Конно-артиллерийская рота мыслилась единым постоянным организмом с постоянным командиром, что, естественно, должно повысить её боеспособность. Это в намечающемся походе и должно провериться. Новые формирования как нельзя лучше приспособлены к тому типу боевого манёвра, который более всего импонирует мне, – маневра стремительного, неожиданного, дерзкого. В конно-артиллерийские роты, любимое детище и предмет гордости Платона Зубова, назначаются офицеры, которые приобрели военную репутацию, георгиевские кавалеры, люди с протекцией и красавцы.

– Вы вполне отвечаете всем этим признакам! Что же вы не остались в Петербурге?

– К сожалению, к моменту моего возвращения из Италии столичные роты были укомплектованы, а здесь всё только начинается. Мне, боевому офицеру, скучающему на придворных балах, оставалось одно – отправиться на ближайшую войну добровольцем.

– Честь за это вам особая. Я знаю многих офицеров, готовых поменяться с вами местами и ищущих причины отбыть в столицу. Тем более рад, что нам придётся служить вместе!

Гудович с нетерпением ожидал реакции Петербурга на его идею овладения всем Закавказьем посредством военной операции, направленной против вероломной Персии. Наконец-то 16 ноября 1795 года курьер доставил ему ответ от самой императрицы Екатерины II: «Донесение ваше, о выходе войск Ага-Мохаммед-хана из Тифлиса в Ганжу, об отзывах к вам царя Ираклия Теймузаровича и хана Аварского, о приготовлениях, чинимых вами для перехода войск чрез горы Кавказские, и о посылке в Кахетию двух батальонов пехоты и 6 орудий в первых числах ноября, мы получили в 15-й день сего месяца, и потому учиненные вами распоряжения одобряя в полной мере, возобновляем вам войска обращать лучшим усмотрением вашим по обстоятельствам». Далее императрица, прекрасно разбиравшаяся в военном деле, рекомендовала, какими силами и где наносить удары по войскам Ага-Мохаммед-хана. Она разрешила послать на выручку царю Ираклию пехотные батальоны, и Гудович особо порадовался своей прозорливости и дальновидности, так как два батальона егерей ещё до получения высокого рескрипта из столицы уже преодолели перевалы и вступили в пределы Кахетии. Но больше всего радовало то, что императрица развязала ему руки, и он мог действовать самостоятельно. План Персидского похода, разработанный им, перешёл в фазу реализации.

Незамедлительно Гудович отдал приказ готовить отдельный отряд для отправки в Дагестан. В последних числах ноября 1795 года 3-й и 4-й батальоны Кавказского егерского корпуса, 2 батальона Московского и Кавказского мушкетёрских полков при шести орудиях, 100 моздокских, 100 гребенских, 200 терских казаков; 160 человек легионной команды во главе с генерал-майором Савельевым получили приказ Гудовича выступить из Кизляра в поход на Дербент. По дороге с отрядом Савельева должны были соединиться несколько сотен калмыков. Время, выбранное для похода, было наименее удачным, но при имеющихся у Гудовича сведениях медлить было нельзя. Разрозненные обстоятельства, как ему казалось, сложились в единую картину, и нынешнее выступление никто не посмеет рассматривать как агрессию. Дербентский Шейх Али-хан ещё два года назад отправлял Екатерине II посланника с письмом-просьбой о принятии Дагестана в состав России. И вот сейчас, когда с юга Дагестану угрожает опасность в лице Ага-Мохаммед-хана, но при этом нанести удар он не может, так как зима надёжно закупорила кавказские перевалы, а дербентский правитель сам выявил желание присягнуть России, снимая угрозу со стороны Каспия, Гудович принял, как ему казалось, единственно правильное решение. К весне, согласно его плану, русские батальоны, укрепившиеся в городе, сумеют организовать оборону. Да и само присутствие егерей в Дербенте должно если не отпугнуть, то, по крайней мере, посеять сомнения в душе Ага-Мохаммед-хана в правильности его намерений. Кроме того, было и ещё одно соображение. Дербент должен был стать опорным пунктом для егерей, которых можно быстро перебросить через кавказские перевалы. Присутствие русского гарнизона в Дербенте являлось бы сдерживающим фактором для всего каспийского региона. Под контролем России оказывались бы Бакинское, Шушинское, Шамаханское, Кубинское и Гянджинское княжества. А в случае надобности всегда можно было успеть отправить сильное армейское подразделение в Грузию в подкрепление двум батальонам Сырохнева, которые, по сведениям Гудовича, уже добрались до Тифлиса.

