Наши законы пекутся, как блины, в петербургских департаментах, без серьёзного обсуждения людьми, действительно сведущими и способными высказать самостоятельное мнение, без серьёзного намерения создать лучше удовлетворяющий своей цели порядок, просто по честолюбию какого-нибудь пройдохи-министра, желающего отличиться и поскорее выказать свою благонамеренность. <…>

Считаются не нуждающимися, у кого приходится не менее 48 пудов хлеба в год на семью (считая по 12 пудов на трёх взрослых и по 6 пудов на двух детей). Это расчёт самого прижимистого кулака: в обыкновенный год даже беднейшие крестьяне потребляют хлеба не по 48, а по 80 пудов в год на семью в 6−5 человек, как это известно из описаний крестьянского хозяйства; средний же крестьянин потребляет в обыкновенный год 110 пудов хлеба на семью в 5 человек. <…>

Г-н Cипягин кричит, что голодом «охотно пользуются неблагонадёжные в политическом смысле лица для своих преступных целей под личиной помощи ближнему», а вслед за ним вся реакционная печать повторяет этот крик. Какой ужас! Пользоваться народной нуждой для «политики»! На самом деле ужасно, наоборот, то, что в России всякая деятельность, даже самая далёкая от политики, филантропическая (благотворительная) деятельность неизбежно ведёт к столкновению независимых людей с полицейским произволом и с мерами «пресечения», «запрещения», «ограничения» и проч. и проч. Ужасно то, что правительство прикрывает соображениями высшей политики своё иудушкино стремление – отнять кусок у голодающего, урезать впятеро размер пособий, запретить всем, кроме полицейских чинов, подступаться к умирающим от голода!

(«Борьба с голодающими», октябрь)

98

Опять голод! Не одно только разорение, а прямое вымирание русского крестьянства идёт в последнее десятилетие с поразительной быстротой, и, вероятно, не одна война, как бы продолжительна и упорна она ни была, не уносила такой массы жертв. <…> Если в 1891—1892 гг. правительство было застигнуто врасплох и порядочно-таки растерялось сначала, то теперь оно уже богато опытом и твёрдо знает куда (и как) идти. «В этот момент, – писала „Искра“ в июле, – на страну надвигается чёрная туча народного бедствия, и правительство готовится снова разыграть свою гнусную роль бездушной силы, отводящей кусок хлеба от голодного населения, карающей всякое не входящее в виды начальства „оказательство“ заботы о голодных людях».

(«Голод», октябрь)

99

Давно уже сказано, что всякий дурак сумеет управлять посредством осадного положения.

(То же)

100

До массовых жертв голода и кризисов хозяевам капиталистического государства так же мало дела, как мало дела паровозу до тех, кого он давит на своём ходу. Мёртвые тела тормозят колёса, поезд останавливается, он может даже (при чересчур энергичных машинистах) сойти при этом с рельсов, но он во всяком случае продолжает, после тех или иных задержек, свой путь.

(«Отношение к кризису и к голоду», октябрь)

101

Это опровержение уже совсем бесподобно! Случайно сказал в непринуждённом обмене мнений! Это-то и интересно, потому что все мы слишком хорошо знаем, какую цену имеют слова официальных лиц, официально ими изрекаемые.

(«Две предводительские речи», октябрь)

102

За первым насилием последовал бесчисленный ряд других: запрещали одну за другой финляндские газеты, отменили свободу собраний, наводнили Финляндию сворами русских шпионов и гнуснейших провокаторов, которые возбуждали к восстанию, и т. д. и т. д. <…> это насилие клятвопреступника с шайкой башибузуков, которая называется царским правительством. Двум с половиной миллионам финляндцев нечего, конечно, и думать о восстании, но всем нам, русским гражданам, надо думать о том позоре, какой на нас падает. Мы всё ещё до такой степени рабы, что нами пользуются для обращения в рабство других племён.

