Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Разумеется, Джош самозабвенно защищает Америку. Наверняка кто-нибудь ляпнул ему, что воевать за компьютером может любой дурак, а ты пойди послужи, если не слабо́.

Джошу не слабо́.

21. Про мой возраст

Подслушала, как Джош описывал меня своему приятелю:

– У меня мировая тётка: ей почти сорок лет, а выглядит на все сто.

Непонятно, почему они не сошлись характерами с Ронским-Понским? Ронский проявляет любовь ко мне в том же духе: писает от восторга мне на ноги.

22. Моя первая любовь

Свою школьную любовь, Вову Запаскина, я любила целых семь лет.

Это сейчас на него тошно смотреть – прикормленный депутат Мосгордумы. А когда-то Запаскин был опасным человеком… Когда-то от одного его взгляда у девушек трепетали сердца и снижалась успеваемость.

Меня Запаскин не любил, и за это я его била. Его бабушка – строгая дама с широкой, как стол заседаний, грудью – почти еженедельно требовала у моих родителей выдачи преступницы. Папа в экстрадиции отказывал. Он не верил, что я способна выкручивать мальчикам руки и кричать: «Жри землю, гад!»

Чего я хотела от Запаскина? На пение романсов под окном рассчитывать не приходилось: мы жили на девятом этаже. Дуэль? Но Запаскину было всё равно, что физрук говорил девушкам: «Ну, понеслись, кобылицы!» Нашим мальчикам даже в голову не приходило вступиться за честь дам.

К девятому классу я была уже согласна на простое «I love you». Вместо этого Запаскин влюбился в златокудрую Ковязину.

Я всё понимала: Ковязина давала ему списывать алгебру. Что я могла противопоставить ей?

Мы с Запаскиным дежурили в кабинете химии. Он мыл первый и второй ряд, я – третий и середину.

– Запаскин, – сказала я, отжимая мокрую тряпку в ведро. – А ты знаешь, что такое эротика?

Запаскин поднялся из-под парты.

– Чё?

Кажется, тогда я впервые поймала на себе заинтересованный взгляд мужчины. Железо надо было срочно ковать, и я вывалила на бедного Запаскина всё, что знала по данному вопросу.

Поздние рассказы Бунина, уличные анекдоты и самиздатовская «Тысяча и одна ночь» произвели должное впечатление. Давно стемнело, а мы с Запаскиным всё сидели друг напротив друга и беседовали о греховном.

– «И возлегли они на ложе любви, и познал он её», – шептала я.

– А хочешь, я тебя научу спирт разводить? – застенчиво спросил Запаскин. – Химичка его под замок прячет, только она не знает, что у её стола крышка снимается.

Он перелил ворованный спирт в колбы. Его локоть касался моего локтя, а левый ботинок наступал на мою туфлю. Но я ничего не замечала – сердце билось, руки тряслись.

Мы отсалютовали колбами великим химикам на стене.

«Я его соблазнила! – пронеслось у меня в голове. – Он специально предложил мне выпить для храбрости».

Его лицо покачивалось в опасной близости. О, этот высокий лоб, эти чуть наметившиеся усики, эта длинная чёлка…

Запаскин почему-то медлил. Видимо, ему нужен был внешний толчок.

– Чего ты хочешь больше всего на свете? – тихо спросила я.

Он медленно прикрыл глаза.

– Честно?

– Честно.

– Стать моряком.

В ту ночь я его так и не познала.

Сначала Запаскин рассказывал мне про море, потом блевал в химичкину раковину, а потом пришёл сторож и сказал, что напишет на нас докладную.

23. Про пионерлагерь

О, вот ещё что вспомнила! Надо написать про моё пионерское детство.

Раздолбанные автобусы завезли нас на территорию лагеря.

– Портянко Вера – первый отряд! – начали выкрикивать вожатые. – Кружкин Миша – седьмой отряд!

Разобравшись, кому куда, мы понеслись к корпусам, стараясь занять тумбочки получше.

– Постели застелить! Чемоданы сдать в камеру хранения! Все выходим на общий сбор отряда!

Сбор назначили на лавочках у входа. Мы крутили головами, вычисляя будущих друзей и врагов.

Охрипшая за день вожатая зачитала лагерные правила:

– Все пионеры участвуют в общественных мероприятиях. В 7:30 зарядка… Каждую субботу – уборка территории. Выходим все без исключений.

