Ниже на синем листе бумаги лежало послание от царя Ираклия II, заканчивающееся словами: «Если бы я не надеялся на помощь России, то через других приглашённых войск вооружились бы мы или другим способом сохранили наше царство, но мы были уверены во вспомоществовании от высочайшего двора и от Вас…» Письмо было датировано мартом 1795 года, когда до разорения Грузии оставалось полгода. В то же время к Гудовичу на приём напросился «посол Великого шаха Персии Ага-Мохаммеда». Командующий Кавказской линией приказал тогда прогнать в шею этих приспешников «мнимого шаха». Он хорошо знал Восток! Он отлично знал Кавказ! Здесь уважаема только сила! Сила и ничего, кроме силы! Все достижения и достоинства человеческие, высота разума и полёт мысли, все умозаключения и стройные политические ходы здесь обращаются в прах перед мелкой обидой дикого правителя, перед примитивным мировоззрением себялюбивого слепца. Тогда сабля в руках становится самым весомым и действенным аргументом против любой искры человеческого сознания, любой самой человеколюбивой и справедливой мысли.
Что мог сделать Гудович для царя Ираклия? Отправить двадцатитысячный корпус в Тифлис? Да по всей Кавказской линии от Чёрного моря и до Владикавказа в его подчинении было не более пяти тысяч боеспособных человек регулярного войска. Даже если к ним прибавить несколько тысяч казаков, всё равно это не обеспечило бы Ираклию требуемого им количества людей. Тем более что послать все имеющиеся под рукой войска было равнозначно провалу всех заделов России на Кавказе. Обнажив Линию ради непоследовательного в своих решениях союзника, генерал рисковал открыть ворота для новых набегов ногайцев и лезгин с Каспия и удара турок со стороны Чёрного моря. Подобного Гудович как главнокомандующий Кавказской пограничной линией допустить не мог. Тем более обеспокоенность Ираклия II активностью Ага-Мохаммед-хана началась задолго до случившегося. Целых два года, начиная с 1793 года и поныне, картли-кахетинский царь заваливал стол Гудовича донесениями о том, что со дня на день персидский самозванец вторгнется в пределы его царства! Царь всё уповал на Георгиевский трактат 1783 года, согласно которому Россия обязывалась содержать свои войска на подвластных ему территориях, памятуя даже то, что, согласно второму сепаратному артикулу трактата, для защиты территорий Картли и Кахетии Россия обязалась содержать два батальона пехоты при пушках. Но ведь только для защиты! Ираклий же за четырёхлетнее пребывание российских войск в его землях не раз пытался привлечь эти войска против своих врагов, ведя наступательные действия, на что князь Потёмкин точно не подписывался.
В том же 1793 году Ираклий просил его, Гудовича, посодействовать… принятию его царства в подданство России. Этим прошением царь то ли признавал недействительность Георгиевского трактата, то ли хотел заключить новый договор на иных условиях, которые бы гарантировали безопасность его территорий. Жалобы продолжали сыпаться, но нападения персов на Грузию не случилось ни в предыдущем году, ни в следующем. И Гудович, занятый укреплением и без того слабой Кавказской линии, с должным вниманием к прошениям грузинского царя не отнёсся.
Покидая пределы Грузии в 1787 году, русские войска оставили Ираклию 12 пушек – подарок Екатерины II, которые были установлены на стенах Тифлиса. Это треть всей артиллерии города! И Гудович хорошо понимал, что вопрос защиты города и царства был решён не малочисленностью или превосходством артиллерии, а тем, что из этих пушек просто некому было стрелять по армии персидского шаха. Ираклий просил помощи России, но не смог собрать армию даже из подданных своих сыновей. А один из сыновей, Александр, вообще выступил против отца. Ираклий просил помощи у России, а сам накануне Крцанисской битвы вместо того, чтобы стянуть войска к своей столице, предпринял поход против Гянджи. Затем, сумев вступить в военный союз с имеретинским царём Соломоном, Ираклий совместными силами готов был дать бой персам у границы своего царства в казахском магале, близ реки Инджа и не пустить врага в свои владения. Но интриги царского дома и малочисленность армии заставили Ираклия вернуться к стенам родного города, где он надеялся собрать более многочисленную армию, отправив нарочных к своим сыновьям и внукам. Но на его призыв откликнулись далеко не все дети. В отличие от нерадивых потомков картли-кахетинского царя, имевших возможность быстро собрать войска и объединиться с отцом, у Гудовича такой возможности не было. При этом он понимал, что оставить Ираклия без поддержки – всё равно что подарить всё Закавказье Персии. Ведь престарелый, уставший от войн и разорений царь в ответ на предложения захватчиков вступить с ними в военный союз против России – а такие предложения были, и Гудович о них знал, – может дать и положительный ответ. Этого допускать было нельзя, и Гудович приготовил два письма, предназначавшихся царям: одно – императрице российской Екатерине II с планом нового персидского похода, второе – царю Картли-Кахетинского царства Ираклию II с советом «переговорами выиграть время и, в крайнем случае, согласиться на отдачу шаху белого алмаза и часов», речь о которых пойдёт ниже.
