В основном потому, что думал, что там ничего нет.

Там и правда совсем немного…

Маленький мальчик в темной комнате. И коробки спичек, которые он если и находит, то сжигает полностью всё вокруг себя, а не освещает бережно — одну за одной.

Но это хотя бы моё.

Говорят, откровения подобного масштаба на человека снисходят только после потрясения или трагедии, после чего-то значащего… Можно ли назвать то, что произошло между нами с Жекой значащим?

Я бы не сказал, учитывая, что я получил лишь часть того, за чем гнался, и это оказалось совсем не тем, что мне нужно.

Полагалось, что как человек в пустыне, получивший даже глоток воды, сколько там умещается в ладонь — я буду бесконечно счастлив… И возникает закономерный вопрос — если каким-то извращённым вывертом судьбы мы всё-таки будет вместе — буду ли я счастлив или буду тупо мучить нас обоих, пока не случится дикая хрень, просто-напросто разводящая нас по разные стороны баррикад… насовсем?

Просто-напросто потому, что я всё ещё буду искать себя в нём, а не в самом себе.

И думать, так — правильно.

Наверняка, нам нужно будет с Жекой поговорить. Однако, девяносто процентов меня малодушно надеются, что он не будет спрашивать, а я не начну разговор. Хах, как же, с этим дотошным чудовищем.

Единственное, что мне наверняка известно — это то, что незаметно для себя я залез в глубокую яму и думал, будто живётся мне там отличненько, а оказалось — нихрена.

Удивительно, как ко мне не начали потихоньку закрадываться мысли на тему подохнуть… А Жека, кстати, мог подумать — осеняет меня. Понятно тогда почему…

Но я больше не хочу себя так чувствовать. Не хочу больше наслаждаться безвыходностью, жалеть себя, умасливать пульсирующее сознание суррогатом жизни. Но как измениться - понятия не имею.

Я посидел ещё немного, пока не понял, что уже коим-то образом полчетвёртого утра.

И, так как решения головоломки по имени «Некит» не предвиделось, оставалось подождать до девяти и собираться на работу, а не запутываться в себе ещё больше — до такой степени, пока не сможешь найти выхода из самого себя.

Разумнее было пойти спать к себе на кровать, но там, в одиночестве я точно не заснул бы, поэтому, не раздеваясь, пролез под Жекину руку и закрыл глаза.

А проснулся, скорее всего, от рентгеновского взгляда, направленного на меня довольно продолжительное время. Открыл глаза и встретился взглядом с Жекой. Попытался прочитать по лицу, о чём он думает, но он, видимо, ещё и сам не определился. И вправду:

— Чё делать будем? — переворачивается на живот, на локти, всё ещё глядя на меня сверху вниз.

— Ну, могу предложить замять. Чай не барышни. А что было… я в печали, а ты на нервах и с синдромом прекрасного принца. Бывает.

Искусанные от поцелуев Жекины губы скривились:

— Притвориться, чтоб ты мне опять такое устроил? Нет, спасибо. Ты иногда такая сволочь, Некит, зла не хватает.

И не поспоришь.

— Это да.

— Это — нет. Ты представить себе не можешь, что за мысли у меня в голове вертелись, — он, видимо, снова мысленно возвращается к тому состоянию. — Почему сразу нельзя было сказать — как мужик мужику?!

Я зажмуриваюсь. Я спокоен и для этого мне больше не надо считать… ну, почти.

— Я сказал.

Открываю глаза.

Жека собирается возмутиться, но потом, наверное, вспоминает, и так ничего и не говорит.

Спустя долгую паузу, пока он разглядывает меня ощутимо новым взглядом, а моя голова совершенно пуста, он спрашивает:

— Чего тебе не хватает, Некит? Только честно. Ты хочешь, чтоб мы… попробовали?

А ты согласишься?

— Как пацан пацану? — делаю последнюю бездарную попытку юморнуть.

— Без шуток.

Я все ещё смотрю ему прямо в глаза. Пытаюсь сформулировать правильно, но не уверен, что преуспеваю:

— Раньше думал, что тебя. А сейчас не знаю. У меня иногда такое чувство, что я вообще ничего не хочу.

— Херово. А чего ты раньше хотел? Раньше, чем меня, в смысле? Я помню, когда мы мелкими были, то говорил, прикольно было стать пожарником.

— Хах, скажешь тоже, детский трёп. Не могу понять, потому что пока вообще ни в чем не вижу смысла…

Мы замолкаем.

Он осторожно уточняет:

— А работа?

Закатываю глаза:

— Точно не смысл моей жизни. Мы об этом как-то говорили, помнишь?

— Помню, но всё меняется. А семья?

— Чувак, у меня не очень хорошие ассоциации о стандартной семье.

Он опускается с локтей на грудь и кладёт голову на скрещённые вверху руки. Говорит после длинной паузы, когда я уже думаю, что он заснул с открытыми глазами:

— Может, тогда давай ты решишь, что смысл во мне… Ну, пока что-то ещё не найдёшь?

— Хах, какой ты щедрый. Нет уж, мне теперь от себя противно, с этой хренью, что я творил.

— Не такая уж хрень… Ты типа, немного запутался.

— Это ты, типа, — передразниваю, — хороший друг, Жека, раз так думаешь, но не надо меня оправдывать — я облажался, без вопросов.

— Без вопросов, — теперь передразнивает он, — это то, что ты занимаешься самоуничижением до степени самоуничтожения.

— Какие умные слова мы знаем.

По выражению его лица понимаю, что получить мне подзатыльник, кабы не ситуация, и невольно ухмыляюсь собственной безнаказанности.

Его лицо неожиданно смягчается:

— О, вот ты и улыбнулся… Мне этого не хватало.

А у меня внутри от его слов будто что-то защемило, так что я резко отворачиваюсь в другую сторону, сильно зажав пальцами переносицу, чтобы сдержать непонятно откуда взявшуюся… эмоцию.

Он оборачивается за мной, кладёт подбородок на моё плечо, прям как преданная собачка, резонирующая с настроением хозяина. Золотистый ретривер. Говорит:

— Эй, Ники, ну чего ты?

Слава Богу меня быстро попускает, позволив перевести дух.

— Норм. Старею, чувак, становлюсь сентиментальным.

Мы ещё немного лежим, и я интересуюсь:

— Когда у тебя игра, кстати?

— Мм, пятнадцатого должна быть. Ты придёшь?

— Спрашиваешь. Конечно.

— Так мы… Мы всё ещё друзья?

Вопрос застаёт меня врасплох, особенно то, что он это уточняет, а не наоборот. Поворачиваюсь к нему обратно:

— С моей стороны точно, — говорить такое неловко из-за ощущения, что нам лет по тринадцать, — ты мне навсегда лучший друг.

Он кивает:

— Ты мне тоже. Какую бы хрень ты не сделал, я всегда тебя выслушаю. И понять попытаюсь.

Выдыхаю. Киваю в ответ.

Я знаю, что люди меняются, что время меняется, что слова — это только слова, и всё может произойти совершенно иначе, но то, что он говорит сейчас… Только это и важно.

Он по-прежнему нависает надо мной в немного неудобной позе и, по-моему, мысль приходит нам одновременно, но, что самое парадоксальное, привычно сдерживая себя, я вижу, как он наклоняется первым.

И — отстраняясь после, просит:

— Давай я пока побуду твоим смыслом. Мне, вроде как зашло, думаю… мне будет норм.

Я ничего не отвечаю, потому что мы оба знаем мой ответ.

Это чудовище всегда добивается своего. К счастью для остальных участников происшествия.

И когда он наклоняется за продолжением, я расслабленно закрываю глаза, почему-то вспоминая, что когда мы играли в рыцарей круглого стола, Жека всегда был королём Артуром, а я Ланцелотом.

========== Эпилог ==========

— Смотри, я купил спиннер.

— Женечка, двадцать шесть годиков. Подарок на ДэРэ самому себе.

— Да ладно тебе, прикольно же.

*

— Подойди сюда, Ники, потому что я не хочу бежать за тобой, чтоб догнать и связать…

Я хочу ответить саркастически, и даже открываю рот, но из него не вылетает ни звука, ибо я начинаю неудержимо краснеть от пошлой картинки в голове.

Пытаюсь её выкинуть, поднимая взгляд на Жеку, и выдавливаю только слабое, охрипшее:

— Не…

Что совершенно не похоже на возражение, потому что я вижу разительное изменение в его взгляде — как сужаются зрачки, как он становится едва ли не хищным.