— Ну бляя, — ноет, но садится помогать.

Погружается в сонамбулическое состояние, отхреначивая от несчастной картошки огромные куски с кожурой — меня бабуля ещё в школе так делать отучила.

Подозрительно уточняю:

— Ты же умеешь готовить. Мы с тобой в поход ходили, и ты готовил.

— Ну, теоретически, представляю, но в жизни я раза два готовил — и один из них в том походе.

Задумываюсь, охреневая:

— Это как?

— Отак, бро. Мамка постоянно готовит, любит, ну и батя, и ты, а так как кто-то из вас постоянно дома, хавчик где-нибудь да есть. Разогреть могу, но ты ж знаешь, мне и холодное сойдёт.

— Ага…

Пару минут чистим картошку в молчании, пока я пытаюсь осознать масштабы своей неосведомлённости о кулинарных способностях этого кухонного неандертальца.

Ну да, так и получается, что я его ни разу за готовкой не застал. И мама ему постоянно что-то вкусное в контейнерах совала — по сей день, кстати, он судочки на треню таскает.

— Ну ты и охреневший, друже.

Смешливо пожимает плечами:

— Зато я хорошо в хоккей играю.

Закатываю глаза, и пока он заканчивает чистить, кладу на сковороду первую порцию:

— Сам себя не похвалишь…

На газу картошка жарится быстро, но Жека успевает смотаться к компу на предмет посмотреть:

— Давай Викингов начнём, — орёт мне с другой комнаты.

— Давай, — ору в ответ, — я до них никак не доберусь.

Закидываю вторую порцию, когда этот блудный сын приходит обратно и заявляет:

— Жрать хочу.

Замечая готовую картошку, тянется к ней загребущими конечностями.

— Воу-воу, чувак, — несильно бью ложкой по руке, — я тоже хочу хавать, меня подожди. Вот, можешь вместо меня картоху пожарить.

— Ну Нееекит, ну бля, ты меня не любишь, — ноет, но я вздрагиваю и замираю, мучительно соображая, как отреагировать.

Это же шутка, это шутка, — убеждаю себя. Это грёбаная шутка, которыми мы не раз перебрасывались. Так почему же я чувствую удар под дых.

Но, не могу подобрать слов, не получается правильно среагировать.

(раз, два, три, ч…)

Жека, видя меня, тоже, наверное, понимает что сказал и от досады закусывает губу.

Ненавижу себя за это. За то, что так… реагирую, когда он насколько открытый даже после…

Усмехаюсь и чудом сдерживаю вертящееся на языке: «Неправда, люблю».

Говорю:

— Жек, короче, займись делом. Хавчик что ли расставь на столе. И вообще, ты пиво в холодильник засунул? Оно ж умрёт там, в пакете, тёплым.

Заметно расслабляется, но нутром чую, как ему по-прежнему неловко:

— Скажешь тоже, умрёт, — хватается за фразу. — Я сделаю, но я хавать хочу и жду и скучаю за картошкой.

— Я вшарил. Кетчуп ещё достань, и там какой-то соус — его тоже.

Отдаёт честь:

— Так точно, майн фюрер.

— Эй, это моя фраза.

— Ничё не знаю.

Оставаясь один, выдыхаю. Закрываю глаза.

Блять. Идиот я. Всё испортил.

Но под вечер более-менее образовывается. Викинги захватывают полностью, хотя начало мы смотрели лениво болтая и хавая.

В итоге, я отрываюсь, когда понимаю, что голова Жеки съехала мне на плечо, и он недовольно пытается на нём устроиться.

— Пошли спать? — предлагаю.

— Мм-м, угу, надо, — приподнимается и трёт лоб.

— Вставай тогда, я разложу диван.

— Бляяя, чел, давай так.

— Не-не, так это не работает. Я иду в спальню. Не хочешь, корячься на сложенном.

Минута молчания в раздумьях, и я почти готов оставить его как есть, немного теряясь от тёплого веса его доверчивой головы на своём плече.

— Ладно, — тяжело вздыхает, — ща.

Поднимаюсь первым и жду, пока он, кряхтя как старый дед, поднимается, допивает компот в кружке.

Наклоняясь, достаю пульт, чтоб выключить плазму, но в сериале напряженный момент, заставляющий меня залипнуть. Сзади наваливается Жека, свесив с моих плеч руки и сопя в ухо:

— Ты сказал встать. Я встал.

— Жди теперь, я хочу досмотреть.

— Мм-м, всё равно пересматривать будем, я только начало серии помню.

— Чувак, а если меня кошмары будут мучить? От недосмотра.

— Ну так спи со мной, и не будет тебе никаких кошмаров. Мы ж как семейная пара с тобой.

Это тоже бьёт меня под дых — не сильно. Легонько. Он же не знает, что говорит, для него же такое нормально…

Я даже нахожу в себе силы пошутить:

— Мы слишком старая семейная пара, чтобы спать в одной кровати. Возраст не тот.

— Ой, бля, Некит, ты ещё к возрасту не придирался.

Я, наконец, выключая телик, иду в спальню за постельным. Жека, не желая отдираться, чухает со мной дурацким паровозиком.

Тактильный мальчик. Сколько его помню — ему всегда было важно касаться кого-то, чтобы ощущение было полным. Он сам рассказывал в один из тех вечеров, когда мы, будучи подростками, говорили о важном, о сложном, на тончайшей грани откровенности.

Самые бесценные вечера в моей жизни.

Ерошу его волосы, закидывая назад руку, и всё-таки выворачиваюсь, а то неудобно застилать диван.

Он грохается на постель лицом вниз, и я укрываю его сверху тонким одеялом, на что этот мерзавец довольно мычит в одобрении.

— Ты такая неженка, чувак, — ворчу на него, но это просто слова, он знает, что я так не думаю.

Свою кровать расстилать недолго, и я тоже скоро ложусь, но ещё долго не могу заснуть. Верчусь в кровати: хотя завтра вставать на встречу с инвесторами, сна ни в одном глазу.

Цифры не помогают. Никогда не помогают в такое время — возможно, это просто ширма, за которой я прячусь — красивая китайская занавеска с яркими красными рыбками не имеющая никакой реальной стоимости. Она даже нормальной первой помощи не оказывает — слишком приелось. Но я продолжаю считать. Упорядочиваю себя — внешне, хотя бы.

Наружную оболочку сознания.

(раз, два, три, ч…)

Забиваю через некоторое время и достаю ноут. Уж лучше займусь презентацией.

Где-то часам к четырём слышу Жеку, плетущегося в туалет и обратно. Замечает свет от ноута и подходит:

— Тебе ж завтра на встречу? — сонно уточняет.

— Угу, — не отрывая глаз от экрана.

Молчит, и я думаю, что он ушел, но неожиданно ноут захлопывается под его рукой, и друг, откладывая технику в сторону, берет меня за запястье, поднимая с кровати.

— Ну что ещё, — закатываю глаза. — Опять туалетная бумага скончалась?

— Спать пошли, — тянет за руку, как маленького, чуть ли не укладывая рядом.

За эти секунды, когда он ведёт меня из одной темноты в другую, я чувствую себя маленьким беспомощным мальчиком, доверившимся другому — более сильному, и это таким колоссальным спокойствием ложится на душу, будто кто-то накрыл нас большой прохладной шелковой простынью.

— Я тебе что, подушка? — возражаю, не сопротивляясь объятию, хотя сердце от такой близости начинает стучать быстрее.

Отворачиваюсь к стене — когда мы спим вместе, Жека всегда ложится так, чтобы я никуда не свалился.

Как бы я ни пытался притворяться, как бы ни пытался убить это в себе…

Он отвечает неожиданно серьёзно:

— Я прекрасно знаю, что ты временами хуёво засыпаешь один. Ты тоже знаешь. И ты знаешь, что мне никогда не впадлу тебе помочь… Что б там не случилось.

Я… не знаю, что сказать. Какой-то эмоциональный ступор. Выдавливаю:

— Хорошо. Спасибо.

Он укрывает нас двоих и касается носом моего затылка:

— Ты понял, Ники, — бормочет щекотно, засыпая, — всегда.

Выдыхаю:

— Я понял.

Я понял. Понял.

Только я так… не могу.

========== Август-октябрь ==========

На встречу я едва не опоздал — Жека так и не разбудил меня, когда уходил. В итоге, я проснулся от последнего будильника — полпервого, переспавшим, что оказалось хуже недосыпа.

Не успел сходить в душ, только умыться — схема нарушилась, и весь день полетел к чертям. Не скажу, что мы облажались на презентации, но настроение моё оказалось подавлено чушью и неразберихой в голове.