Энглин Кейне Нул, спавшее в том, прежнем мире, в этом не спало. Оно стояло напротив Соломона и напряженно глядело на него. Лицо удивительным образом разгладилось, а может, дело было в неверном рассветном освещении. Взгляд сделался уверенным и даже властным. И совершенно, черт возьми, незнакомым. В нем не было ничего от чая с брусникой. И от того Энглин, что забылось сном на стуле. И того колючего огонька ехидной злюки Энглин тоже не было.
Соломон вдруг понял, что в этом мире, куда его выдернула непонятная сила, Энглин был молодым мужчиной лет двадцати с лишним. Лицо, чьи углы вдруг заострились, взгляд, манера держать голову…
- С ума сошел? – холодно спросило его Энглин, разглядывая исподлобья.
- Что… В чем…
- Идиот. Ты чуть не вышиб себе мозги. В моей квартире. Мне кажется, ты ужасный эгоист. Ладно, о себе не думаешь, пусть. Но подумал бы обо мне. Ты представляешь себе, сколько времени у меня ушло бы, чтоб очистить комнату от содержимого твоей головы?
- Да, в ней сейчас… слишком много содержимого, - пробормотал Соломон, чувствуя, как ноги превращаются в быстро тающие свечные огарки, - Мне тоже так всегда казалось. Я… Что произошло?
Энглин наклонилось и достало из-под стола револьвер. Привычно взвесило в руке. Почему-то Соломону показалось, что с этим предметом оно управляться умеет. Хотя еще получасом ранее Энглин крутило оружие в руках так, словно впервые взяло его.
- Ты сидел с этой штукой у виска. И успел взвести курок. Не швырни я в тебя чашкой, сейчас уже лежал бы в углу.
- Я не делал этого, - попытался возразить он.
Ведь не делал. Просто смотрел в окно, чувствуя, как во всем теле собираются затхлые лужицы усталости, как в ржавом трюме давно плывущего корабля, думал о чем-то приятном, был почти счастлив… Рассвет…
- Транс, - пояснило Энглин, коротким отработанным движением пряча револьвер за пояс, - Так обычно и бывает. Твой поезд разогревает двигатели. Понял, нет? Или еще намекнуть?
- Бомба? Ты имеешь в виду, меня только что чуть не ухлопала нейро-бомба? Так она и работает?
- Да. И, судя по всему, она почти сработала.
- Но я еще жив. Значит, не сработала.
Энглин фыркнуло. Не по-детски, как прежде, а с ледяной презрительностью взрослого и уставшего человека. Давно уже не ребенка. Может, даже старика…
- Нейро-бомбы не разряжаются, идиот. Она не убила тебя только потому, что мне не хочется отмывать стену от твоих мозгов. И труп детектива Транс-Пола мне здесь тоже не нужно. Тут и без того достаточно хлама. Но ничего, думаю, в следующий раз нейро-бомба сработает наверняка. И, к счастью, в тот момент меня рядом уже не будет.
Соломон обмер. В новом мире, еще не затронутом рассветом, внезапно стало холодно. И, кажется, дело было не в солнце.
- Энглин…
- Еще не понял? Уходи. Чего смотришь? Я говорю на непонятном тебе языке?
- Энглин! – он ничего не понимал. Кроме того, что случилось что-то плохое. Неожиданное, плохое и в чем-то закономерное… Только он не мог поймать эту закономерность, хоть и чувствовал ее присутствие. Все должно быть просто. Наверняка, все устроено очень просто, он только не может…
- Спасибо за компанию, но тебе пора домой. Приятного дня, детектив.
- Я… Я думал… Думал, ты поможешь мне.
Лицо Энглин исказилось от злости. Это была не знакомая ему дерзость, не хамство, не презрение. Это была злость, которую он прежде на лице Энглин не замечал. Холодная, решительная злость.
- Не буду я тебе больше помогать. Хватит.
- Но мы… договаривались!
- Извини, но мне кажется, что наш договор пора пересмотреть. Слишком уж часто я тебе помогаю, ты не находишь? Взгляни правде в глаза, старый дурак. Ты уже мертвец. Труп. Покойник. Тебя уже ничто не спасет. Твое мертвое тело только причинит мне лишние проблемы. А у меня их и так достаточно. Уходи отсюда. И забудь дорогу обратно.
- Мы договаривались, - повторил он тихо, - Ты же помнишь?
- Помню, - кивнуло оно, - Но чего стоит договор в мире, где нет ничего постоянного? Условия изменились. Договор утратил силу. Уходи, Соломон. Твое общество – недостаточно хорошая плата за опасность. Я не хочу, чтоб сюда вломились агенты Мафии или куча детективов Транс-Пола. Поверь, у меня ушло слишком много времени и сил, чтобы забыть про их существование.
