– Похоже, среди твоих предков есть и ассасины, и тамплиеры.

Но Хавьер уже знал, на чью сторону он склоняется, и «встал в строй» позади Торвальда, давая ассасину свободу в достижении цели, какой бы она ни была.

Несмотря на то, что лето уже наступило, зима еще не опустила свой меч, и в ночном воздухе чувствовался холод его лезвия. Запах дыма усиливался, и Торвальд продвигался все ближе к его источнику, против ветра – на случай, если в лагере есть собаки, которые могут почуять его приближение. Также ветер отнес прочь крики совы, которую он спугнул своим движением. Вскоре он увидел вдали огонек костра, мелькающий среди деревьев. Тогда он решил подняться наверх. Кроны деревьев скрывали Торвальда, пока он карабкался наверх, повисал и прыгал, прокладывая свой путь по ветвям и стволам так же, как предок-тамплиер Хавьера перемещался по крышам Манхэттена.

Добравшись до лагеря, он замер на высоте, среди теней, уселся на ветку и прислушался. Внизу потрескивал огонь, дымя и разбрасывая искры. Пятеро человек сидели вокруг каменного кольца, обгладывая головы рыбы, что была у них на ужин. Невольники, которые попали в кабалу и сбежали от хозяев, не расплатившись с долгами. Теперь они жили в лесах, о чем однозначно говорили их лица и одежда. Торвальд поддерживал их в стремлении к свободе, но что-то ведь привело их обратно в Уппланд, несмотря на риск быть пойманными, значит, оно того стоило. Нужно было выяснить, что это.

Беглые говорили мало, но Торвальд был терпелив. Он ждал.

Когда огонь начал угасать, один из них, с носом, похожим на вороний клюв, приказал другому принести дров.

– Сам принеси, – ответил тот. – Последний раз говорю: ты мне не указ, Хайне.

– Прикуси язык, Бо Бьорнссон, – пригрозил Хайне. – Память у меня такая же длинная и острая, как мое копье.

– Ты, похоже, забыл, что я тебе нос сломал, – Бо уставился на лицо собеседника, освещенное красным светом углей.

Остальные трое не двигались. Похоже, они следили за перебранкой с затаенным весельем.

– Я не забыл, – Хайне выдержал паузу. – Вот увидишь.

– Это ты мне уже говорил, – откликнулся Бо. – Много раз.

– Сомневаешься во мне?

Бо рассмеялся.

– Ну, и принес я дров?

– Нет. Но ты пожалеешь, что не принес, когда я тебя выпотрошу…

– Хватит, Хайне, – прервал один из мужчин, чье терпение кончилось первым. – Оставь запал для настоящего боя. Вот после него – убивайте друг друга на здоровье.

Настоящий бой? Торвальд не знал, о чем это они, но, похоже, беглецы вернулись в Уппланд, чтобы сражаться. Но за что? С каким врагом? Нужно было узнать ответы, прежде чем уходить.

Хайне поднялся на ноги, смерив Бо взглядом, который был хорошо известен Торвальду, и побрел прочь от лагеря в чащу. Остальные устроились на ночлег, а Торвальд остался ждать и наблюдать.

Огонь обернулся углями, осветившими стоянку красным пламенем Муспельхейма, и беглецы захрапели. Затем Торвальд увидел, как Хайне возвращается – но возвращается не как друг. Он прокрался среди теней, держась почти у самой границы освещенного участка, и остановился возле Бо. Торвальд уже знал, что тот задумал, еще до того, как Хайне вынул нож. Еще вдох, и глаза Бо распахнулись, когда Хайне бросился на него, зажал ему рот свободной рукой и вонзил клинок ему в горло.

– Видишь теперь? – по-змеиному прошипел Хайне.

Бо, которому уже пришел конец, слабо беззвучно вздрогнул, и Хайне держал его, пока жизнь окончательно не покинула все еще распахнутые глаза. Затем убийца вынул нож, вытер клинок и руки о накидку Бо, а затем схватил свои вещи. Остальные трое спали, когда Хайне скрылся в лесу. Торвальд оставил их с трупом и последовал за Хайне, но не стал нападать на него сразу. Вместо этого он выждал, пока Хайне отойдет на приличное расстояние от лагеря, чтобы не разбудить остальных, и рванул по ветвям, чтобы замереть в засаде, пока Хайне пробирался внизу. Затем Торвальд спрыгнул на него, вдавив в землю.

