— В какой университет ты пойдёшь учиться? — спрашивает Коул.

— В Стэнфорд.

— Ничего себе, — тянет удивлённо Коул. — Это круто. Как ты умудрился туда попасть? — он силится вспомнить оценки Шона, но ничего не выходит.

Шон, наверное, понимает его мысли, потому что уголки его губ почти незаметно подрагивают в усмешке:

— Даже если бы я набрал высшие баллы по всем предметам, мне бы вряд ли дали стипендию.

— Тогда как?

— Отец помог. Сказал, что я должен получить престижное образование. Я собирался пойти в Доун, который в нашем штате.

Коул смотрит на него снизу вверх и всё-таки спрашивает:

— Он правда у тебя политик?

— Да.

— И что, решил забрать тебя к себе, потому что его семья погибла?

— Что-то вроде того.

— И тебе не обидно, что о тебе вспомнили только сейчас? Почему вообще?

Шон барабанит пальцами по собственному колену и жмёт плечами:

— Не знаю. Но мне жаль, что обо мне вообще вспомнили. Я жил отлично и без него. И без тех обязательств, которые он сейчас пытается на меня возложить, потому что другого сына у него нет.

— Но ты ведь можешь отказать, верно?

— Могу, — кивает Шон. — Но бабушка говорит, что это хороший шанс, им надо воспользоваться.

Коул закусывает губу и вздыхает. Наверное, эта женщина права. Хорошее образование и потом наверняка престижная работа, он бы не отказался от этого. Но другое дело, что и соглашаться на всё это, когда можешь желать совсем другого, сложно.

— Твоей девушке не пора остановиться? Она так шею себе сломает, — Шон кивает в сторону Джойс, которая снова кувыркается на траве под музыку, вспоминая старые упражнения.

— Её не взяли в группу поддержки в университете, сказали, что параметрами не подходит, поэтому пусть развлекается, — хмыкает Коул. — И мы не встречаемся больше.

Если подумать, у них у каждого есть ряд разочарований. Джойс, королева выпускного бала, одна из самых популярных девушек в школе, не смогла выбиться в ту же касту в университете, Шон меняет жизнь из-за объявившегося родителя и не в восторге от этого, а Коул… Наверное, у него вся жизнь сплошное и унылое разочарование, потому что в ней ничего не происходит — ни в этой дыре, ни за её пределами. Совершенно обычная жизнь ничем не выдающегося человека.

Лето становится ещё более жарким к концу июля, и даже ночью Коул задыхается от раскалённого воздуха. Шон незаметно становится практически неизменным их с Джойс спутником в прогулках. Они даже однажды устраивают битву водными шариками на заднем дворе дома Коула.

Его родители на работе, и они топчут весь газон, едва ли не опрокидывая лежак, на котором загорает мать Коула по выходным, и Шону удаётся увернуться от всех водяных бомб. На удивление, он ловкий и быстрый, и Коул чувствует азарт, преследуя его, потому что сам он уже окончательно промок, как и Джойс, а Шон всё ещё совсем сухой.

Ему удаётся его настичь практически у крыльца дома, опрокинуть на землю, ухватившись за пояс, и засунуть шарик за шиворот. Коул сжимает его, и он лопается, растекаясь мокрым пятном под футболкой Шона. Тот разворачивается с размаху, так что они внезапно оказываются лицом к лицу, и это так неожиданно и очень близко, что Коула обжигает горячим дыханием и запахом шампуня Шона до того, что дыхание перехватывает.

Они смотрят друг на друга немного в замешательстве, пока Джойс не подпрыгивает и не обливает их из шланга с громким смехом, кидая его в сторону, когда оба подскакивают на ноги и бегут за ней, чтобы отомстить.

Потом они сидят на крыльце, мокрые, растрёпанные и уставшие, пьют домашний лимонад, и Коул всё ещё чувствует себя немного неловко, оказываясь совсем рядом с Шоном и ощущая его бедро своим.

В августе они едут на пикник с ночёвкой к озеру и жгут костёр на берегу. Им удаётся достать бутылку виски, и Джойс настаивает на страшных историях, постоянно дёргая Коула за руку и требуя те, что он рассказывал в летнем лагере, ещё учась в школе.

— Тебе сколько лет? — Коул и не помнит их вовсе, проще зайти в интернет и посмотреть, но Джойс это совсем не устраивает.

