После ознакомления с набросками тезисов моего доклада друзья высказали единодушное мнение, что неплохо бы довести до правительства наш неудачный опыт боевого применения танкового десанта при прорыве организованной обороны противника. Следует доложить и о необходимости улучшения танковых средств радиосвязи, оптических и электрических приборов…

Словом, дополнений было высказано немало.

Трое суток, не разгибая спины, я трудился над составлением таблиц боевых повреждений и сравнительных характеристик советских, итальянских и немецких танков. Облегченно вздохнул лишь тогда, когда конкретные предложения по улучшению боевой машины были всесторонне сформулированы и, как представлялось, достаточно обоснованы.

Настал день заседания Комитета Обороны. Это был один из волнующих дней в моей жизни. За четверть часа до назначенного срока С. И. Кондратьев, В. И. Кольнов, С. Я. Лапутин и я были уже на месте.

Зал заседания Совнаркома СССР был заставлен квадратными столиками под зеленым сукном, к тому же еще поверх покрытыми толстыми стеклами. За ними сидели 35–40 военных и гражданских руководителей. В глубине зала, поближе к председательскому столу и небольшой трибуне, я увидел оживленно беседующих, знакомых мне в основном по портретам членов Политбюро ЦК ВКП(б), наркомов и видных военачальников.

Вскоре в зал вошли И. В. Сталин, В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов. Заседание открыл председатель Совнаркома СССР и Комитета Обороны В. М. Молотов. Он же предоставил слово и первому выступающему. Им был народный комиссар машиностроения А. Б. Брускин.

Нарком машиностроения доложил о выполнении задания правительства по изготовлению опытного образца нового легкого танка. Привел общие данные о разработанном коллективом конструкторов одного подведомственного ему завода (под руководством М. И. Кошкина) 18-тонном колесно-гусеничном танке А-20.

— Советские танкостроители, — слегка повысил голос А. Б. Брускин, — создавшие семейство современных колесно-гусеничных танков БТ-2, БТ-5 и БТ-7А, поручили мне доложить и о выполнении задания Комитета Обороны по изготовлению более совершенного образца боевой машины. На танке А-20 устанавливается 45-миллиметровая пушка и спаренный с нею пулемет Дегтярева. Корпус — оригинальной конструкции с наклонными бронелистами толщиной 20–25 мм. Вместо бензинового авиационного двигателя М-17 на танке впервые в мировой практике будет установлен 500-сильный дизель В-2, позволяющий развивать скорость не менее 65 километров в час…

И тут К. Е. Ворошилов перебил оратора:

— Товарищ Брускин! Мы хорошо знаем о преимуществе дизельного танкового мотора перед бензиновым. Однако известно и то, что бензиновые моторы М-17 вполне надежно работают на танках в течение 200 и более часов, тогда как дизельные — лишь 50. Я не ошибаюсь?

— Да, вы совершенно правы, Климент Ефремович. В настоящее время танковые дизели отрабатывают значительно меньше моточасов, чем бензиновые. Но такое положение долго продолжаться не может.

— Тогда скажите, где гарантия, что танковые дизель-моторы будут работать так же надежно и продолжительно, как и бензиновые?

— Климент Ефремович! Такой гарантии я сегодня дать не могу. Но уверен, что усилия наших талантливых конструкторов Чупахина, Трашутина, Челпана и других увенчаются успехом, Красная Армия вскоре получит добротные дизельные двигатели, которые покажут высокие ходовые и эксплуатационные качества.

— Это хорошо, что вы так оптимистически настроены, — протирая платком пенсне, заметил В. М. Молотов.

Затем, ответив на ряд других вопросов, А. Б. Брускин предложил одобрить рассматриваемый образец танка.

Начались прения. Начальник Автобронетанкового управления Красной Армии комкор Д. Г. Павлов, кстати, за отличные действия в Испании удостоенный звания Героя Советского Союза, тоже высказал озабоченность в связи с малым запасом моторесурсов дизельного двигателя. Но высоко оценил маневренность новой машины, оригинальный бронекорпус, рекомендовал обязать наркомат машиностроения в кратчайший срок изготовить опытную партию этих танков, с тем чтобы провести их строгие полигонные испытания.

Выступления еще двух ораторов также свелись в основном к одобрению представленного образца и, помимо всего прочего, к просьбам о выделении ведомствам, которые они представляли, ассигнований и фондовых материалов.

Но вот председательствующий предоставил слово мне, добавив при этом, что «товарищ только на днях вернулся из Испании». И я, волнуясь, пошел к трибуне.

Свое выступление я начал с рассказа о том, в каких боевых операциях участвовал наш Интернациональный танковый полк, костяк которого составляли советские добровольцы. Как самоотверженно и храбро воевали танкисты под Сарагосой, при освобождении, а затем и обороне города Теруэля, в жестоких схватках с фашистами у реки Эбро… По тому, с каким интересом меня слушали, можно было понять, что присутствующим близки излагаемые мной события, что сердцами они там, в далекой Испании. Д. Г. Павлов даже одобрительно кивал в такт моим словам.

Отметив отличную маневренность и огневую мощь наших пулеметно-пушечных танков, их подавляющее превосходство перед пулеметными итальянскими и немецкими танками, я затем перешел к главному — перечислению выявленных в процессе боевой эксплуатации характерных недостатков конструктивного и производственного порядка.

— Именно это-то мы и хотели услышать от вас, — кивнул И. В. Сталин…

Итак, высказав удовлетворение тем, что наше замечание, касающееся замены бензинового авиационного двигателя дизелем, учитывается промышленностью, я от имени однополчан попросил присутствующего на заседании М. И. Кошкина и других конструкторов вдобавок увеличить бронезащиту новых танков, сделав ее снарядостойкой. А также улучшить вооружение, радиосвязь и электрооборудование, повысить надежность целого ряда узлов и механизмов.

Сидящие в зале военные на все мои слова одобрительно кивали. А вот представители промышленности, напротив, хмурились и выжидательно поглядывали на Сталина…

А я продолжал. После того как обосновал необходимость значительного увеличения запаса хода машин по горючему, высказал и пожелание в целях экономии моторесурсов перевозить танки на специальных танковозах. И тут Сталин остановил меня, попросив:

— А расскажите-ка нам вот о чем: как показала себя в испанских условиях ходовая часть танков, и в частности система колесного хода?

Признаться, этот вопрос озадачил меня. Очень уж не хотелось раскрывать здесь разногласия в оценке колесно-гусеничного движителя. И я, по-видимому, не совсем убедительно, но в общем-то положительно охарактеризовал его, добавив при этом, что большинство моих однополчан тоже стоят за колесно-гусеничный ход. А как известно, коллектив всегда прав…

— Часто, но не всегда, — возразил И. В. Сталин. И, обращаясь к сидящим в зале, пояснил: — Нередко бывают правы одиночки, а коллективы — нет.

Я недоуменно посмотрел на Сталина, но промолчал. И тут последовал его следующий вопрос:

— А какого мнения придерживаетесь лично вы? Только откровенно. Большинства?

— Нет, я сторонник чисто гусеничного танка.

— Почему?

— Потому, что сложная и далеко не совершенная комбинация колесного и гусеничного движителя ненадежна, нередко выходит из строя, — начал решительно пояснять я. — Потому, что сравнительно высокий и узкий, а следовательно, и недостаточно устойчивый танк не может развивать на колесах большую скорость. Ибо он опрокинется даже на небольшом повороте. И, наконец, потому, что при движении по шоссе колонны танков со снятыми гусеницами их колеса оставляют на асфальте глубокую колею. Особенно же большому разрушению подвергаются асфальтированные дороги в жаркую пору, когда асфальт размягчен…

Мне с трибуны было хорошо видно, как побагровело лицо у комкора Д. Г. Павлова и как укоризненно смотрел в мою сторону и покачивал головой А. Б. Брускин. Все ясно: они меня не поддерживают…