Его люди постепенно, понемногу покидали борт, прихватив полученные деньги, оставались лишь молодые, те, у кого ещё гулял ветер в голове, те, кто ещё ощущал непреодолимый зов воды, зов приключений и сражений. Среди них Феррар уже присмотрел себе замену — Мису стукнуло всего двадцать пять лет, но он был умён и проницателен, никогда не позволял себе лишнего и уже не раз выручал капитана при мелких стычках. Ещё пара лет — и из него выйдет такой пират, каких уже давно не было. Феррар в это верил. А может, попросту утешал себя, так было проще.

Без Юки оказалось невыносимо. Тоска выкручивала, сдавливала рёбра болезненными кольцами, где-то внутри царапалась ревность напополам со страхом: а ну как нашёл кого моложе, кого-то, кого не придётся хоронить спустя ничтожное для волшебного существа время? А ну как не вернётся?..

Он ждал, ждал и ждал — день сменялся днём, рассвет закатом. Но на исходе недели Юки не появился.

Для Феррара это значило всё. Его малыш, его чуткий, нежный мальчик, который оказался не по-человечески, нет, совсем не по-человечески, отзывчив и ласков, неужели он смог забыть? Неужели всё же нельзя было доверять, подпускать близко, позволять тёплым комом пригреться в груди?

Было откровенно паршиво. Когда Мис подошёл поинтересоваться, что с ним не так, Феррар, вопреки своей манере держать себя в руках, послал его ко всем чертям. И отправился в свою каюту в обнимку с бутылкой. С каждым глотком происходящее всё больше напоминало злую, жестокую шутку — как он мог поступить так, расшевелить давно не ждущее любви сердце и вырвать его из груди, не потрудившись подобрать смерть милосердней? Как он мог пообещать, выдохнуть лживыми зеленоватыми губами клятву, если здесь и сейчас, рядом с капитаном, его нет?

Последний глоток больно обжёг горло. Сознание уплывало, рассудок не подчинялся; Феррар ещё услышал тихий голос, почувствовал теплоту прикосновения, но мимолётное видение исчезло, уступив место темноте.

Просыпаться после такого количества выпитого было тяжело; голова мучительно раскалывалась, язык щипало кислым. Отрадой были только осторожные пальцы, перебирающие его волосы.

Пальцы?

Капитан вскочил было, но его плечи вовремя сжали, не дали подняться, и Юки — его Юки, его малыш! — почти неслышно прошептал:

— Лежи смирно, я пытаюсь… облегчить.

Он ещё терялся в людском языке.

Феррар не сразу поверил своему счастью. Кто посмел так жестоко пошутить над ним, кто? Юки ведь…

Но это был он. Потускневший, точно неделя отсутствия выпила из него все соки, но улыбающийся как-то радостно, как-то… будто знал хорошую новость, и ему не терпелось поделиться ею. Капитан ждал, едва сдерживая себя: ополоумевший внутренний голос твердил речитативное ЮкиЮкиЮки, настойчиво рекомендовал прижать тритона к себе и больше никогда никуда не отпускать. Но когда в руках тритона появился нож, капитан напрягся.

— Ш-ш, любимый, милый… — зашептал юноша, вряд ли осознавая, что говорит и как это отзывается в сердце Феррара. Полоснул себя по запястью, не дал возмутиться — прижал капитану к губам. Волей-неволей пришлось глотнуть горячей, горькой крови. Она огнём пронеслась по телу, заставила бесконтрольно задрожать. Юки не позволил ему, внезапно ослабевшему, сползти на пол; сжал в объятиях, прижал к себе, уговаривая потерпеть. Наверное, уже бредом капитану почудились негромкие объяснения — что-то про тритонов, детей и сердце океана, и его разрешение сделать единственного любимого тритоном тоже, увести к себе, навеки скрепить тела и души…

Феррар не помнил всего этого по пробуждении. Не помнил ни минутной боли, сковавшей тело после крови тритона, ни собственного страха. В его объятиях лежал Юки, нежный, ласковый и податливый, так близко, что, должно быть, слышал отчаянное сердцебиение капитана. Чему-то улыбался, выводил на мощной груди узоры кончиками пальцев.

А потом попросил разделить с ним вечность в море. И Феррар, не знающий ещё о неожиданном благословении, не знающий ещё о том, что своему чаду, сердцу своему, встретившему родственную душу и искренне полюбившему, Океан-отец не в силах отказать в просьбе, тихо мурлыкнул «Да» перед недолгим осторожным поцелуем.

Ему пришлось учиться с нуля, как маленькому: плавать, дышать под водой, говорить на странном, булькающем диалекте тритонов. Но это не имело ровным счётом никакого значения: Юки, душа его, сердце, судьба и плоть, был рядом, и голубоватое свечение брачного браслета невероятно шло ему.