Копия Фьюри поджимает губы, поднимает бровь и почесывает затылок. Где-то далеко настоящий Фьюри делает то же самое. Он жестом предлагает мне сесть, как будто намечается долгий разговор.
– Лапочка, ты единственная, кто тут не слушает. Я же сказал, у нас есть проблема, но это не Мария Хилл.
Я сажусь.
– Во-первых, скажи, у тебя еще осталась ранняя модель нейронейтрализующего пистолета ЩИТа?
– Да, она заперта в сейфе в моей спальне. Ближе к делу, Фьюри. В ком же проблема?
– В Капитане.
ТАК ВОТ, это долгая история, полная драматического напряжения, благих намерений и плохих событий, происходящих с хорошими людьми. Шекспир был бы в восторге. Полная шума и ярости, скажете вы, но и полная смысла. В конце концов он говорит, что ему от меня нужно, и по его инструкциям становится понятно, что все его предыдущие поручения были просто цветочками. На сей раз нужно не просто нарушать правила или не подчиняться. Теперь его просьба подразумевает наказуемые умышленные действия, которые противоречат трем законам о национальной безопасности, Уставу ООН, нескольким местным законам и дюжине статей единого Кодекса правосудия ЩИТа. Но для Фьюри я открытая книга, и он заведомо в более выигрышной позиции. Правы были Биг Мама Торнтон и Дженис Джоплин, любовь – это кандалы с пушечным ядром.
Фьюри сообщает, что в ящике моего стола лежит сверток, а затем отключается, и ИЖМ становится уже не такой точной копией полковника. Я жду, пока робот Фьюри удалится из моей каюты, и только потом решаюсь открыть ящик. Там я нахожу нечто напоминающее на вид блок дистанционного управления с красной кнопкой и крышкой «безопасности» над ней и лампочкой с пометкой «в боевой готовности». Второй предмет – «черный ящик» размером примерно с флеш-накопитель для USB.
Час я провожу, изучая распечатку официальных приказов ЩИТа о моем новом назначении и обязанностях, новую карту безопасности, список кодов доступа, паролей и специальных аббревиатур, которые необходимо запомнить; кроме того, читаю напоминание о том, что завтра в восемь нужно идти на брифинг оперативной команды в одну из кают-компаний. Это самое простое. А вот обмануть транспортную систему с билетами и вывезти из ангара автолет Mark V – уже другое дело. У меня есть черный ящик, который принесла ИЖМ Фьюри. Мне иногда кажется, что он раздает такие коробки, как общепиты – игрушки для детей. Это необнаруживаемый межканальный глушитель, который усиливает близкие волны и забивает шпионские камеры и микрофоны. Также он нарушает работу навигатора как в летающем автомобиле, так и в моем коммуникаторе. Он сообщит Центру обработки данных, что я в Хобокене, хотя я буду в центральной части Бруклина, которую еще не заполонили хипстеры и в которой пока можно найти старый складской район.
Едва переехав Ист-Ривер, я включила инфракрасные гасители, доплеровские дефлекторы и пассивную маскировку, так что меня было бы нелегко обнаружить на фоне резервуаров для воды и вентиляционных отверстий на потемневших крышах. Было бы здорово, если бы техники ЩИТа выбрали менее заметную модель, чем кабриолет «Астон Мартин Ванквиш». Что ж, зато сиденья удобные и звук просто отличный.
Ударная волна от взрыва сотрясает машину, и через секунду я слышу громкий протяжный удар. Осколки стекла звенят в радиусе двух кварталов. GPS ведет меня прямиком к эпицентру взрыва. Именно там, где меня должен ждать Кэп. Чтобы стабилизировать автолет, приходится побороться с управлением – обычно в статичном положении он переходит в режим вертолета, переключает руль в основной штурвал, а поддельный рычаг коробки скоростей – в дополнительный. При скорости больше 80 миль в час аппарат переходит в режим самолета. Я пытаюсь расположиться так, чтобы видеть аллею внизу, но при этом спрятать автолет от посторонних глаз. В здании изнутри выбило стальную дверь, и из проема валил черный дым. На улицу, шатаясь, выходит фигура.
Фигура с большим круглым щитом.
Вокруг много и других фигур: они прыгают в переулок пожарных лестниц или, наоборот, рвутся внутрь. Угрожающего вида люди в бронированных костюмах и с оружием в руках.
