Хогвартс встречает меня молчанием. Гробовой тишиной и – пустотой, от которой по плечам и шее ползут противные липкие мурашки. Я смотрю на эти стены – стены, которые разрушены, изувечены, исцарапаны, превращены в калек – так долго, что отчего-то начинают слезиться глаза, словно я слишком долго смотрел на солнце. Снимаю очки, протираю краем футболки стёкла. И вдруг малодушно думаю: не хочу их надевать снова. Пусть лучше так, пусть всё расплывается перед глазами.

– Гарри! Гарри! – это басит Хагрид. Милый Хагрид почти бегом несётся ко мне, сжимает в объятьях, до того крепких, что мои рёбра готовы сломаться, улыбается радостной улыбкой огромного добряка. Встряхивает меня за плечи, и я вижу обломки зубчиков гребня в его густой курчавой бороде. – Что ж ты стоишь тут? Пойдём в замок! Эта… празднование скоро начнётся.

И мы идём в замок, который когда-то был моей мечтой и моим домом. Хагрид придерживает меня за плечо, будто думает, что я, как пугливый первокурсник, сбегу, не рискнув войти в Большой Зал. Болтает что-то про свои тыквы, про то, что ему опять дали вести Уход за магическими существами, что он снова притащил в свою хижину пару волшебных тварей, о которых мне совсем не хочется знать… А напоследок спрашивает – неожиданно робко, будто боясь услышать ответ:

– А Рон да Гермиона где?

И я криво улыбаюсь. Как тебе объяснишь, Хагрид, что война, когда-то сплотившая нас, закончилась, и теперь старые связи, насильственно созданные ею, рвутся и истончаются? Разумеется, я не говорю об этом вслух. Милый, милый Хагрид не поймёт, что так можно, он в своей искренней привязанности ко мне, к Рону, к Герми похож на ребёнка. Поэтому я просто пожимаю плечами:

– Рон решил не завершать обучение и сейчас помогает Джорджу с «Волшебными вредилками», – мне на секунду становится горько и душно. Встряхиваю волосами. Не время и не место распускать сопли, Гарри. – А Гермиону пригласили в какой-то европейский колледж, так что ей уже без надобности результаты выпускных экзаменов.

Было бы странно, если бы мозги умницы Гермионы не помогли ей; это я, Гарри Поттер, решил вернуться. Один из немногих. Я видел мельком Невилла и Луну – они держались за руки, и мне хочется верить, что это был не просто дружеский жест, – знаю, что слизеринцы (то ли из чувства противоречия, то ли, что вероятней, из желания доказать окружающим, что они не трусы и не будут бежать от знамён собственного факультета) возвратились почти все. И мне странно представлять, что в этом году возобновится древняя, как сам Хогвартс, факультетская вражда. Я перерос это – или, возможно, это умерло во мне в последней битве.

– Гарри! – вдруг окликают меня, и Луна порывисто бросается мне на шею: всё та же сумасшедшая девочка с серёжками-редисками. Я обнимаю её крепко-крепко, жму руку возмужавшему Невиллу. И он говорит мне, кинув приветливую улыбку Хагриду:

– Идём скорее, Гарри. Все ждут только нас.

Мне тошно от мысли, что кто-то будет восхвалять нас. Что новый директор – я даже не знаю, кто это, должно быть, МакГонагалл – возьмёт слово и станет распинаться о великой борьбе и роли этой победы. Но я иду, потому что Луна держит меня за правую руку, а слева идёт Невилл – и болтает, болтает, болтает про всякую ерунду, от очередного растения, которое он вырастил, до очередной склоки с любящей, но сварливой миссис Лонгботтом.

Когда мы появляемся в воротах Большого Зала, здесь на секунду повисает молчание. Я невольно убыстряю шаг – хочу упасть на лавку и спрятать взгляд в длинном столе факультета до того, как кому-нибудь взбредёт в голову начать хлопать. Почти успеваю. И всё равно дёргаюсь от этих ненужных, бессмысленных аплодисментов. Всё, Гарри, всё. Дыши и смотри на этот чёртов стол – никуда больше.

Луна уходит к Равенкло, а Невилл садится рядом со мной, чуть неуклюже толкнув меня плечом, и оба мы не смотрим на тех, кто нам хлопает.

