстве, чем судей, желавших приговорить их.