Ненавистное слово колоколом отозвалось внутри, и травмированная нога подвернулась. С гневным стоном я осела на пол, все еще сжимая сестру. До двери оставалось меньше метра! Вот только сил мне не хватит ни чтобы встать, ни чтобы вытащить Марью.

Во взгляде птицы смешались насмешка и торжество, словно мы обе уже оказались в ее когтях: охота увенчалась успехом, и началась игра еще интереснее – с жертвой. Ну, мышки, сможете ли проскользнуть между острых когтей? Как далеко убежите, прежде чем тяжелый клюв опустится сверху, дробя черепные кости?

Я сидела на холодном полу и тряслась от страха. Оглушительно громко тикали часы, но время не двигалось: даже пылинки в блеклых лучах уличных фонарей застыли посреди полета. Мой кошмарный сон ожил, и теперь его черный отчетливый силуэт казался реальнее меня самой. Но самым ужасным было не это.

Обмякшая Марья спокойно лежала на моих руках, словно спала. Только взгляд ее не отрывался от огромной птицы, и она улыбалась ей – улыбалась так, словно видела что-то невообразимо прекрасное и желанное.

Я не знаю, сколько мы так просидели – под пристальным птичьим взглядом я не решилась пошевелить даже шеей, и тело, застывшее в напряженной, неудобной позе, намертво затекло. Я ощущала только мягкую ткань пижамы сестры под пальцами – я так сильно вцепилась в ее плечи, что утром на ее коже точно проступят синяки. Щеки холодили мерзкие слезы страха – неостановимые и мелкие.

Я пыталась прочитать «Отче Наш», но каждый раз сбивалась после «царствие Твое». Когда я с трудом выталкивала слова молитвы из горла, птица издевательски наклоняла голову, словно прислушивалась: что ты там бормочешь, мышка? Даже я тебя не слышу, разве услышит твой бог?

Он не слышал, о да.

Птица исчезла незадолго до рассвета: не улетела, не испарилась, а просто исчезла, словно все это время была не более чем галлюцинацией. Сомнамбулическое состояние Марьи сменилось крепким глубоким сном, и она обмякла на моих руках.

Меня колотил озноб. Я еще долго сидела на полу, не сводя с окна слезящиеся от напряжения глаза. Только когда первые солнечные лучи заглянули в комнату, я нашла в себе силы подняться. Ноги затекли без движения, в подвернутой лодыжке стреляло болью. Марья так и не проснулась, пока я с трудом, едва сдерживая стон, тащила ее на кровать. Спящая сестра стала на удивление серьезной: нахмурив брови и в ниточку сжав губы, она сосредоточенно смотрела сны. Надеюсь, обычные сны, а не кошмар про огромную мертвую птицу.

В том, что птица была не кошмаром, а кошмарной реальностью, я убедилась, взглянув на карниз снаружи. На металле остались глубокие царапины и вмятины, рядом темнели густые и вязкие капли. Я не сомневалась, что, если открою окно, мне в нос тут же ударит запах гнили и разложения.

Я решительно взялась за телефон. Сегодня пятница, могу сказаться больной и откреститься и от учебы, и от работы. Мне нужно время, чтобы защитить сестру от адской птицы, и я не собираюсь его терять.

После бессонной нервной ночи у меня в голове что-то щелкнуло, и сложился пазл из вчерашних статей про обереги, сказок и страшилок. Я понимала, что тварь, прилетавшая ночью, не существует в обыденном рациональном мире, просто потому что не может существовать. Она – порождение потустороннего мира, выбравшееся из сказок и страшных легенд, и бороться с ним следует методами из сказок.

Я развернулась и, прихрамывая, покинула комнату.

«…и тогда сестры воткнули в окно ей ножи острые и иглы железные, чтобы прилетел Финист да изранил крылья…»

Иглы острием вверх служат оберегом от незваных гостей.

Нечисть всегда отгоняли железом.

Я чувствовала себя круглой дурой, но, когда все рациональные средства бессильны, приходится прибегать к иррациональным.

До пробуждения Марьи я успела набрать по всей квартире иголок и гвоздей. Ножи брать не стала – вряд ли современная нержавейка будет так же эффективна против сказочной твари, как старое доброе холодное железо.

