- Осознаю, командир. Вижу проступок и готов к покаянию, - все так же невыразительно ответил воин.

- И каковы же причины, приведшие к наказанию?

- Я ударил этого человека, командир. Возможно, убил.

- Видишь сержант, ничего он не осознает. Астартес не может быть виновен в том, что ударил кого-бы то ни было, - Лем заговорил громче и обвел взглядом остальных бойцов. – Наносить удары – суть и природа воина. Вина Лициния в том, что удар был нанесен БЕЗ ПРИКАЗА, то есть не вовремя. Такие удары срывают тщательно подготовленные операции в тылу, когда один бессмысленный порыв стоит успеха всей миссии. Я не вижу среди вас ни одного зеленого новобранца, вы все успели отслужить своё в разведке, а значит любому из вас известно: иногда надо тихо наблюдать, а не бросаться в атаку, едва завидев противника. Сейчас в вашу боевую задачу не входит атаковать, только и всего. Я не жду от вас большего, чем ваше командование ожидало бы от самого младшего скаута.

И вторая вина этого бойца в том, что он поддался секундному порыву. Сперва делать, а потом думать – недопустимая роскошь для столь неудержимого и смертоносного воина. Вас учили ненависти к определенным вещам, ненависть у вас в рефлексах. Но думать и сдерживать первый порыв вас тоже учили. И я ожидаю увидеть эти навыки в деле.

Лем сделал паузу и махнул рукой вошедшим в блок медикам. Пронаблюдал, как наскоро осмотрев еще хрипящее тело, люди сноровисто уложили его на носилки и ушли. Снова повернулся к сержанту.

- И заметил ли ты, насколько сказанное мною отличается от: «За праведный гнев, вызванный нечестивыми речами грязного хаосита, я отправляю этого Священного воина под плети»? Слова важны, сержант. Астартес Лициний, завтра я назначу тебе покаяние. Покаяние, которое учит подчиняться приказу и тренирует сдержанность в общении с теми, кого ты считаешь врагом. На сегодня инцидент считаю исчерпанным. Хотя нет, еще одно. Сержант Улириан, ты отвечаешь за порядок в открытой части этого блока. Так вот, на будущее: если кто-то из моих людей пострадал, то сначала надо вызвать медика, а потом уже строить виновных. У меня всё. Хорошей тренировки, о могучие.

***

На следующий день появление Лема в блоке до предела загустило и так невеселую атмосферу тренировки. Человек сходил в одну из запертых камер, некоторое время простоял, погруженный в инфопланшет, и только потом жестом приказал сержанту вызвать Лициния из общей группы. Повинуясь знаку человека, воин отошел вместе с ним на несколько шагов, однако не так далеко, чтобы остальные братья не слышали дальнейшего разговора.

- Сейчас сюда придет легионер. Ты переходишь в его распоряжение на восемь часов, на это время любое его слово для тебя – приказ. Исключения всё те же – ты не выполняешь приказы, прямо угрожающие твоей жизни или прямо требующие от тебя хаоситских ритуалов. Но таких не будет, я уверен. Все остальные его пожелания, - в этом месте Лем гнусно улыбнулся, - обязательны к исполнению. Ты не вправе отказать ему ни в чем, ты понял меня, воин?

- Да, командир.

Лициний понял. В одно мгновение в его голове всплыли все омерзительные картины, которые живописал своей пастве ротный капеллан, предостерегая от потакания страстям и слабостям, ибо потакание дает дорогу скверне. В следующий миг он вспомнил о братьях, превратившихся в тварей Хаоса. Шагая вместе с Лемом к двери блока, Лициний предположил, что возможно сейчас самое время отринуть все принесенные еретику обеты и попытаться умереть в последнем безнадежном бою.

Дверь блока открылась, и за нею стоял не один, а сразу три легионера в полной броне. На них не было видно следов хаоситской скверны, однако каждый из пленённых братьев слишком хорошо помнил цвета и символы Легиона Повелителей Ночи, чтобы тешиться иллюзиями. Легионеры единым отточенным движением отсалютовали Лему и Лицинию.

- Приветствую тебя, досточтимый легионер Минас, – склонил голову Лем. – Вот воин, о котором я говорил. Через восемь часов он должен вернуться в этот блок.