- Я не могу уйти, - голос едва не дрогнул, - У меня же в голове бомба. Я в любой момент могу убить себя.
- И я надеюсь, что он наступит уже после того, как ты окажешься за пределами этой квартиры.
- Энглин!
- Что? – спросило оно спокойно. Бледное лицо казалось незнакомым, никогда прежде не виденным, чужим, и Соломон вдруг отчетливо понял, что оно и в самом деле чужое. Это было не Энглин, пусть даже рассерженное или ядовито-презрительное, это было нечто другое. Словно…
- Ты убьешь меня, если лишишь своей помощи.
- Да? В таком случае ты в глупом положении, старина. Потому что моя помощь убьет тебя еще быстрее.
Энглин направило на него свой револьвер. Крошечная металлическая игрушка, очень увесистая, но ничуть не дрожащая в маленькой руке. Соломон против воли уставился на нее и увидел круглое отверстие дула, скрывающее в себе кусочек непроглядной темноты. Это было крошечное окно из мира рассвета в мир, где вечно царит ночь.
- Уходи, Соломон, - сказало Энглин жестко, - Иначе я выстрелю. И ты это знаешь.
Он знал. Этот голос принадлежал уверенному в себе человеку, который не бросал слов не ветер. Соломон сделал короткий шаг к двери. Дверь казалась далекой и пугающей, как люк шлюза, единственная преграда между Соломоном и ледяным космическим вакуумом.
«Я – зрячий в чертогах вечной тьмы», - вспомнилось ему, но чьи это слова, он не знал.
Второго шага он не сделал.
- Ты не выстрелишь, Энглин, - сказал Соломон, борясь с желанием облизать губы.
Энглин обожгло его ненавидящим взглядом. Соломону показалось, что он услышал, как скрипнул спусковой крючок. Наверно, его слишком долго не смазывали. Скорее всего, револьвер слишком долго валялся где-то в углу, среди пыли, прежде чем его коснулась нужная рука. Рука одного из тех, что танцуют среди звезд.
- Выстрелю, - пообещало Энглин, неприятно ухмыльнувшись.
- Нет. Не выстрелишь. И еще ты поможешь мне.
Оно насмешливо подняло бровь.
- С чего бы ради мне делать подобную глупость?
- Оттого, что я знаю, кто ты.
В глазах Энглин мелькнуло удивление. Но быстро пропало.
- Я – Энглин. К.Н. Энглин.
- И да и нет. В зависимости от того, как тебе хочется себя называть. У тебя ведь может быть много имен, так ведь?
Энглин нахмурилось. Момент неуверенности был короткий, но Соломон его видел.
Этого было довольно.
- Убирайся, - процедило существо с револьвером в руке, - Иначе, клянусь всем на свете, я размозжу тебе голову. И ты знаешь, что я это сделаю.
- Знаю, - подтвердил Соломон, - Превосходно знаю. Ты – да. А… другие?
- Какие другие?
- Ты знаешь. И я теперь знаю. Забавно, Баросса когда-то отказался мне сказать, что с тобой. Сказал, сам разберусь. Я разобрался. У Соломона Пять ушло бы на это куда меньше времени. Но я тоже в конце концов понял. И знаешь, я сочувствую тебе. Действительно сочувствую. В каком-то смысле тебе не лучше, чем мне.
Хлопок выстрела заставил Соломона отшатнуться. Облако порохового дыма быстро таяло в грязно-сером рассветном свечении, как капля молока в густой луже. Соломон стиснул зубы и заставил себя не поворачиваться. Он знал, что в стене за его спиной, совсем рядом с левым ухом появилась маленькое черное отверстие.
- Не можешь ты знать, - процедило Энглин, тяжело дыша, лицо исказилось от сдерживаемой ярости, - И лучше замолчи, ты, ущербный калека!..
- Я знаю… - Соломон шагнул к сторону Энглин, револьвер едва заметно дернулся, - Ты ведь был нейро-вандалом, да? Хорошее занятие, особенно, если ты достаточно молод. И достаточно безрассуден, как и все вандалы, чтобы играть в нейро-игрушки. Ты ведь любил играть, да? Беззаботно разрывать нейронные цепочки и создавать новые. Все мальчишки любят это. Гораздо веселее, чем бросать камень в окно. Позволяет почувствовать себя по-настоящему сильным, верно? Можно взять человеческую жизнь и несколькими движениями обратить ее в собственную противоположность. Можно вытащить крошечный нейрон из длинного ожерелья и наблюдать за тем, как оно рассыпается. Это ведь так легко, так забавно. А люди так самонадеянны и беззаботны. Они даже не замечают твоих действий. И ты можешь развлекаться целыми днями напролет, превращая самоуверенных тиранов в трусливых недотеп, а похотливых красавиц – в жалких посредственностей.