(«Протест финляндского народа», ноябрь)

103

Журнальчик «Свобода» совсем плохой. Автор его21 – журнал производит именно такое впечатление, как будто бы он весь от начала до конца был писан одним лицом – претендует на популярное писание «для рабочих». Но это не популярность, а дурного тона популярничанье. Словечка нет простого, всё с ужимкой… Без выкрутас, без «народных» сравнений и «народных» словечек – вроде «ихний» – автор не скажет ни одной фразы. И этим уродливым языком разжёвываются без новых данных, без новых примеров, без новой обработки избитые социалистические мысли, умышленно вульгаризируемые. Популяризация, сказали бы мы автору, очень далека от вульгаризации, от популярничанья. Популярный писатель подводит читателя к глубокой мысли, к глубокому учению, исходя из самых простых и общеизвестных данных, указывая при помощи несложных рассуждений или удачно выбранных примеров главные ВЫВОДЫ из этих данных, наталкивая думающего читателя на дальнейшие и дальнейшие вопросы. Популярный писатель не предполагает не думающего, не желающего или не умеющего думать читателя, – напротив, он предполагает в неразвитом читателе серьёзное намерение работать головой и ПОМОГАЕТ ему делать эту серьёзную и трудную работу, ВЕДЁТ его, помогая ему делать первые шаги и УЧА идти дальше самостоятельно. Вульгарный писатель предполагает читателя не думающего и думать не способного, он не наталкивает его на первые начала серьёзной науки, а в уродливо-упрощённом, посолённом шуточками и прибауточками виде, преподносит ему «готовыми» ВСЕ выводы известного учения, так что читателю даже и жевать не приходится, а только проглотить эту кашицу.

(О журнале «Свобода»)

10422

Плеханов: «большинство населения состоит из ПРОЛЕТАРИЕВ, не имеющих ничего, кроме своей рабочей силы, и не могущих существовать иначе, как путём её продажи».

Ленин: Пролетариат имеет некоторые предметы потребления (а частью и средства производства). <…>

Плеханов: «пролетариат должен иметь в своих руках ПОЛИТИЧЕСКУЮ ВЛАСТЬ, которая сделает его господином положения и позволит ему беспощадно раздавить все те препятствия, которые встретятся ему на пути к его великой цели. В этом смысле ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА составляет необходимое ПОЛИТИЧЕСКОЕ условие СОЦИАЛЬНОЙ революции.

Ленин: «Господин положения», «беспощадно раздавить», «Диктатура»??? (Довольно с нас социальной революции.) <…>

Плеханов: «…в интересах ограждения рабочего класса и повышения его боевой способности РСДРП требует <…> 8) запрещения выдачи заработной платы товарами»

Ленин: «В интересах охраны рабочего класса от физического и нравственного вырождения, а также в интересах повышения его способности к борьбе за своё освобождение» 8) (добавить) «установления законом еженедельного срока расплаты по всем договорам о найме рабочих».

(Замечания на первый проект программы РСДРП, январь)

105

Уже одно это отсутствие открытой партийной связи и партийной традиции составляет такое кардинальное отличие России от Германии, которое должно бы было предостеречь всякого разумного социалиста от слепого подражания. Вот образец того, до чего доходит «свобода критики» в России. Русский критик, г. Булгаков, делает такой выговор австрийскому критику, Герцу: «При всей независимости своих выводов, Герц в этом пункте (о кооперациях), по-видимому, всё-таки остаётся слишком связан мнениями своей партии и, расходясь в подробностях, не решается расстаться с общим принципом». Подданный порабощённого политически государства, в котором 999/1000 населения до мозга костей развращены политическим холопством и полным непониманием партийной чести и партийной связи, – высокомерно выговаривает гражданину конституционного государства за чрезмерную «связанность мнениями партии»! Только и остаётся нелегальным организациям нашим, как приняться за составление резолюций о свободе критики…