Отряд Плащеубийц. Они слишком увлечены своей целью и не замечают меня. Сейчас их цель – Кэп, и они загнали его в угол. Лично я сомневаюсь, что у них есть против него шансы, раз уж Зимний солдат начисто вытер ими уличные дорожки. Но этот инцидент заставил Плащеубийц понервничать, и их и без того зудящие пальцы начали зудеть еще сильнее. Отряд, который вышел против Капитана, – это подразделение с улучшенным уровнем вооружения и полномочиями использовать 60-дюймовые снаряды «Халкбастер» и гиперскоростные бронебойные микроснаряды. Голоса, усиленные встроенными в броню громкоговорителями, эхом разносились по переулку.
– Капитан Америка, вам приказано сдаться согласно распоряжению президента! Опустите щит и поднимите обе руки ладонями вперед! Вы уже ранены, не заставляйте нас открывать огонь.
Что? Он ранен? Приходится повернуть автолет на бок, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. Из носа у него сочится кровь, он нетвердо стоит на ногах. Это симптомы сотрясения мозга, повреждения внутреннего уха, а может, и того хуже. Во время взрыва он находился в закрытом помещении, так что в ушах, возможно, стоит шум и он слабо слышит. Есть шанс, что он не разберет приказы и ультиматумы, которые ему озвучивают. Кэп отвечает Плащеубийцам, но сдаваться не собирается.
– Мы с вами уже несколько раз об этом разговаривали. Разве директор Хилл не показывала вам видео с этих встреч?
Похоже, эти дураки и правда собираются открыть огонь. Двое или трое кричат одновременно, а это всегда плохой знак в группе нервных вооруженных людей. Я разворачиваюсь в воздухе в сторону аллеи, направляю нос в землю, нащупываю рукоять управления двигателем и силюсь дотянуться до «пульта управления», который передал через ИЖМ Фьюри. Открываю предохранительную крышку, и красная лампочка загорается. Наставляю аппарат на Плащеубийц и нажимаю на кнопку – и все это происходит, пока я падаю. Прямо перед столкновением я переворачиваюсь еще раз и с силой тяну за второй руль: автолет выравнивается, скорость падения снижается. Плащеубийцы дергаются на тротуаре, как кучка умирающих тараканов.
Очевидно, нет необходимости замедляться, чтобы Кэп смог запрыгнуть на борт. Я набираю скорость, едва чувствую толчок. Он падает на сиденье рядом со мной, и мы устремляется выше. Я говорю, что это еще не все бронированные костюмы на сегодня и надо бы скрыться. Он обеспокоенно оглядывается.
– Что ты с ними сделала? Они пострадали?
Как это на него похоже. Ни поцелуя, ни «спасибо, что спасла меня, милая». Зато переживает о благополучии безжалостных убийц, готовых снести ему голову. Такая вот расстановка приоритетов. Я машу перед ним пультом, на котором вновь включила предохранитель.
– Они оглушены и без сознания. Это был импульс электромагнитной перегрузки – передается прямо в костюмы через систему связи. Фьюри раздобыл один из их шлемов и придумал, как обезвреживать солдат, не убивая их.
Он снимает капюшон, и на меня смотрят его ярко-голубые ясные глаза. Если бы мне пришлось дать название этому оттенку голубого, я бы назвала его бескомпромиссным. Больше всего мне хотелось бы ехать со Стивом сквозь ночь на спортивном автомобиле с открытым верхом, но такое возможно разве что в другом мире. А в этом я помогаю беглецу скрыться на борту секретного аппарата за двадцать миллионов долларов. Я смотрю на высотомер и авиагоризонт, но чувствую, что он не сводит с меня своих бескомпромиссных глаз.
– Ты поэтому пришла мне на помощь? – спрашивает он. – Потому что так приказал Ник Фьюри?
Я раздражена и не хочу отвечать. Задаю свой вопрос.
– Что произошло перед взрывом?
В нем не чувствуется раздражения. Он скорее разочарован, но это хуже, чем пятьдесят ударов плеткой-девятихвосткой. Я тяжело сглатываю и слушаю его ответ.
– Я слишком долго топтался на месте и позволил этой неразберихе сбить меня с курса. Я думал, что не застряну в этом конфликте, что не приму навязанный статус-кво и не позволю себе забыть про свой долг. Еще до войны – великой войны – я встал лицом к флагу в комнате без окон посреди Форт-Гамильтона и дал клятву охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов Америки. У этой клятвы нет срока годности, нет исключений или лазеек, нет условия об ограниченной ответственности. Пусть я единственный, кто смотрит на это таким образом. Это моя ноша. Как говорил отец Фланаган: «Мне не тяжело: это моя страна».