- Значит, вернется, – произнес один из легионеров, и непонятно добавил: - Спасибо, Лем!

- Всегда рад помочь. Хорошего дня, воины, – и коротким кивком человек приказал Лицинию следовать за легионерами.

Гермодвери закрылись, но Лем остался в блоке и не спеша вернулся к хмурым Астартес. Его указания Лицинию слышали и оценили все боевые братья, однако Лем еще не закончил свое выступление.

- Сержант! – и Улириан послушно сделал шаг к командиру. Голос человека стал мягким и хищным. – Сержант, я верю в действенность предупреждений больше, чем в наказания после ошибки. Я надеюсь, что взыскание, полученное одним бойцом, будет осознано и другими. Поэтому, когда доблестный Лициний вернется в блок и… осмыслит полученные впечатления, я хочу чтобы ты, сержант, собрал воинов и дал Лицинию возможность предостеречь их, рассказав о своем покаянии.

- Это недопустимо! – отрезал Улириан.

- Это приказ, – холодно ответил Лем.

Улириан замолчал в бессильной ярости. А Лем льдисто улыбнулся и медленно обвел взглядом взбешенных астартес, надолго встречаясь глазами с каждым. Игнаций помнил этот взгляд. Так смотрел человек, вкладывая свой кулак в ладонь прикованного космодесантника. Сдержишься ли, грозный воин? Укротишь ли бурлящую ярость силой холодного разума? Я жду, я не пытаюсь избежать опасности. Он сказал тогда «маленькое доверие», но тогда Лем рисковал только рукой, а сейчас перед ним стояли шестеро Священных воинов, чьего боевого брата он только что отправил на пытки и поругание. И теперь требовал, чтобы по возвращении этого же брата заставили говорить о том, что было над ним совершено.

Но принесенные клятвы сковали могучих астартес крепче стальных цепей. Лем завершил осмотр и снова развернулся к сержанту. На лице человека появилось выражение терпеливого, снисходительного ожидания. Человек ждал положенного ответа.

- Да, командир, - вытолкнул из себя Улириан.

Лем привычно кивнул.

- Хорошей тренировки, славные воины.

***

Восемь часов прошли в почти непрерывных яростных спаррингах. Боевые братья практически не разговаривали. Каждый без слов знал, что сегодня произойдет перелом. Либо они смиренно примут содеянное с Лицинием, навсегда отдавая себя и друг друга в безраздельную власть еретика Лема, либо отринут надежду на возрождение Ордена и примут бой. У них есть три комплекта действующей брони и тренировочное оружие, а дальнейшее во власти Императора. Праведная ярость сильнее иного клинка.

Слишком многое уже было отдано, но есть грань, которую не преодолеть. Можно промолчать, увидев открытыми двери камер, в которых еще вчера томились их непреклонные братья. Но Лициния увели на их глазах, и к ним он вернется после всего, что приготовили ему человек и легионеры Хаоса. Никто из братьев не смел надолго задуматься о том, что же они увидят в лице брата и как будет изувечено его тело.

В блоке было тише обычного, техники не высовывались из своей мастерской, посыльных не было. Лем появился еще раз, посетил одну из запертых камер, переговорил с техниками и снова ушел. Прерывать тренировку взвода он не стал.

Ровно через восемь часов гермодверь открылась. Те же трое легионеров синхронно отсалютовали Лицинию и он ответил на их приветствие. Затем двери сомкнулись, и Лициний пошел к опустившим оружие братьям.

Не было никаких причин полагать его раненым или как-либо пострадавшим физически. Он выглядел потрясенным, растерянным, опустошенным, но никак не походил на жертву долгих издевательств. Формально доложив Улириану о своем прибытии, Лициний сообщил:

- Сержант, я видел корабль. Никаких ключевых точек, но все же.

Никто из пленённых Астартес не был в сознании, когда их доставили сюда, никто не видел ничего, кроме отведенного им блока. Через несколько секунд на коленях у Лициния лежала грифельная доска и он рисовал увиденные переходы и подъёмники, отмечая расстояния в шагах, видимую толщину и материал переборок и дверей, расположение терминалов связи, камер наблюдения и контрабордажных турелей. Остальные братья столпились вокруг, запоминая импровизированную карту по мере ее появления. Присягнули они Лему, или нет, но разведка ближайших окрестностей – дело первостепенной важности.