— Ты такой красивый, — выдыхает Марк, выходя из парня.
Донхёк, как Марку кажется, уже достаточно растянут, а потому он стягивает с себя оставшиеся элементы одежды, наблюдая, как прерывисто дышит младший. Его взгляд переполнен желанием, жадностью и настолько сильным вожделением, что Донхёк даже чувствует это всеми фибрами своего тела, от такого взгляда ему хочется плавиться, от такого взгляда кажется, что Донхёк действительно единственное, что Марку нужно. Еще никогда Донхёк так сильно не хотел почувствовать Марка, узнать какого это — быть к нему близко настолько, что дальше уже просто невозможно, таять под его руками и даже не думать о том, что еще о чем-то можно мечтать.
Марк входит медленно, буквально на пару сантиметров, придерживая парня за бедра. Он наблюдает за каждым мускулом на лице младшего, за каждым вздохом и выдохом, за каждым движением рук, так крепко хватающихся за простынь. Донхёка переполняет целый ураган чувств, который Марк, казалось бы, своими движениями напрочь вытесняет, от чего тот вырывается протяжным стоном, когда медленно, но верно старший все же входит до конца. Донхёку хочется плакать, хочется кричать, метаться из стороны в сторону от боли, но наслаждение, иногда накатывающее приливами, постепенно становится все чаще и все больше. Тело его пронзают тысячи молний в громовую ночь, каждая дрожь в руках и ногах — срываемые сильным ветром ветви деревьев, а каждый очередной крик — раскат громогласного неба. Марк отцепляет руки парня от измятых простыней, переплетает их со своими, позволяя Донхёку сжимать их так крепко, как только способен, а после постепенно ускоряет свои движения, из-за чего комната, погруженная в полумрак, заполняется протяжными низкими стонами одного и громкими вскриками второго. Донхёк обвивает свои ноги вокруг чужой талии, словно говоря этим действием, что он Марка не отпустит, сжимает руки старшего до побеленных костяшек пальцев и кусает губы в кровь от нарастающего океанскими волнами наслаждения, что заполняет его от начала и до конца. С каждым движением Марка Донхёку кажется, что он в огне горит, но огонь не столько обжигающий, сколько теплый и греющий все внутри. Боль все еще уничтожающая, но чувство наслаждения на малую долю процента все же начинает превышать, особенно в те моменты, когда Хёк замечает, как сильно старший старается не доставлять ему боли, как замедляется в нужных моментах, а иногда и вовсе останавливается, как склоняется к невесомому поцелую и как бережно относится. Донхёк чувствовал себя священным, абсолютно неприкосновенным, как бы комично в этой ситуации это не звучало, в руках Марка.
— Позволь мне, — тихо вздыхает Донхёк, когда Марк в очередной раз замедляет темп. Старший понимает его без дальнейших слов, аккуратно выходит и теперь уже сам ложится на смятую постель, притягивая парня к себе за талию. Он окольцовывает его тело, заключая в крепкий круг из своих рук, насаживает Донхёка на себя, позволяя ему преобладать, двигаться в том темпе, который ему необходим.
Донхёк в очередной раз прикусывает нижнюю губу, упирается руками в чужие сильные плечи и, глядя прямо в глаза, начинает постепенно двигаться. Юноша старается определить по взгляду, когда Марку хорошо сильнее всего, или же, правильнее, когда Марку лучше всего. Он двигается в том темпе, который невольно заставляет старшего поддаваться бедрами вверх, от чего Донхёк местами вскрикивает, откидывая влажные волосы назад. Марк придерживает парня за бедра, то сжимая их с такой силой, что синяки вот-вот расцветут, то нежно оглаживая, словно хрустальную экспозицию. Пик Донхёк настигает ровно в тот момент, когда Марк в очередной раз по инерции повторяет движение бедрами вверх, и младший, полностью окутанный наслаждением, кончает. Тело его невольно немеет, ослабевает так, что держится он только благодаря рукам Марка, который, пускай и не с такими громкими, как у Хёка, стонами, чуть скорее двигается в нем. Донхёк буквально ложится сверху на парня, от чего его звуки наслаждения раздаются прямо возле уха. Марк до боли сжимает бедра Донхёка, когда не выходя из младшего, тоже достигает своего предела. Старший выдыхает, мягко целует парня в висок и обвивает руками его талию, крепче прижимая к себе. Донхёку в этот момент кажется, что он и правда всецело Марку принадлежит, а потому он на все еще ватных руках слегка приподнимается, заглядывая парню в глаза. Они смотрят друг на друга всего пару мгновений, но почему же обоим кажется, что буквально вся жизнь за это время успела пролететь. Их счастливая, совместная и, главное, долгая жизнь.
