Царь Федор Иванович умер 7 января 1598 года, так и не оставив завещания. Тогда же на свет появилась та самая грамота, о которой ранее упоминал Годунов. В ней говорилось, что покойный царь не назвал имени преемника и назначил своими душеприказчиками патриарха и Бориса Годунова.

Во избежание бедствий междуцарствия патриарх повелел разослать по всем епархиям приказ целовать крест царице Ирине. Формально правление перешло к ней, но уже через неделю она объявила о решении постричься в монахини.

Это вызвало волнение в Москве. К Кремлю потянулся народ, стал требовать царицу. Ирина Федоровна вышла на Красное крыльцо и подтвердила свое намерение постричься. Борис Федорович объявил, что царица вправе сама определять свою судьбу. Покуда не решится вопрос с наследником престола, государством с благословения патриарха будет управлять он с боярами. Народ пошумел и разошелся. Январь – не время для долгого и бесполезного стояния у стен Кремля.

Федор Иванович был погребен в Архангельском соборе Московского Кремля. На девятый день после смерти мужа Ирина Федоровна удалилась в Новгородский монастырь и постриглась там, приняла имя инокини Александры.

Пришло время Годунову брать власть. Он сделал это с умом. Его сторонники собирали толпы. Народ слезно умолял Бориса не бросать детей своих и принять корону. Он вынужден был уступить, сам того не желал, но согласился занять трон.

9 февраля 1598 года, в день погребения Федора Ивановича, Ирина благословила брата на царство. 17-го числа того же месяца Земский собор единогласно избрал царем Бориса Годунова и принес ему присягу на верность.

Борис достиг поставленной цели, но с коронацией не спешил, внимательно следил за тем, как в народе воспринимают его избрание, кто из бояр выступает против, кто твердо встал на его сторону.

Венчание на царство состоялось лишь 1 сентября, в день наступления нового года по тогдашнему времени. Церемонию в Успенском соборе проводил патриарх Иов. Потом в Грановитой палате был дан пир в честь нового царя. Годунов приказал пригласить за столы не только представителей знати, но и купцов, городских старост, рядовых москвичей. Пиршество продолжалось десять дней.

Царь Борис повелел на год освободить население от уплаты налогов, объявил амнистию и обещал в течение пяти лет не применять смертную казнь. Он хотел угодить и знати, и простолюдинам, так как знал, что в народе его не любят, считают худородным, случайным человеком, хитростью и интригами пришедшим к власти.

Веселье омрачилось участившимися приступами подагры, которой болел Борис Годунов. Его все чаще мучили боли в суставах, в почках. Шотландский доктор Габриэль не смог определить причину заболевания, ограничивался применением снадобий, снимающих боль.

Борис терпел, не подавал вида, что болен. Торжества затмили собой подобные мероприятия при воцарении Федора Ивановича. Как было заведено на Руси, восшествие на престол нового царя сопровождалось раздачей щедрых милостей.

Празднества закончились, наступила повседневная жизнь. Годунов приблизил к себе людей, верных ему. Только Романовы оставались независимыми. С ними надо было что-то решать. Ведь любой из братьев мог оспорить законность восшествия Бориса на престол, в первую голову – Федор Никитич.

К тому же состояние здоровья Годунова с 1599 года резко ухудшилось. Болезнь уже валила его не на день-два, а на недели. От боли в спине он готов был на стену лезть. Скрыть это было уже невозможно.

Естественно, о болезни Годунова прознали Романовы. Борис почуял опасность.

Доктора, вызванные из Европы, установили причину болезни Годунова, но не облегчили его состояние. Почечнокаменная болезнь в то время была практически не изучена.

В то же время к Годунову стала поступать информация о том, что Романов собирает на своем подворье холопов, вооружает их.

В середине октября царь Борис вызвал к себе троюродного брата окольничего Семена Никитича Годунова, который теперь ведал политическим сыском.

Тот явился сразу же.

– Доброго здравия, государь.