Попытки борьбы сопровождались треском и стоном, но прежде, чем Хайне успел издать еще какой-нибудь звук, Торвальд приставил потайное лезвие к его горлу.

– Будешь сопротивляться, захлебнешься собственной кровью, – сказал он, склонившись над Хайне.

Тот сглотнул, и его кадык уперся в кончик лезвия.

– Ты кто?

– Ты еще не понял этого, но твоя спина сломана. Думаешь, в твоем положении стоит задавать вопросы?

Повисло молчание, в течение которого Хайне успел взглянуть на свои ноги, и они не шевельнулись. Его лицо стало белым в ночной темноте.

– Видишь теперь? – сказал Торвальд. – Отвечай на мои вопросы, и, возможно, твоя смерть будет легкой.

Хайне едва заметно кивнул, дрожа от страха.

– Ты беглый невольник, но ты вернулся. Зачем?

– Я слышал, что могу получить свободу и свою землю.

– Как?

– Если пойду воевать с королем.

Такого ответа Торвальд не ожидал. У Эрика были враги, но не настолько бестолковые, чтобы поднимать бунт.

– Зачем?

– Потому что он узурпатор, – ответил Хайне, и последнее слово звучало как плевок.

– Так ты собирался сражаться за Стирбьорна?

Хайне помотал головой.

– Не знаю. Нам сказали только готовиться к бою.

– Кончились дни твоей боевой славы.

– Тогда добей меня.

Торвальд еще мгновение держал лезвие у горла Хайне, но потом убрал его. Щелкнув, оно скрылось в его кожаной рукавице.

– Нет, – сказал он, все еще нависая над Хайне. – Мне нужно, чтобы ты передал остальным послание.

– Какое послание?

– Что я буду преследовать их. Я выступаю за их свободу, но если они появятся в Уппланде как изменники, я найду их и убью. Если они придут в Уппланд и притворятся преданными королю, я их уничтожу. Если Стирбьорн вернется, будет война. И если невольники не будут сражаться за короля, они уже ни за кого не будут сражаться. Понятно?

– Как… как, по-твоему, я передам это?

Торвальд поднялся и взглянул на человеческие обломки с бесполезными, согнутыми под противоестественным углом ногами.

– Утром твои бывшие товарищи обнаружат твое предательство и пойдут тебя искать.

Рот Хайне приоткрылся.

– Нет, пожалуйста…

– Ты скажешь им ровно то, что я тебе сказал, и этим делом ты, возможно, заслужишь немного чести. Потом, я думаю, ты будешь умолять их о пощаде.

– Они не пощадят.

– И ты не пощадил Бо.

Торвальд развернулся к убийце спиной и побрел прочь, углубляясь в чащу, теми же лесными тропами, по которым и пришел. Он думал, окликнет ли его Хайне, чтобы просить о снисхождении, но тот не окликнул. Торвальд не знал наверняка, передаст ли убийца его послание, но слова теперь ничего не значили. Тело Хайне уже говорило достаточно. Его приятели захотят узнать, что с ним случилось, и даже если он ничего не скажет, они будут знать, что им грозит опасность. Если они достаточно трусливы, этого, вероятно, хватит, чтобы они снова ударились в бега. Вот со Стирбьорном будет больше проблем – если он действительно планирует нападение.

С этим всем Торвальду нужно было вернуться к лагману[1], и он счел, что до утра медлить нельзя. Он поспешил через лес к прогалине, где оставил своего коня Гюллира. Гнедой жеребец, подобно другим своим северным собратьям, был всего пятнадцати ладоней в высоту, однако проворен, силен и никогда не уставал. Торвальд вскочил на него и помчался по пустынным ночным дорогам в сторону Уппсалы, где у короля свеев были палаты, а у богов – храм.

Перед рассветом, когда солнце едва коснулось вершин холмов на востоке, Торвальд добрался до идолов, ведущих к капищу. Каждый из них был двадцати футов высотой, все были выструганы из ровных прямых сосен и водружены на каменные постаменты в пятнадцати футах друг от друга. Он проехал мимо череды постаментов, иссеченных изображениями, прославляющими богов и героев, вознесшихся, чтобы жить с богами, мимо могильных холмов и курганов королей, пока не добрался до самого храма. Утренний свет блестел на щитах, украшавших его стены и крышу, и на золотой краске, которой были покрыты перила. Размер храма также выделял его среди других хором – он был вдвое длиннее и в полтора раза шире, чем палаты короля Эрика. Так и должно было быть. Это место служило домом самим богам.