Капитан Феррар был рано поседевшим мужчиной средних лет. Его прозорливость и ум вкупе с внушительной фигурой — массивные плечи, высокий рост, литые мышцы — да строгим, будто бы высеченным из обветрившегося с годами камня лицом заставляли поневоле проникаться к нему уважением; не было ни одного человека на знаменитом судне «Скорпион», что не относился бы к капитану с почтением. Феррару, в сущности, на это было наплевать; не терпящий панибратства, он лишь требовал обращаться к нему на «Вы», как к главному на корабле, но в остальном не пытался использовать ни одну из привилегий, что давал ему статус: капитанская каюта, за исключением редких дней, когда Феррару необходимо было побыть одному, зачастую становилась местом сборищ моряков; они курили, запивали горький травяной привкус самокруток вполне себе пиратским ромом, играли в карты, а случалось, и устраивали дебоши прямо здесь. Выговоров никогда не следовало: все знали, наказание будет, но скупой на слова, даже ругательные, капитан обычно попросту вручал щеголяющим выбитыми зубами и свороченными носами спорщикам вёдра да швабры, и они отправлялись драить каюты, давая день передышки паре неопытных ещё совсем юнг — тех Феррар не жаловал, не любил, когда заглядывали ему в рот и взирали так, словно узрели перед собой не пусть знаменитого, но всё же контрабандиста, а самого императора.
О, весь экипаж «Скорпиона» давным-давно числился в розыске. За голову самого Феррара, хитроумного чёрта с холодными глазами и посеребрёнными несвоевременными прожилками седины усами, была назначена награда аж в тысячу золотых. За пять золотых простая крестьянская семья могла прожить год-два, экономя, но не голодая. Можно было вообразить, какой это огромный кусок: урвать его пытались многие, не раз и не два то сам капитан, то кто-то из его верных товарищей, Окси да Намира, немолодых уже, но по-прежнему кряжистых и крепких, точно столетние дубы, мужчин, предотвращал покушение, совершённое неумелым убийцей. Обычно такие пробирались на судно под видом юнг — нынешние, вихрастые мальчишки, вероятно, сбежавшие из дома в поисках романтики вольной жизни, к ним не относились — или матросов. Но не доверял Феррар таким никогда, так что пока вёрткая Фортуна не спешила поворачиваться к нему задом, и ничего, кроме пары глубоких, но застарелых шрамов, не напоминало о попытках принести голову капитана — желательно отрезанную — Его Императорскому Величеству.
— Капитан! — у подошедшего Окси лицо было равнодушное, с едва уловимым оттенком пренебрежения, но тонко чувствующий состояние людей Феррар заметил тревожные морщинки, гусиными лапками собравшиеся вокруг глаз, и обеспокоенность взгляда. Он вскинул густую тёмную бровь, безмолвно вопрошая, что случилось, и Окси, старый верный друг, вечный соглядатай, успевавший везде и всюду, с лёгкой запинкой пробормотал:
— Корабль. Предположительно «Червь».
Феррар зашипел сквозь зубы, глубокая складка горизонталью взрезала лоб, спряталась в слишком длинных, а оттого завязанных в небрежный пучок волосах. Не хватало столкновения с другими морскими пиратами — у них отношения не ладились, вероятно, потому, что Феррар, не брезговавший контрабандой переправлять ценные грузы, никогда не соглашался заниматься работорговлей, этот прибыльный, но грязный бизнес неизменно вызывал у него чувство гадливости, а капитан «Червя», Харрис, неприятный вёрткий мужчина с по-змеиному хитрой улыбкой, заполнял трюм своего судна разумными, теперь обречёнными на продажу; Феррар никогда не лез в его дела, но предложение сотрудничать отверг решительно, и теперь Харрис, должно быть, затаил обиду.
Ничем не выдал капитан своих нерадужных мыслей; только коротко кивнул, и понятливый Окси поспешил раздавать приказания: «Скорпион» был массивен и крепок, но совершенно неповоротлив, и никуда, похоже, не было деться от боя, так что следовало подготовить пушки, а парочка матросов-магов, неизменно присутствующих на корабле, уже, должно быть, вовсю колдовала над снарядами. Так или иначе, а следовало немедленно укрепить защиту трюмов: не хватало ещё потерять огромную партию специй, которые совсем скоро должны были быть не слишком легально, но зато за хорошую плату доставлены драконам, из-за какого-то там Харриса. С ним, старым чёртом, Феррар разберётся сам. Капитан раздражённо выкрутил посеребрённый ус, передёрнул плечами.
Бой обещал быть нешуточным. «Червь», огромный из-за величины трюма (проклятущая жадность Харриса не знала границ), едва ли был рассчитан на перестрелки, но оснащённый лишь одним рядом пушек «Скорпион» тоже не подходил под описание боевого корабля; грузам обоих капитанов грозила серьёзная опасность, а это означало только одно.
Бой будет не между кораблями — между ними самими.
Высокомерный Харрис покидать «Червь» отказался: заявил, мол, если тугодуму Феррару так охота кулаками поработать, он с радостью надерёт ему задницу перед своей командой. Феррар на это заявление неопределённо хмыкнул, как обычно, переживающий всё внутри себя и бессловесно, но кивнул. У такой дуэли были простые правила: до первой крови или до мольбы о пощаде. Сошлись на небольших, с гибкими рукоятками и тонкими лезвиями, ножах: размахивать мечами пристало аристократам, а не пиратам, что до револьверов, тут шанс выжить сокращался в разы, а ни Харрис, ни Феррар не собирались на тот свет. У них и дуэль-то вышла показательная, просто для проформы, потому что ни один пират не может повести свой корабль мимо чужого, не заработав этим огромное липкое пятно на репутации. С куда большей охотой Феррар зарядил бы строптивому Харрису в нос, но приходилось сжимать непривычный, совсем мелкий в его лапе нож и отражать чужие не слишком сильные — Харрис был жилист, но худощав, — однако же ловкие и меткие удары. Ему не хватало изворотливости противника, но всё же улыбнулась удача: нож Феррара первым скользнул по щеке не успевшего уклониться Харриса, оставил неглубокую длинную царапину, начинающуюся под глазом и заканчивающуюся на подбородке.
Глупая короткая дуэль закончилась. Харрис, побледневший от ярости и унижения, не мог найти слов; по традиции, он должен был наградить противника за победу (это было огромным ударом по репутации, но Харрис запросто восстановит доброе имя парой стычек с куда более слабыми пиратами), но делать этого для ублюдка Феррара, которого Харрис люто ненавидел, не хотелось. Впрочем, всегда можно было найти лазейку в традиции — и, непонятно чему ухмыляющийся, Харрис нетерпеливо мотнул головой, взглянув на матроса.
— Приведи Юки, — бросил он, с ехидцей глядя на Феррара. Тот, не понявший, с чего такая насмешка, такая показательная слащавость речей, только вздёрнул бровь. Он ожидал увидеть кого угодно — но только не худощавого да тоненького, с длинными волосами (повернётся спиной — за девку примешь) мальчишку, с ног до головы укутанного в какое-то цветастое покрывало. Видать, Харрис расщедрился. С чего бы ему подносить Феррару такой дар?
— Будет тебе постельная грелка, — с непонятным торжеством промурчал Харрис. Отказываться от подарка в таких условиях было нельзя; пришлось кивнуть, позволить Намиру утянуть едва держащегося на ногах мальчишку в общую гущу матросов Феррара. А потом покинуть негостеприимное судно.
Над словами Харриса нужно было поразмыслить. Мальчишку практически не было видно из-за одеяла; он, сидевший в капитанской каюте, куда Феррар спустился с ним, едва «Червь» пропал из виду, молчал и лишь нервно комкал тонкими длинными пальцами плотную материю. Кто же он такой? Не человек — это было ясно, такой кожи, бледной-бледной и зеленоватой, с синими прожилками вен, настолько ярко выделяющимися, что казалось, будто их прикрывает лишь тоненькая мутная плёнка, у людей не встречалось. И явно не эльф, не вампир, не… от перечисления рас Феррара отвлекло настойчивое покашливание. Окси — едва ли не единственный, кто мог вваливаться в капитанскую каюту вот так просто — мотнул головой, вызывая на разговор. Феррар метнул хмурый взгляд на мальчонку (не сбежит ли?), но за другом вышел.