– Тебе тоже. Пройди, присядь, разговор есть.

Окольничий устроился на широкой лавке, устланной ковром, слева от кресла царя.

– Я хочу знать, что происходит на подворье Романовых в Москве, в их вотчинах, – заявил Годунов.

– Государь, я уже докладывал, что Романовы собирают у себя на Москве холопов из вотчин. По моим данным, их почти сотня. Все с оружием.

– Сотня ратников у нас под боком? Для чего Романовы собирают их?

– Этого сказать не могу. Сколько ни пытались, внедрить к Романовым своего человека не получилось.

– А пытались ли?

– Посылали людей под видом горожан, которые якобы стоят за Романовых, но те не принимают никого постороннего, только своих, из вотчин, да тех, кто уже служил им.

– Но ты, Семен, понимаешь, насколько важно нам знать, к чему готовятся Романовы? Возможно, они и бояр на свою сторону переманивают, и стрельцов.

– Нет, государь. Я бы знал об этом.

– Когда узнаешь, поздно будет. А посему я порешил разгромить это осиное гнездо, подворье Романовых, чтобы о них на Москве ни слуху ни духу не было. Но сделать это надо с умом.

Окольничий взглянул на царя.

– Как именно?

– Надо найти повод для разгрома подворья и суда над Романовыми, чтобы в глазах народа все выглядело законно.

– Тебе так важно мнение народа?

– Да, важно. Я не желаю слышать от черни, что обманом и коварством взял власть, хочу, чтобы народ признал во мне царя строгого и справедливого. Вот почему мне нужен повод для расправы с Романовыми, последними из тех, кто хоть как-то может претендовать на престол. После меня должен править мой сын, и никто другой. Ты понимаешь меня, Семен?

– Как не понять, государь. Да вот где найти этот самый повод?

– А ты думай! Я тебя во главе сыска для чего поставил? Должностью хвастаться или службу нести?

– Я подумаю, государь.

– Прямо сейчас, при мне думай и выкладывай решение!

– Посоветоваться с верными людьми надо.

– Не надо ни с кем советоваться. Кроме нас двоих, об этом разговоре не должен знать никто.

Окольничий почесал бороду.

– Есть одна идея, только не знаю, подойдет ли.

– В чем идея?

– Можно человечка одного использовать. Есть такой дворянин Бартенев, казначей Александра Никитича Романова.

– Почему ты решил, что он станет работать против своего хозяина?

– А куда ему деваться, Борис Федорович? Бартенев неглупый человек. Он не станет служить боярину, который выступает против самого государя. Повелишь, я сегодня же хорошенько с ним поговорю.

Годунов встал с кресла, прошелся по зале, остановился, резко развернулся и проговорил:

– Хорошо, встречайся с ним и тайно вези его сюда, ко мне.

– Не много ли ему чести?

– Ты слышал, что я велел, Семен?

– Слышал, государь, только в голову не возьму, зачем тебе это. Я и сам справился бы.

– После разговора со мной он станет нашим человеком на подворье Романовых и думать не посмеет сделать что-то против меня. Когда мне ждать вас?

– Мои люди смотрят за подворьем Романовых. Как только Бартенев выйдет за ворота, я его возьму.

– Только тихо, Семен, чтобы ни единая живая душа про это не знала.

– Слушаюсь, государь.

– Тогда ступай! Тащи казначея сюда в любое время. Меня не будет, скажешь слугам – позовут. Стражников я предупрежу.

В тот же вечер, когда Борис Федорович находился в покоях сына, к нему явился слуга.

– Государь, прибыл Семен Никитич Годунов, с ним дворянин Бартенев.

– Быстро, – проговорил царь, погладил сына по голове, похвалил за красивые рисунки и прошел в залу.

Он сел в кресло, строго взглянул на пришедших.

– Ну?..

Растерянный дворянин поклонился, рукой коснулся ковра.

– Долгих лет тебе, государь.

– И тебе того же.

Окольничий же доложил: