Я сжалась, боясь не то что пошевелиться – дышать. Рядом прижался к камню волк, беззвучно скаля клыки.

– Что ж молчите-то, гости дорогие? Али не хотите дедушку порадовать, слово ему доброе молвить? – начал сердиться болотник, громче шлепая перепончатыми лапами. – Ох, что за молодежь пошла грубая, без приглашения приходит, хозяев не уважает! Совсем стыд потеряли!

Его причитания были так похожи на ворчание бабок у подъезда, что я не выдержала и тихонечко фыркнула, сдерживая смех. Тут же прикрыла рот рукой и замерла, но было уже поздно – болотник услышал звук и теперь целеустремленно шел на него.

– Ой, красна девица, краса неписаная! – снова ласково зачастил дедок, ощупывая воздух перед собой неестественно длинными тонкими пальцами, между которыми влажно блестели перепонки. – Сладка ли тебе ягода болотная, по нраву ли черное зеркало вод стоячих?

Я замерла, стараясь даже не дышать, волк припал к земле, еле сдерживая агрессивный рык в глотке. Болотник приближался к нему, еще пара шагов – и рукой заденет уши моего зверя. Я прикрыла глаза, набираясь решимости, и спрыгнула в лужу. Всплеск вышел громкий, в вязкой болотной тишине он далеко разнесся над водой. Старичок даже подскочил, поворачиваясь на звук.

Голос его стал вкрадчивым и сладким.

– Что ж ты молчишь, девица, слова доброго жалеешь? Али ты немая?

Теперь болотник тянул руки ко мне, я медленно отступала, стараясь шагать как можно тише. Происходящее напоминало игру в жмурки, которую я нежно любила в детстве, только вот сейчас чуяла, что если меня поймают, то закончится все совсем не весело. Для меня, конечно.

– Не бежала б ты от меня, красна девица, – кряхтел болотник, поводя носом, – я ведь жених завидный и богатый, без приданого возьму, осоковой короной увенчаю, ягодами-самоцветами осыплю!

Я так опешила, что даже забыла пятиться. Вот же старый хрыч, а все туда же – седина в бороду, бес в ребро! Словно услышав мои мысли, старик продолжил заговаривать мне зубы, подбираясь все ближе и ближе:

– Не смотри, что стар и собой негож, вот народится луна молодая, востророгая, и я мигом помолодею, таким статным молодцем сделаюсь, что и царевичам со мною не сравниться будет!

Я пошарила вокруг себя и, подобрав мелкий камушек, облепленный мхом и тиной, метко запустила его в лоб болотнику, выражая этим все свое отношение к его «заманчивому предложению». На языке так и вертелся колкий и обидный ответ, но приходилось прикусывать губы, чтобы молчать. Я остро осознавала: заговорю и стану беззащитна, болотник меня увидит, и тогда игра в жмурки прекратится.

Волк сообразил, что я пытаюсь отвлечь болотника, и начал остервенело рыть землю – мокрые комья земли разлетались во все стороны и с тихим чавканьем падали в лужицы. Нежить завертелась, забормотала себе под нос и все так же с вытянутыми руками двинулась в обратную сторону. Это было бы смешно, если б не было так страшно.

Очередной грязный камень прилетел старику уже в затылок.

– Дурачить меня вздумали?! – неожиданно гулким басом взревел болотник, увеличиваясь на глазах. И без того рыхлое желтоватое пузо раздулось втрое, скрыв кривые рахитичные ноги. Рот – вернее, огромная, полная мелких зубов пасть – распахнулся от уха до уха, глаза выпучились и вылезли из орбит.

Тварь обмахнула длинным тошнотворно-сизым языком морду и впилась в меня тяжелым взглядом. «Видит», – похолодев, поняла я.

Игра закончилась, я проиграла.

Значит, можно и высказать все, что на языке вертится. Лишь бы голос от страха дрожать не начал.

– Если хотел нас напугать, – с напускной дерзостью усмехнулась я, – то просчитался! Ты больше похож на уродливую жабу, чем на чудище!

На этот раз болотник не стал снисходить до разговора, а с невиданной ловкостью рванулся ко мне, разевая пасть. Я с визгом отшатнулась, слепо отмахиваясь посохом. Неудачно оступившись, поскользнулась на осклизлом камне и рухнула на спину, выпустив от неожиданности посох и оставшись абсолютно беззащитной.

Позади болотника раздался тонкий, почти собачий визг – это волк, зажмурившись, вцепился в хвост нечисти, короткий и уродливый огузок. То ли хвост был ахиллесовой пятой болотника, то ли просто был безумно ему дорог, но тварь отвлеклась от меня и принялась прыгать по земле, разбрызгивая грязь.

Цепкости моего волка позавидовал бы и клещ.

Я как раз успела вскочить и подобрать посох, примериваясь, как бы поудачней ударить тварь по голове, когда мимо меня свистнула стрела и выбила нежити глаз.

– Вас что, даже на минуту одних оставить нельзя?! – раздраженно рыкнул охотник, держа тварь на прицеле и медленно выбираясь с изменчивой болотной тропки. – Велел же сидеть и ждать! А ты прочь пошел, пока жив!

Болотник клацнул челюстью, но неохотно пополз обратно в болото, кося на нас уцелевшим глазом. Уже у самой кромки бочага волк разжал пасть, одним прыжком вернулся на тропу и принялся остервенело отплевываться.

Охотник ловко снял тетиву и приторочил лук к поясу, не переставая напряженно вглядываться в туман, словно оттуда могло вылезти что-то гораздо более жуткое, чем голодная нечисть.

– Идемте, – напряженно сказал он, не глядя на нас. – Здесь лучше не задерживаться.

Он схватил меня за запястье и потащил обратно по тропе с такой скоростью, что мне приходилось постоянно сбиваться на бег. Когда лес снова посветлел, а под ногами перестало хлюпать, мужчина сбавил скорость.

– Как же угораздило вас с хозяином вод встретиться? – уже спокойнее принялся расспрашивать охотник.

– Он сам к нам вышел, – отозвалась я, с трудом переводя дыхание. – Сначала стариком прикидывался, на ощупь искал. Потом взбесился и в жабу превратился!

– В жабу. – Охотник устало прикрыл глаза, поражаясь то ли моему спокойствию, то ли моей глупости. – Жаба эта может человека махом заглотить, чтоб на илистом дне отрыгнуть и месяцами тело глодать.

Меня передернуло от такой перспективы.

На привал мы остановились на небольшой прогалине у поваленной березы, в корнях которой журчал совсем крошечный ручеек. Я печально рассматривала свой бедный плащ: мокрый и грязный, отяжелевший от болотной жижи, всю дорогу он путался в ногах. Постирать бы его и самой помыться, но где? Да и к воде я долго не захочу приблизиться, слишком уж яркие у меня воспоминания о ее коренных обитателях.

Охотник осторожно извлек из кармана свернутую тряпицу, почти благоговейно развернул ее. Мы с волком мигом склонились над ней, едва не столкнувшись лбами. На клочке небеленого холста лежали десятки мелких невзрачных цветочков, остролистых и звездчатых.

– Вот и трава заветная, – с нежной улыбкой сказал охотник. – Дальше я не помощник – самой тебе придется без железной иглы мешочек зашивать.

Я только в затылке почесала. При всей моей любви к рукоделию, я слабо представляла, что можно сделать. С трудом выдернула из рукава длинную тонкую нитку и попыталась ею стянуть тряпицу в мешочек, но он все разваливался. Приходилось следить, чтобы мелкие цветы не разлетелись.

В очередной раз скрипнув зубами, я подобрала сосновую иглу пожестче. Охотник говорил лишь про железные иголки, про сосновые речи не было. Кое-как закрепив нить, я прошила тряпицу вдоль и поперек, чтобы она не расползалась в руках. Вышел кривой и косой шарик, размером не больше грецкого ореха. Толстую шерстяную нить я зубами выдрала из подола плаща, на нее и повесила мешочек с травой.

– Вот, даже неплохо вышло, – неуверенно произнесла я, на вытянутых руках самокритично разглядывая свое творение. – Охотник, посмотри! Ты нам сильно помо… ааиий!

Судорога скрутила правую руку, на пару секунд я вообще перестала ее чувствовать.

Впрочем, мою оплошность заметить он уже не мог – пока я возилась с амулетом для волка, охотник молча исчез, даже не попрощавшись.

Волк недоверчиво косился на амулет в моих руках, в глазах так и читалось: «Что, я должен буду это носить?!» Но человеком ему быть хотелось сильнее. Зверь покорно подошел ко мне и склонил голову, позволяя завязать шерстяной шнурок на загривке.