А потом все смолкают, как по команде. Это значит, что со своего места встал директор, и сейчас он начнёт говорить. Первокурсники уже распределены, мы немного опоздали, и теперь перед пиром осталось одно: напутственная речь. Я не знаю, почему она меня так пугает.

Я жду голоса МакГонагалл, строгого и резкого, с редкими тёплыми нотками. Но этот голос – спокойный, тихий и очень хриплый, будто говорящий выкурил пачку маггловских сигарет перед тем, как выступать – ей не принадлежит.

Медленно-медленно, будто моё тело мне отказывает, я поворачиваю голову и встречаюсь глазами с Ним.

– Все вы должны понимать, – говорит Он, тяжело опираясь на трость (зачем Ему трость?), – что Хогвартс пережил многое. Ему необходима помощь, необходим ремонт – поэтому старшие курсы будут помогать преподавателям восстанавливать замок. Что до младших курсов, то напоминаю: не стоит соваться в Запретный Лес. Полный перечень всего запрещённого вы можете узнать у нашего бессменного завхоза, – Филч выпрямляется, прижимая к груди Миссис Норрис, и кто-то за гриффиндорским столом тихо фыркает.

– Свои расписания, – продолжает Он так тихо, что его не услышали бы, не будь в зале такой тишины, – вы получите на завтрашнем завтраке. У старших курсов есть возможность выбирать направленность дополнительных заданий – постарайтесь выбрать с умом. А теперь – приятного аппетита.

Он тяжело садится на место, пристраивая трость у бедра, и восхищённые первокурсники накидываются на появившуюся перед ними еду. Я переглядываюсь с Невиллом. Невилл пожимает плечами и тянется к большому блюду с картофелем. Мне не хочется есть; я всё ещё изумлён и взбудоражен. Спрашиваю тихо у какой-то девчонки курсом младше:

– Почему директор не МакГонагалл?

Она смотрит на меня огромными голубыми глазами, удивлённо улыбается, будто об этом мог не знать только последний маггл, и тихо отвечает:

– Ты что, не читал газеты? Пророк об этом всё лето писал: с него сняты все обвинения, так что никто не возражал против назначения его директором.

Про обвинения я знаю. Это я до боли в горле доказывал Его непричастность, невиновность, это я позволял копаться в собственной голове министерским легилиментам, это я, в конце концов, настоял на Ордене Мерлина – бесполезной блестяшке, которая, однако, может помочь хоть чем-то…

Но я не читаю газеты. И я не знал, что новым директором Хогвартса назначен Северус Снейп.

Девчонка улыбается мне как-то смущённо и виновато, будто ей стыдно, что она не знает всего. Вздыхаю. Есть мне совсем не хочется. Стараясь быть незаметным, встаю из-за стола и крадусь прочь. Пока все увлечены едой и обсуждением нового учебного года, мало кому будет дело до Героя – и к лучшему. Уже оказавшись в коридоре, я пару раз оглядываюсь на закрытые двери Большого Зала и только потом торопливо шагаю к башне.

– Мистер Поттер, – хрипло произносит кто-то совсем близко, и я вижу лёгкую усмешку на Его тонких губах. – Наша новая знаменитость.

Я отчего-то путаюсь в словах и мучительно краснею. Одним чудом заставляю себя не отступить на шаг и шепчу в ответ:

– Зд… здравствуйте.

– Раньше вы были куда более разговорчивы, – насмешливо отвечает Снейп и вдруг церемонно, хотя и полуиздевательски, склоняет голову. – Добро пожаловать в Хогвартс.

Я смотрю на его худую спину, пока он, припадая на левую ногу, ковыляет прочь, и не знаю, почему горькая улыбка искривляет мои губы. Может быть, потому, что он почти не изменился – только перестал ненавидеть, как и я… А может, потому, что я ждал от него похожих слов семь долгих лет. Дождался теперь – когда мне нужны не они.

Смеюсь над самим собой, стоя в пустом коридоре, и проплывающий мимо призрак косится на меня с подозрением, как на психа.

Мы сталкиваемся ещё несколько раз. Должно быть, по чистой случайности – директор Хогвартса слишком занят, чтобы намеренно выискивать глупых мальчишек в коридорах. Но я вижу его, когда спешу к Слизнорту на Зелья, и он подходит ко мне, по-прежнему ковыляя и изредка стискивая зубы, смотрит на учебник, который я прижимаю к груди, скалится и почти дружелюбно интересуется: