© Л. Зданович, перевод. 2016.

© ООО "Остеон-Пресс", оцифровка текста. 2016

В начале 1692 года несколько девушек в деревне Салем, штат Массачусетс (в Новой Англии), заболели, и симптомы их болезни были весьма тревожными. Наиболее беспокоящим и волнующим были конвульсивные припадки: настолько нелепые и настолько сильные, что видевшие их соглашались: девушки не могли притворяться. “Их движения во время припадков – писал преподобный Деодат Лоусон – являлись сверхъестественными, как по форме, которую не может произвести нормальный человек, так и по силе; они намного превосходили обычную силу того же человека, когда он находится в здравом уме”. Преподобный Джон Хейл из Беверли подтвердил описание Лоусона. “Их руки, шеи и спины – писал он – поворачивались и так, и этак, потом возвращаются на место, поэтому они не могли воспроизвести эти движения по своей воле, они были сильнее всякого эпилептического припадка или любой естественной болезни”.

Были и другие симптомы, почти такие же тревожные: временная потеря слуха, речи и зрения, потеря памяти, так что девушки не могли вспомнить, что происходило с ними во время припадка; чувство удушения в горле, потеря аппетита. Позже последовали ужасающие галлюцинации; они видели призраков, которые пытали их различными изобретательными и жестокими способами. Они чувствовали, как их щипали и кусали, а часто на коже проступали действительные следы пыток.

Эти симптомы легко распознаваемы. Самое поверхностное исследование классических случаев истерии – Шарко, Дженета, Брейра и Фрейда – продемонстрируют, что “пораженные” в Салеме девушки были истеричками в научном смысле этого термина. Разумеется, их так и называли, но в более пространном, общепринятом смысле. Таким образом, историки, называвшие девушек истеричными, также называли их лгуньями, хотя это два термина взаимоисключаемы настолько, насколько касается сознательной мотивации. За редким исключением, поведение девушек принадлежит истории патологий, а не истории мошенничества. В любом случае, их поведение было из ряда вон выходящим и огорчительным. Две из них, Элизабет Паррис и Эбигейл Уильямс, были дочерью и племянницей преподобного Самуэля Парриса, из деревни Салем, и он лечил их универсальными средствами, обычными для Массачусетса XVII века: молитвами и постом. Но он сделал и то, что сделали бы мы с вами, если бы наши дети заболели – отвел их к врачу. В действительности, он отвел их к нескольким врачам и убедил родителей и опекунов других девушек последовать его примеру. Врачи были озадачены. Наконец, один их них – традиционная история говорит, что это был Уильям Григгс из Салема – дал диагноз. “На них порча”, – объявил он, и девушки, якобы, были жертвами черного колдовства.

Диагноз ни в коем случае не представлял собой ничего неожиданного. Подавляющее большинство терапевтов XVII века, как и другие образованные люди, верили в колдовство и считали его причиной некоторых болезней. Поучительной параллелью мненью доктора Греггса был диагноз сэра Томаса Брауна, знаменитого автора “Religio Medici”, который вызывался в качестве эксперта в английский суд над ведьмами, собравшийся в 1662 году в Бери Сент-Эдмундс. Он считал, что “эти экстатические припадки были естественного происхождения, то, что мы называем “матерью”, но только доведенные до крайности коварством дьявола, входящего в сотрудничество со злобой тех, кого мы называем ведьмами и совершающего свои злодейства с их помощью”.

“Мать”, “удушение матери”, – общепринятое сокращение для английского термина XVII века, обозначающего истерию. Таким образом, диагноз сэра Томаса Брауна был абсолютно точен, и, вполне возможно, что доктор Григгс также правильно распознал симптомы. Что еще более удивительно, он, вероятно, правильно идентифицировал причину припадков девушек, которой, судя по всему, было колдовство.