Пока я потрошила домашние запасы гвоздей и инструментов, об меня споткнулась мать, злобная, как бешеная собака. Она попыталась устроить очередной скандал с рукоприкладством, но наткнулась на мой взгляд, сдулась и убрела на кухню, к бутылке.

– Что ты делаешь? – враждебно спросила Марья из-за спины. Я как раз закончила соскабливать с внешнего подоконника бурые капли то ли крови, то ли гноя. От них действительно попахивало, но не так сильно, как я боялась. – Да ты вообще психованная – окна осенью открывать! Холодно же!

– Холодно – оденься.

Бессонная ночь, измотавшая мне все нервы, притупила эмоции. Раньше я бы огрызнулась на сестру, рыкнула, чтобы она под руку не лезла, сейчас же просто отмахнулась, не отвлекаясь от своего занятия. Мне нужно придумать, как прикрепить гвозди и иглы к пластиковому окну. Почему-то ничего, кроме изоленты, в голову не приходило.

Марья, кутаясь в одеяло, заглянула мне через плечо, некоторое время наблюдала за моими действиями, а потом спросила, не скрывая издевки и брезгливости:

– Ты что, с матерью пить начала?!

Я коротко оглянулась на нее, смерив равнодушным взглядом, и снова вернулась к гвоздям и иглам.

– Нет, – убежденно произнесла Марья, разглядев мои красные глаза и белое лицо. – Ты наркоманка. Я так и знала, что ты ненормальная агрессивная психичка!

И на этот выпад я не обратила внимания – плевать, что она говорит и что думает, главное, чтобы она была в безопасности. А в зеркале я действительно выглядела ужасно, так, что хотелось перекрестить отражение.

Марья уже унеслась в школу, а я все продолжала медленно и сосредоточенно крепить гвозди к окну. Надеюсь, изолента и скотч их удержат, и они смогут отпугнуть мертвую птицу. Часть игл я решила прикрепить уже с внутренней стороны стеклопакета, на всякий случай. Последняя линия обороны, которая никого не спасет.

Днем я спала урывками, вздрагивая от каждого шороха, но это всего лишь мать бродила по дому. Наконец сквозь вязкую дрему я услышала, как хлопнула дверь – вернулась Марья. С трудом разлепив глаза, я механически взглянула на время – девятый час, Марья никогда так поздно не приходила. Видимо, хотела как можно дольше не появляться дома, где ее ждали алкоголичка-мать да свихнувшаяся сестра.

Я равнодушно следила, как Марья настороженно заглядывает в комнату, не решаясь войти.

– Заходи уже, не бойся, – вздохнула я. – Не покусаю и даже ругать за позднее возвращение не буду.

– Попробовала бы ты ругать, – проворчала сестра, но зашла, таща рюкзак в опущенной руке и не сводя с меня подозрительного взгляда. Я только криво усмехнулась.

– С тобой сегодня ничего не случилось?

Марья остановилась посреди комнаты, взгляд стал совсем загнанный, как у маленького зверька под когтями совы.

– В каком смысле?

– В прямом. Все было как обычно? Ничего подозрительного не заметила?

– Да, – фыркнула Марья, немного расслабившись, – заметила!

Я напряглась. Почему-то я считала, что птица будет прилетать только по ночам и только к нам, совершенно выпустив из виду, что она могла охотиться за Марьей и днем по всему городу. Да даже если птица боится света, у нее все равно в распоряжении много времени: темнеет рано, а Марья любит шляться где-то допоздна.

– И что же?!

– Что сестра свихнулась, – грубо отрезала Марья и, бросив рюкзак на пол, плюхнулась на кровать и уткнулась в книгу.

Я только обессиленно закрыла глаза. Я обязана ее защитить, но, Господи, она же сама мне мешает!

Ночью я опять не сомкнула глаз: неотрывно смотрела в окно, с замиранием сердца ожидая, что на подоконник опустится огромный крылатый силуэт, просто проигнорировав мои усилия. Но все было спокойно. Марья посапывала, как сурок, снова невообразимо серьезная и погруженная в сновидения. За окном мелькали какие-то тени, но это вполне могли быть обычные ночные птицы, которых мое воображение превратило в мертвых чудовищ.