Комментарий к 2.5
* Джордж Мередит - английский писатель; Маргарет Тэтчер - первая женщина, ставшая премьер-министром Великобритании; Фредди Меркьюри - британский певец, солист группы Queen.
** Висячий мост - одна из достопримечательностей Ванкувера.
На Ниагарский Водопад можно смотреть как со стороны США, так и со стороны Канады (Онтарио).
========== часть третья: реминисценция ==========
День сто десятый
Джемин неторопливо расхаживал вокруг ворот чужого дома из стороны в сторону и, если бы кто-то взглянул на него, то сразу бы решил, что юноша этими действиями пытается подогнать собственные мысли к верному ответу. Он словно где-то в закромах сознания считал, что с помощью размашистых шагов по асфальту быстрее сможет решить, но все было тщетно. С серьезным выражением лица Джемин в очередной раз пытался построить предстоящий с Ренджуном разговор, но постоянно что-то было не так, то слишком серьезно, то слишком грустно, то слишком резко.
— Извини, что пришлось ждать, — Ренджун появляется перед парнем ровно в тот момент, когда он уже подумывает уйти и подумать над всем еще раз, но уже дома, — прогуляемся?
Прогуляемся. У Джемина от этого слова сердце защемляет в самом буквальном смысле. Еще в детстве, с коего парни и были знакомы, они всегда гуляли вместе и именно эта фраза стала для них некой личной святыней, проповедь которой понимали лишь они двое. Хуан переехал в Сеул в возрасте шести лет из-за развода родителей, общение со сверстниками у него как-то не задалось, коллектив в классе попался самый отвратительный, полный задир, драчунов и безразличных ко всем и всему детей. Ренджун таким не был, а потому сразу же стал всеобщим объектом насмешек, которые вытерпеть для шестилетнего юнца была крайне сложно. В школу ходить не хотелось от слова совсем, хотя еще год назад мальчишка горел этой идеей, одноклассников видеть он был согласен разве что под дулом пистолета, но каждый день приходилось. И вот в один из таких тусклых и мрачных понедельников, Джун неожиданно для себя заметил, что в параллельном классе все иначе, не так, как у него. Там дети дружные, подшучивают друг над другом, делятся молоком с обеда и конкретно одна троица всегда держится вместе, как семья. Мать Ренджуна, знавшая обо всех неприятностях сына, без возражений согласилась перевести его в параллельный класс, в котором мальчишка нашел самое важное, что на данный момент у него было — дружбу. Когда он впервые переступил порог чужого кабинета, то его с ног до головы обдал и жар, и холод одновременно, ручки дрожали из-за волнения и скрыть это совсем не получалось даже под партой. Джемин был первым, кто заговорил с мальчишкой, и какой бы странной ни была фраза, но она звучала: «Давай прогуляемся после уроков».
— Да, — На слегка кивает и первым делает шаг от дома Ренджуна в сторону парка, — прогуляемся.
Парни идут в неловкой тишине минут десять, и это так давит на них обоих, что терпеть уже, кажется, невозможно. Джун первым не выдерживает такого сильного напряжения, витающего в морозном воздухе, и спрашивает, о чем младший хотел с ним поговорить.
— Я просто… — Джемин запинается и мысленно корит себя за то, что так и не успел подготовить речь, — просто хотел попросить тебя не вмешивать Донхёка. Ты же помнишь слова его врача? Ему не стоит волноваться, ведь время все бежит.
— Профессор Чхве сказал, что он не доживет до апреля, — выдыхает Джун, каждый раз, когда речь заходит об остатке жизни Хёка, у Хуана внутри что-то надламывается и обратно уже никогда не склеивается.