Вторжение Ага-Мохаммед-хана было как нельзя некстати: Россия в это время как раз проводила операцию по усмирению польского восстания под предводительством Косцюшко, и взять даже одного лишнего солдата было неоткуда. Тем не менее, на свой страх и риск, без согласия императрицы, а руководствуясь исключительно артикулами Георгиевского трактата, генерал направил на перевалы Кавказского хребта полковника Сырохнева с двумя батальонами пехоты, тридцатью казаками и шестью пушками. Это были единственные на тот момент войска, которые мог выделить Гудович царю Ираклию II.
Узнав о движении русских войск, Ага-Мохаммед-хан под благовидным предлогом как-то очень быстро покинул Тифлис, но, тем не менее, продолжил переговоры с побеждённым им царём Ираклием, укрывшимся в ущельях Арагвы в местечке Душет. Посыльный шаха передал царю мирные условия, надеясь в последний момент использовать обиду на русских за неоказание своевременной помощи против них же самих. Шах требовал признать свою вассальную зависимость от Ирана, выдать для расправы всех армян, а также в качестве аманатов – одного из царских сыновей. Кроме того, шаху не давали покоя две вещи: большой белый алмаз и часы, подаренные Ираклию князем Потёмкиным при подписании Георгиевского трактата. В обмен на часы из зала Совета в Тифлисском царском дворце и драгоценный камень Ага-Мохаммед-хан предлагал отпустить тридцать тысяч пленных и силами своей армии отстроить Тифлис.
Считая своё положение безвыходным, Ираклий уже готовился дать положительный ответ, когда узнал о подписании Екатериной II указа о начале подготовки карательного похода против кастрированного шаха-самозванца. Да и сам шах как-то больше не проявлял агрессии ввиду приближающейся зимы. Его войска настолько рьяно уничтожали всё, включая посевы, грядки и виноградники, с таким остервенением разрушали постройки, что перед Ага-Мохаммед-ханом и его армией начала маячить грустная перспектива голодной и холодной зимы.
Та же невесёлая перспектива, к слову, очень скоро стала вырисовываться и у экспедиционного корпуса русских под началом Сырохнева. Накануне отправки русских батальонов из Кизляра, где располагалась ставка Гудовича, царь Ираклий заверил генерала, что он, несмотря на разорение, готов обеспечить двадцатитысячную русскую армию всем необходимым. Это был крик души: дайте только войска, и всё будет! И действительно, у посланных русскими батальонов это «всё» выглядело так: размытые осенними дождями дороги не позволили обеспечить нормальный подвоз продовольствия и фуража с Кавказской линии; разорение Закавказья не позволило нормально снабжать армию местными продуктами. В результате русские солдаты вынуждены были жить впроголодь. Достать хлеба невозможно было даже по ценам, завышенным в пятьдесят раз. Хлеба просто не было! Полковник Сырохнев, зная своих интендантов и не веря им до конца, вынужден был лично объезжать селения и буквально вымаливать продукты. Солдаты своими силами кое-как отстраивали самые крупные постройки Тифлиса, чтобы просто иметь крышу над головой. Ни о каких удобствах даже речи быть не могло. Царь Ираклий, щедрый на обещания, так и не сумел их выполнить. Но надо отдать ему должное, как царь он выполнил одну из своих функций: пусть даже с помощью чужой армии, пусть и с запозданием, но всё же он сумел защитить свой многострадальный народ от дальнейших посяганий персидского шаха.
