Людям интересно читать истории, в которых герой претерпевает лишения и идёт через тёмные леса и пещеры, голодает, теряет друзей и любимых, уже практически перестаёт верить в какой-либо просвет, а потом встречает на пути своём дракона, управляющего ЖКХ или может ещё какого придуманного или весьма реального злодея, побеждает его, конечно же, и становится уже признанным героем. Тут ему начинает везти, возвращается любовь, воскресают друзья, и под всеобщие слёзы счастья герой уходит в горизонт совершать новые подвиги.

В общем-то, герои есть на самом деле. Кто-то встречает на пути своём дракона, кто-то его себе придумывает, кто-то ждёт его всю жизнь и так и не дожидается (не все книги, знаете ли, дописывают до конца). А кто-то ищет своего дракона, принимая за него безобидных сограждан, иностранцев или популярных исполнителей.

Мне думается, что в каждом человеке есть и герой, и дракон. Часто оба дремлют, и тогда подобный гражданин напоминает нечто вроде Обломова или Служкина: вроде как центр повествования, но какой-то очень размытый и неопределённый. Иногда оба активны, и тогда человек напоминает кусающую собственный хвост собаку, персонаж, занимающийся самоедством, а порой и ужасающей других аутоагрессией. О том, какая жизнь у людей-драконов и людей-героев, можно писать целые книги, а я зачем-то подняла эту тему в предисловии к своей книге стихотворений.

Тут нет героев. Нет злодеев. Только стихотворения и ещё иллюстрации.

Зачем тогда я начала говорить о том, что людям нравится читать истории про героя с его лишениями?

Мне всегда хотелось быть героем. Ещё в детстве у меня было так называемое «острое чувство справедливости», а вместе с этим чувством непреодолимая донкихотовская тяга помогать униженным и оскорблённым. Со временем углы сглаживались, внутренний герой питался книгами о «воинах света» и «людях знания», готовясь ко встречи с «тем самым».

А «того самого» не было, потому что я не могла даже представить себе, с кем, собственно, надо сражаться-то? Долгое время я сражалась со своим драконом, пока не поняла, что это похоже на спарринг с собственной тенью. В тот момент, когда я осознала, что дракон внутри не враг, а оружие героя, в моей жизни всё очень сильно переменилось.

Недавно один друг сказал мне, что в жизни может быть смысл и цель, и это разные вещи, которые могут быть, а могут и не быть у человека независимо друг от друга. Так вот после того, как я посмотрела иначе на своего дракона, а потом на героя в себе этим самым драконом, а потом ими двумя куда-то вовне, где-то вовне одновременно сверкнул смысл и прогромыхала цель. Это породило радостное и тревожное состояние определенности и в то же время совершенной неопределённости. Потому что когда ты стоишь, ты чаще всего знаешь, на чём и где ты стоишь, а когда идёшь, даже если есть цель этого пути, всегда закрадываются сомнения, верна ли дорога.

И вот эта книга, которую вы сейчас держите в руках, это красный флажок, которым дают отмашку при старте, залп стартового пистолета, линия заступа. Одним словом, это то, что происходило со мной до того взгляда вовне. Совсем немногие стихотворения в этой книге, и особо наблюдательные почувствуют, какие, были написаны уже после.

Сейчас мне страшно, я не знаю, что будет дальше, выйдут ли у меня ещё книги, и о чём ещё я буду вещать. Одно знаю: я хочу писать. А значит буду, пускай на ходу делать это и не всегда просто.

Сборник Екатерины Яшниковой похож на мастерскую художника. В нём эскизные наброски и пейзажные этюды соседствуют с завершенными полновесными работами, философской и любовной лирикой. Это даёт читателю неожиданную возможность проследить за эволюциями сознания поэта. Увидеть, как трансформируется и приобретает глубину образный ряд.

Например, в стихотворении «Свободы нет» мы можем видеть почти пушкинское депрессивное и в тоже время отстранённое рассуждение:

Однако уже в стихотворении «Катится яшма», пожалуй, лучшем в сборнике, мы наблюдаем, как идея конденсируется в образ, наполняясь трагической глубиной. Как античный пафос преобразуется в чистую эмоцию:

И, наконец, от чувственного созерцания конкретной трагедии, автор переходит к активным действиям, к прямой речи. В стихотворении «Сон» он буквально выходит на сцену:

Заметно, что в своем творчестве Екатерина Яшникова предпочитает короткую форму. Стремится говорить мало, но проникать глубоко. Работает со словами, не чурается неологизмов. У Екатерины в багаже тени ушедших творцов: Иосиф Бродский и Венедикт Ерофеев, Пруст и Довлатов, Габриэль Гарсиа Маркес и Антуан де Сент-Экзюпери.

Как это часто бывает у поэтов, склонных к чувственной наготе, в сборнике Екатерины Яшниковой, который буквально кричит «Посмотри на меня!», минорные и очень печальные стихи вдруг сменяются звонким скоморошьим юмором и развесёлыми считалками.

Произведения в сборнике имеют продуманную организацию и общий ритмический рисунок. Видно, что Екатерина серьезно относится к своему творческому росту, сознавая, что находится в пути и до конца еще много приключений. Не случайно завершающим стихотворением сборника стало напутствие-мантра «Писать»:

Стихи Екатерины Яшниковой – это человеческая история, история, заключённая в рифмы и образы. Для нынешнего времени с его антропологическими вызовами это более, чем важно, особенно для молодой русской поэзии. Ведь именно ей придётся противостоять «цифровому сознанию», противостоять «эпохе получения навыков», отстаивая внецифровую составляющую человеческого бытия. Яшникова помещает свои лирические инвективы в неприхотливый антураж современной жизни во всей её детальности и зримости. И это придаёт её стихам особый колорит, органическую тонкость.

Поэт представляет читателям своеобразную лирическую исповедь, состоящую как из откровений сугубо личных и монологичных, так и из текстов более полифонического звучания, построенных на череде высказываний о мире, времени, о себе. Поэтический голос Екатерины Яшниковой не претендует на громоподобность, но он на редкость чист, ясен и привлекателен своим безупречным поэтическим поведением и вкусом. Она не противопоставляет себя традиции, но всё время находится в поиске тех слов, что создадут то поэтическое целое, которое видится в идеале.