— Ты проснулся? — тихо говорит ему кто-то слишком знакомым голосом. Северус каменеет. Замирает, вытягиваясь в струнку на кровати, до боли прикусывает губы. Всё нормально, это ломка, из-за которой так переживает Альбус-чёрт-бы-его-побрал-Дамблдор. Это просто… галлюцинации. Глупые, несбыточные мечты, волей искорёженного сознания превращающиеся в полуреальные образы. С ним такое уже было. Он знает — если повернётся, на стуле у кровати никого не окажется. И потому не поворачивается, только плачет — беззвучно, игнорируя желание зажать себе рот.

— Эй… — мальчик-солнце дотрагивается до его плеча, и Северуса прошибает болью напополам с горечью, и он почти кричит, сворачиваясь в клубок:

— Уходи! Тебя нет, тебя нет! Тебя нет…

За спиной воцаряется молчание. И невесть откуда взявшееся разочарование — как оно могло возникнуть, если Гарри Поттер ни за что не пришёл бы сюда по-настоящему? — разъедает его лёгкие.

А потом его, и без того тощего, теперь ещё и беспомощного, как котёнок, способного разве что добраться без чужой помощи до туалета, переворачивают на спину. И Гарри Поттер склоняется над ним, и сжимает подбородок так больно, что Северус невольно раскрывает глаза, и спрашивает:

— Так уж и нет?

Северуса накрывает откатом.

Он задыхается, он захлёбывается плачем и смехом одновременно, он глухо, каркающе закашливается, прижимая ладонь к губам, он давится слезами, он…

— Господи, Северус! — почти рявкают, вздёргивают за плечи, вынуждая сесть, прижимают к тёплой груди, накрывают ладонями, обжигающе горячими ладонями, его дрожащие ледяные руки и — будто этого мало для того, чтобы свести его с ума — губами прижимаются к затылку, губами, губами, губами… — Дыши, давай!

И он дышит — дышит, дышит, дышит, пока Галлюцинация обнимает его, пока шершавые подушечки пальцев проходятся по щекам, стирая слёзы, пока его целуют — беспорядочно и торопливо, в висок, макушку, шею…

— Ко мне пришла твоя мама, — хрипло, будто тоже борется с подступающими слезами, говорит ему Гарри Поттер. — Я не хотел её слушать, но…

Пауза. Северус против собственной воли обращается в слух, контролируя вдохи и выдохи. Его Галлюцинация дарит ему новый поцелуй: за ухом, будто точно знает, что там приятнее всего… он вздрагивает и жмурится.

— Скажем так, она настояла. Она была в ужасном состоянии, ты не представляешь — с безумным взглядом, плачущая, еле стоящая на ногах… Родители тут же бросились отпаивать её травяным чаем, а она всё рассказывала о тебе, о твоём… — Северус затылком чувствует, как в презрительной гримасе изгибаются губы Галлюцинации, с нескрываемым отвращением выплёвывающей:

— О твоём отце. Это… я был таким ублюдком, Северус, — Снейп непонимающе хмурится, неосознанно прижимаясь ближе к нему спиной, растерянно полуоборачивается, и Галлюцинация касается губами его лба. — Я должен был тебя выслушать! А ты должен был мне рассказать.

Северусу хочется сказать, что он боялся, что он всегда боится, что он трус, ничтожество, слабак, неспособный даже справиться с нехваткой и выдумывающий себе чёрт знает что…

Его целуют — в губы, господи, в губы — по-настоящему, так, как не умеет ни одна галлюцинация; его целуют отчаянно, а обнимают крепко, будто он — какая-то драгоценность, будто он что-то значит, будто…

— Прости меня, — хрипло выдыхает Гарри, стискивая его в объятьях до лёгкой боли. — Прости меня, Северус.

В этот момент ему всё по плечу.

Северус Снейп закрывает глаза и смеётся; солнце обнимает его плечи, солнце лижет нежным прикосновением его щёку, солнце стирает его боль и его грязь, солнце повсюду — на кровати, на тумбочке, на стуле, под потолком, у окна. Обжигающее, ласковое солнце дотрагивается до его губ и голосом Гарри Поттера говорит ему:

— Ты мне нужен. Ты так мне нужен.