Колдовство непросто определить, потому что оно, в отличие от основных формальных религий, не является логически объединенным учением веры. Но в Западной цивилизации с доисторических времен существовала свободно связанная группа магических традиционных практик – заклинания, чары и т. д. – главным образом, имеющие отношение к способности воспроизведения потомства и бесплодию, здоровью и болезням, а также к некоторым маргинальным занятиям, в том числе предсказанию будущего. Такая традиционная практика явно, но малодоказательно, связана с дохристианскому поклонению плодородию, чьим верховным божеством был бог плодородия. Вероятно, самым распространенным из таких богов было обожествленное солнце, затем обожествленное стадное животное, корова, или чаще, (благодаря репутации распутника) козел. Наполовину человек и наполовину животное, ч рогами и копытами, он появляется как Дионисий или Вакх – главный бог плодородия античного мира; его также можно найти в пантеоне Северной Европы. Очевидно, что ранние христиане считали его наиболее мерзким из всех языческих богов; его атрибуты, рога и копыта, они дали дьяволу, добавив крылья падшего ангела.

Не вызывает сомнения то, что он когда-то был чрезвычайно могущественным богом, есть случаи его выживания в дохристианской форме вплоть до XX века включительно. Один путешественник в 1930-х годах в южной Ирландии видел деревенских жителей, танцующих в хороводе вокруг козла, чьи рога и копыта были выкрашены золотой краской. Ему сказали, что в грядущее воскресенье поджарят и съедят его, потому что “они всегда так делали”. Я сам видел одного такого выжившего рогатого бога: австрийского Крампуса. В настоящее время он выродился в страшилище для детей. Черный и мохнатый, с рогами и искаженным лицом, он является компаньоном Санта-Клауса и приходит к плохим детям, в то время как Санта-Клаус раздает подарки хорошим. Но основной атрибут Крампуса говорит, что он на самом деле – не только детское божество. С собой о носит пучок сухих веток, и молва утверждает, что если он ударит ими, человек не сможет иметь детей в течение года – наказание, едва ли подходящее к негодникам-карапузам. Крампус – альпийское вырождение бога плодородия. Он появляется в декабре, потому что это время зимнего солнцестояния, период наибольшего бесплодия природы. В некоторых местах его запекают в хлеб и съедают – еще одно доказательство его прежней принадлежности к пантеону. (Поедание сахарных фигурок не имеет важного значения, но хлеб – это сущность жизни, а потому наиболее распространенный символ тела бога, как в христианской религии).

Мощь рогатого бога можно также усмотреть в том факте, что в Средние века и в период Возрождения художники часто забывали добавлять ему христианский атрибут, крылья падшего ангела, но никогда не забывали рисовать рога – атрибут, делавший его богом плодородия. Это характерно не только для провинциальных произведений искусства, но и тех, что были созданы в центрах Западной цивилизации. В Крещенском соборе во Флоренции, например, есть мозаика “Последнего суда”, и в центре ада сидит дьявол без крыльев, но с впечатляющими рогами. То же самое можно сказать о произведении Джотто “Последний суд”.

Если божеством-хранителем колдовства было обожествленное стадное животное, это не означает, что всякий, произнесший заклинание, формально поклонялся Сатане. Большинство рассказов о шабашах ведьм создает впечатление галлюцинации или сказки. Тем не менее, всего два века назад, каждый, кто применял заклинания, верил, что обращается к опасным оккультным силам и что ставит под угрозу свою душу. Но степень угрозы была относительной, пропорциональной степени колдовства, которое, как убийство, имеет три степени.

Первая – это практика белой магии, использование заклинаний и заговоров в благожелательных целях. Ношение лапки кролика (кролик, как и козел, известен своей плодовитостью) – белая магия. Как и подкова, приколоченная над дверью (концами кверху, чтобы формой напоминать рога скота). Поскольку такая практика никому не причиняла вреда, белая магия редко заботила власть. Разумеется, это был призыв к оккультным силам, конкретно не христианским, и как таковой мог привести и иногда приводил к суровому упреку священника. Но тем дело и кончалось.