Калькутта – один из беднейших городов Индии. Но за те три дня, что мы провели в нем, нам не встретилось ни одного нищего, требующего подачек в обмен на демонстрацию своих увечий. Зато на улицах было полно рикш. Не моторикш, привычных по улицам Мумбая или Бангалора, и даже не велорикш, наводнивших Дели, а рикш в их исходном понимании – обожженных солнцем индусов, вручную волокущих по улицам телеги с восседающими на них клиентами. Иной раз какой-нибудь жилистый паренек, согнувшись к тротуару под углом сорок пять градусов, перевозил на своей тележке по шесть-семь клиентов разом, целые семьи, с чемоданами, всевозможными коробками, мебелью…

Мы с Ириной выходили на улицу из дверей монастыря Матери Терезы. Светлый образ этой женщины еще парил над нашими головами. Беззаветное служение больным, обездоленным, неимущим. Служение без малейшей примеси корысти – как естественная потребность любящей души в самовыражении. Что может быть более возвышенное? Сотни тысяч спасенных от голода и болезней. Символ милосердия, сострадания…

И тут мы увидели рикшу – пожилого, с поседевшими волосами индуса. Он сидел на тротуаре на другой стороне улицы, привалившись спиной к колесу тележки, и ожидал клиентов.

– Ира, – осененный внезапно возникшей идеей, обратился я к своей спутнице. – Этот человек не сломался под ударами судьбы, не стал попрошайкой. Он зарабатывает на хлеб своим нелегким трудом. Его необходимо поддержать. Честный труд, честный заработок – в этом нуждается Индия, в этом источник ее будущего материального процветания. Ты согласна?

Ира рассеянно посмотрела на меня, но ничего не ответила.

– Давай наймем его, – предложил я. И в ответ на ее удивленно приподнявшиеся брови пояснил: – Мы заплатим ему не нищенские тридцать рупий, а пятьсот или даже тысячу – как оценили бы такой труд по европейским меркам. Он довезет нас до гостиницы. Я плачу. Я приглашаю тебя прокатиться на рикше!

Я ступил с тротуара на проезжую часть, уже намереваясь перейти дорогу, но она легонько коснулась рукой моего плеча:

– Постой, ты вполне отдаешь отчет тому, что сейчас предложил?

– Конечно! – обернувшись, ответил я и стал развивать свою мысль дальше. – Подавая милостыню, мы развращаем людей, а поощряя честный труд…

– Я не о том, – перебила меня Ира. – Представь себе на миг, что ты – мать Тереза.

– Ну?

– Мать Тереза, которую везет по городу впряженный в тележку человек.

– И что?

– Представил?

– Мы… – все еще окутанный флером своей идеи, начал было я, и вдруг осекся, представив согнутого под углом сорок пять градусов индуса с поседевшими волосами, впряженного в громоздкую телегу. Натруженные ноги с выпуклыми прожилками вен, мозоли на плечах, покрытый потом лоб. А на телеге, которую он тянет по многолюдной улице, восседает мать Тереза, приветствуя поднятой ладонью кланяющихся ей с тротуаров горожан…

Вот она раздает голодающим рис. Вот меняет прокаженному белье и обрабатывает раны целебной мазью. Дежурит у кроватки умирающего от рака ребенка…

Но мать Тереза, восседающая на рикше? Что-то мерзкое, отвратное открывалось в этой картине.

И в этот момент, словно иллюстрация к нашему диалогу, на дороге показался очередной рикша. Он довольно бодро тянул за собой тележку, на которой восседала пара европейцев. Молодые парни потягивали из баночек пиво, чему-то улыбались, изредка посматривали по сторонам, любуясь достопримечательностями, и вели неспешный разговор. Возможно, логически безупречный, о том, как это здорово – поощрять честный труд индусов.

В равной степени изумленный и тем, как легко можно обмануться убедительностью логики, и тем, насколько она беспомощна, когда дело касается нравственных вопросов, я шагнул обратно с проезжей части на тротуар.

До гостиницы, которая находилась в трех кварталах от монастыря, мы шли пешком.

На занятиях после полудня Кришан Верма4 говорил о пяти первоэлементах, являющихся основой всего мироздания, об их взаимосвязях, переплетениях и о том, как важно с любовью и благодарностью принимать все, что дает нам мир в наших ощущениях.

Потом началась йога.

Температура воздуха на улице была далеко за тридцать. Какой она была под раскаленной солнцем крышей Ягнашала мантапа, я не знаю, но уж никак не меньше +40С.

Мы начали с легкой разминки, перешли к «Приветствию Солнцу5» с многократными повторениями и отжиманиями от пола.

Кришанджи сказал, что сейчас в «Мантапе» доминирует элемент огня и мы его должны принять.

Пот катился ручьями, но протестовавшее поначалу тело с каждым кругом «приветствия» все более размягчалось, становилось легким, гибким, радостным.

Небольшая передышка. Ум возликовал: «Сейчас будет Йога-нидра!6»

Кришан поднял вверх левую руку:

– На вдохе тянемся левой рукой вверх, на выдохе расслабляемся, опуская вниз правую.

Все ясно, покой нам только снится – предшествовавшее было искорками, настоящее пламя разгорается сейчас.

Где-то вдалеке пророкотал гром, коснулся краешка сознания и растворился в его необъятных просторах. Бесконечность мира и бесконечность сознания слились в изначальном единстве. Никаких мыслей, никаких воспоминаний – наклон вперед, держим спину прямо…

Потоки дождя хлынули на землю, когда мы уже были на выходе из Шавасаны7. Занятия окончены. Элемент огня сменился не менее интенсивным элементом воды. Настоящий тропический ливень – отдельных капель просто не существовало. Плотные сильные струи, неистово вонзающиеся в землю.

– Вау! – восхищенно произнес Кришан, поднял ладони вверх и шагнул наружу.

Его белые одежды вмиг намокли, плотно облегая тело.

Обратив лицо к небу, он принялся танцевать.

Удивленные, восхищенные в равной степени и ливнем и танцующим Кришанджи, мы на некоторое время застыли в оцепенении, а потом дружно выбежали под дождь, окружая танцующего Мастера плотным кольцом и с восторгом присоединяясь к танцу.

Так же самозабвенно, как несколько минут назад принимали элемент огня, мы принимали теперь элемент воды и, мигом промокшие с головы до ног, радовались как дети, вновь ощущая приливы энергии, свежести, чистоты…

Поверьте – это был восхитительный танец!

Индианка лет шестнадцати в красивом разноцветном сари подметает пол в Вишалакши мантапе8. Кончиком пальмового веника она грациозно дотрагивается до двух маленьких листочков, лежащих на мраморных плитах, и, не сгибая спины, с высоко поднятой головой, не торопясь, тянет их вверх по длинной наклонной плоскости в направлении бокового входа в мантап.

Один из листочков ускользает из-под пальмовых веточек и скатывается вниз.

Девушка оставляет второй лист на середине пути, возвращается за первым, подхватывает его кончиком веника и с тем же изяществом, скользящим в каждом движении, тянет вверх.

Легкий ветерок из открытых дверей мантапа трогает ранее оставленный листок, и тот плавно скатывается вниз.

Проводив его взглядом, девушка оставляет первый лист на наклонной плоскости, возвращается за его скатившимся вниз собратом, подхватывает кончиком веника….