– Да знаем, знаем… Не в первый раз приехали. Когда обедать пойдём?

– После того как придумаем название нашему отряду.

Мы затрясли поднятыми руками – вожатая нам очень нравилась, и мы хотели произвести на неё впечатление.

– «Орлёнок»! Наш девиз: «Сегодня – орлёнок, а завтра – орёл, мы верная смена твоя, комсомол!»

– «Дружба»! «Миру – мир, войны не нужно – вот девиз отряда „Дружба“!»

– «Чебурашка»! «Чебурашка – наш герой, за него стоим горой!»

«Чебурашка» всем понравился, но этот вариант был отвергнут воспитательницей.

– Что вы, детсадовцы, что ли? Вы бы ещё «Погремушками» назвались.

– А давайте назовем «Чегевашки», – предложила я. – Ну или «Чегеварщики». А девиз будет «Че Гевара – наш герой…»

Че Гевару воспитательница одобрила, но решила, что «Чегеварцы» будет звучать приличнее.

Утренняя линейка. Зевающие пионеры выстраивались перед трибуной. Вразнобой долбили барабаны.

– Лаге-е-ерь! Стой, раз-два!

Начальник Василь Василич – взъерошенный, замученный похмельным синдромом мужичок – махал на нас руками: «Давайте быстрее!» По утрам у него вечно трещала башка.

– Товарищ председатель совета дружины! Отря-я-яд…

– Че-ва-ва-ва!

– К утренней линейке готов! Наш девиз…

– Че-ва-ва-ва-ва-ва-ва!

Серьезная девочка-председатель сказала «вольно», и мы расслабились.

На трибуну взошёл гроза наших тумбочек – лагерный врач Виктор Палыч, именуемый в народе Интерполыч.

– У второго отряда опять проблемы с койками. Я вчера прошёлся по корпусу – сплошная неаккуратность! У койки в первой палате вместо головы – ноги! Как вам это нравится?

Пристыжённые, мы молчали. Тишина стояла такая, что было слышно, как за трибуной чесалась бездомная колли по кличке Моя.

Интерполыч поднял над головой облезлого пупса с западающим глазом.

– Кукла Юля-Чистюля переходит седьмому отряду!

В седьмом – ликование, во втором, нашем, – скорбные вздохи.

– Кто спит в первой палате? – шипела воспитательница. – А ещё девочки, будущие матери!

Я незаметно отступила за спины товарищей.

Вадька Солнцев – лучший друг и соратник – нагнулся к моему уху:

– Ну что, идём сегодня Мою дрессировать?

– Идём. Мне Матвеев булку с маслом в дурака проиграл. Ты выходи после завтрака и стой под окном, я тебе скину.

Интерполыч строго следил, чтобы пионеры ничего не выносили из столовой: он боялся, что у нас в палатах заведутся крысы (хоть мы не возражали). Тем не менее контрабанда процветала. Ловля рыбы, вызывание гномиков, карточная игра – всё это делалось «на хлеб».

Мы с Солнцевым особо нуждались в хлебе – мы надеялись с его помощью приучить Мою убирать за нас территорию.

Во время «Весёлых стартов» я заманила её за трансформаторную будку, украшенную плакатами «Не влезай – убьёт!» и «Пионер растёт смелым».

Моя влюблённо смотрела на бутерброд.

– Видишь пустую бутылку? Неси её сюда!

Глаза Моей светились преданностью и полным непониманием.

– Фас бутылку! А я тебе хлеба с маслицем дам!

– Моя, ты дура! – кипятился Солнцев. – Тебе русским языком говорят: фас!

Ни уговоры, ни угрозы не помогали: Моя соглашалась приносить только палки, которые мы сами же ей и кидали.

После обеда был скандал. Василь Василич носился, как казнокрад перед проверкой, орал на вожатых, но причину гнева не объяснял.

– Всех повыгоняю! На секунду отвернуться нельзя!

Что случилось – мы узнали, вернувшись к корпусу. У крыльца, виляя хвостом, сидела Моя, а рядом валялась поллитровка, только что привезённая Василичем из сельпо.

Перед родительским днём нас погнали на сбор лекарственных трав. Это называлось «трудовой десант».

7
{"b":"634362","o":1}