— Я помню, тогда ты рассказывал очень страшно. Ну, Коул, — Джойс канючит и не успокаивается, и Коул со вздохом начинает выдумывать прямо на месте.

Костёр обдаёт их жаром, но отпугивает насекомых, а ещё так сладко пахнет ностальгией по школьному прошлому, что и вовсе не хочется, чтобы эти каникулы заканчивались.

— …А потом он схватил её за ногу и потащил в лес! — Коул нагнетает обстановку, а Джойс вдруг визжит и вскакивает, испуганно озираясь.

Шон давится смехом, Коул, понимая, что случилось, тоже, и через минуту они уже в унисон закатываются под ругань Джойс, которая пытается исхитриться и ударить Шона, который взял её за лодыжку и дёрнул во время кульминации страшилки Коула.

— Придурки, — Джойс надувается, делает глоток виски и кидает несколько палок в огонь. — Вам же не четырнадцать, чтобы так прикалываться.

— И тебе не четырнадцать, чтобы просить рассказать страшные истории, — замечает Коул.

— В фильмах, когда кто-то вот так собирается в лесу, к ним обычно приходит маньяк, — Шон тихо усмехается, Джойс насупливается ещё больше, а Коул уже откровенно хохочет и забирает у неё бутылку.

— Не хочу, чтобы это лето заканчивалось, — говорит Шон, когда Джойс уходит спать в машину, отдавая им двоим тесную палатку.

Коул медленно кивает:

— Да, это было хорошее лето.

Они немного молчат, глядя на уже затухающий костёр.

— Почему вы с Джойс расстались? — спрашивает Шон, когда становится почти совсем темно.

— Мы учимся в разных университетах и редко видимся. Это сложно назвать отношениями.

— Вы всегда больше походили на друзей, даже в школе. И сейчас.

— Потому что в первую очередь мы друзья… Что? — Коул вздрагивает, чувствуя тёплую ладонь на своей. Он опускает взгляд и после удивлённо смотрит уже в лицо Шона. — Что? — повторяет он.

— А если серьёзно, почему вы расстались с Джойс? — снова спрашивает тот, и Коул хмурится. Он молчит всего несколько секунд, а когда собирается снова непонимающе переспросить, то ощущает на своих губах чужое дыхание и цепенеет от неожиданности.

Поцелуй не похож на поцелуй вовсе, невинное прикосновение, которое заставляет замереть и вовсе перестать дышать.

— Что… Какого… Ты с ума сошёл?

Даже на полноценное восклицание не хватает голоса. Коул таращится, как ненормальный, но наконец обретает способность дышать.

— Ты… Ты… Что ли…

Он не видит лица Шона, и всё это сильно сбивает с толку. И в то же время сердце бьётся слишком быстро. Вовсе не из-за поцелуя, а из-за того, что Шон догадался. Как могут догадаться и остальные.

— Как ты узнал? — у него получается сформировать хоть что-то членораздельное, но не успокоиться.

— Ты не смотришь на девушек, как на девушек. Даже в школе не смотрел. Но отчаянно пытаешься это скрывать. Я сначала подумал, что ты наконец рассказал всё Джойс, но теперь понимаю, что ты даже себе ещё до конца не всё рассказал, — Шон говорит так безэмоционально, будто бы они обсуждают погоду.

— А ты? — тихо спрашивает Коул.

— А я теперь сын политика, который часто появляется на публике. И мне следует поддерживать его статус.

— А если бы было не так, то рассказал бы кому-нибудь?

— Бабушка знает. А больше и некому. В этой глуши такие вещи лучше никому не знать, поэтому я отчасти тебя понимаю, — Шон снова накрывает своей ладонью чужую и слегка сжимает. — Но лучше бы тебе рассказать родителям и Джойс.

— Они не поймут, — Коул качает головой. — Не хочу их разочаровывать.

— Лучше обманывать?

Коул молчит и кусает губы. Он и сам-то до конца не смирился, как о таком можно кому-то рассказать?

Они ложатся спать в палатке, но она такая тесная, что им приходится находиться практически вплотную друг к другу. Сейчас это смущает и одновременно волнует.

— А ты пробовал… ну… с парнем? — шёпотом спрашивает Коул.

— Да, — Шон лежит к нему спиной, и потому его голос звучит глухо.