Исходя из этих соображений, отряд генерал-майора Савельева пришлось отправить немедля. Стоявшие на Кавказской линии небывалые морозы задержали переправу Савельева через Терек, и он смог выступить из Кизляра только 19 декабря 1795 года, имея при себе продовольствия всего на два месяца.

Несмотря на то, что Гудович заранее рассчитал силы и начал подготовку, не дожидаясь распоряжений из столицы, запас дров, заготовленных для дальнего похода, закончился уже на середине пути. На редкость многоснежная и холодная зима не позволила отряду Савельева выдержать темп, и вскоре русские войска испытали на себе все сложности зимнего похода. Офицеры, видя бедственное состояние солдат, решили разделить свой рацион с подчинёнными. В одну из холодных ночей Савельев приказал раздать всё вино из офицерских запасов. И хотя вышло не более 50 граммов на душу, солдаты были благодарны своим отцам-командирам за проявленную заботу. На следующий день в отряде узнали, что прошлой ночью были сожжены последние дрова, и фуражиры не смогли найти в окрестностях и единой хворостинки.

На помощь пришёл новый проводник отряда – армянин Вани. Он рассказал Карягину, как согреваются зимой местные жители, указав на смёрзшийся навоз, который здесь называли кизяком. К удивлению русских солдат, кизяк хорошо и долго горел. К вечеру в лагере вырос настоящий террикон нового горючего. Благодаря смекалке армянского мальчика русский отряд был спасён от холода. У одного из таких костров, рядом с палаткой традиционно радушного Карягина, собрались молодые офицеры и старые солдаты. К костру подсел и Вани, которого Карягин продолжил учить русской грамоте. Долго сидели молча. Немного согревшись, Карягин стал вслух размышлять, вызывая на разговор армянского мальчика:

– Скажи, Вани, а почему вы, армяне, так тянетесь к России?

– У нас одна вера.

– Только поэтому?

– Нет. Когда вы приходите, наступает мир. Солдаты всех армий мира приходят на чужие земли за добычей. А вы, русские, не просто ничего не берёте, а ещё и заботитесь о нас.

Карягин минуту подумал и, взглянув на звёздное небо, ответил:

– Русские – это не просто народ, это мировоззрение. Здесь на Кавказе всё подчинено грубой силе. Оно и понятно: суровые условия выживания заставляют здешних людей быть жёсткими и с детства отстаивать право на жизнь. Россия другая. Она необъятная, и там не надо биться с соседом за клок земли. С соседом нужно уметь поладить и извлечь выгоду из доброго отношения друг к другу. Русским человеком правит любовь, он научился покорять сердца окружающих его людей добротой и уважением, любовью и вниманием. На Кавказе же выгоду можно извлечь только тогда, когда разрушаешь окружающий тебя мир. Сосед живёт лучше – значит, его нужно ограбить! Здесь правит закон: всё лучшее должно стать моим, даже если мы станем врагами. В России другой закон: всё лучшее я готов отдать тебе, главное, чтобы мы остались друзьями. Русские люди сделали любовь инструментом развития нации. Более того, мы, как можем, учим любви окружающие народы, показывая на деле, что не братоубийством, а добрыми помыслами за одно и то же время – одну человеческую жизнь – можно добиться большего. А любовь порождает совесть. Начинаешь сомневаться иной раз, а правильно ли ты поступил, не обидел ли кого своим словом и делом? А вот совесть имеет такое свойство: она не направлена выборочно на кого-то, она всеобъемлющая. Я не могу поступать со своим соплеменником по совести, а с инородцем бессовестно. Если сердце моё открыто – оно открыто для всех: женщин и мужчин, стариков и детей, к простому солдату и к государыне-императрице в равной степени. Я не могу, любя русскую женщину, поднять руку на женщину армянскую или грузинскую. Я не смею убить чужое дитя, ибо не я ему жизнь даровал, так вправе ли отбирать её? И персидский ребёнок, и русский, и армянский – равно как дети других незнакомых нам земель – рождаются одинаково голыми, признающими лишь один язык – голос матери, верящими не в Господа и не в Аллаха, а в ту, что подарила им жизнь. И эту первородную любовь важно не утратить на протяжении жизни, а нести её под сердцем и раздавать тем, кому она нужна. Россией правит любовь.