Из темного угла в нескольких метрах от Бароссы выпрыгнул «Джокер», между пальцами которого проворным насекомым вился нож. «Джокеров» не назовешь хорошими бойцами, это прирожденные шулера, сутенеры и мошенники, ловкие, дерзкие и наглые. Обычно при виде Транс-Пола они удивительно проворно прячутся по щелям. Но у этого, видно, сбоила нейро-модель, заставив его устремиться в бой. А может, «Джокеры» слишком часто любили рисковать…

Пистолет Бароссы дважды лязгнул, в воздухе поплыл длинный извилистый пороховой след. «Джокер» вздрогнул, потерял равновесие и полетел кувырком. От его неподвижного тела с двумя рваными багровыми бутонами на узкой груди врассыпную бросились другие пациенты.

Что-то коснулось колена Соломона, резко и неожиданно. Раньше он выстрелил бы не раздумывая, машинально. Когда проводишь много времени и на улицах и в местах вроде этого, воспитываешь в себе умение мгновенно действовать, и действовать самым решительным образом. Но в этот раз тело отказывалось слушаться его. Трусливо попыталось оттолкнуть препятствие, забыв про зажатый в руке кусок металла.

Бросив быстрый взгляд вниз, Соломон украдкой вздохнул с облегчением. Это был не «Джокер» и не кто-нибудь из своры «Бандогов». Какой-то человек, одетый в на удивление пристойный для этой клоаки костюм, скорчился у стены. Судя по судорожным движениям торса, его мучительно рвало, едва ли не разрывая изнутри. Этому Соломон мог только посочувствовать. На улицах таких отчего-то называли «Часовщиками», и никто точно не знал, почему. Это была не модель, лишь совокупность нейро-модулей, в документах Транс-Пола обозначаемая цифрами. «Часовщиками» становились осужденные судом за особо дерзкие нападения и хулиганство. На нейро-уровне им прививали органическое отвращение к насилию любого рода. Настолько сильное, что, встретившись с проявлением насилия, вне зависимости от того, кому и кем причиненным, «Часовщик» испытывал мучительнейший приступ тошноты. Наверно, тут этот несчастный оказался для того, чтобы снять свое нейро-проклятье. Не повезло ему, не успел. Клиника закрывается на ремонт.

Настенная лампа возле головы Соломона лопнула, больно хлестнув по щеке и шее стеклянным крошевом. Вместо того, чтоб распластаться на полу, тело обмерло от страха и удивления, как у пешехода, ослепленного на ночной дороге светом фар. Баросса мгновенно оказался рядом. Схватил Соломона за воротник и швырнул в сторону, а сам несколько раз выстрелил в густой водоворот человеческих тел. Кто-то вскрикнул. Вновь завизжала «Магдалина». Словно отозвавшись на этот визг, где-то впереди тяжело ухнуло ружье.

- Вставайте, детектив, - патрульный, тот, что с неопрятной бородкой, протянул Соломону руку и только тогда тот понял, что валяется на полу, как какой-нибудь нейро-зомби, - Держитесь меня, а то…

Голова патрульного с хрустом дернулась вбок, как если бы его шейные мышцы охватила внезапная судорога. Глаза несколько раз медленно моргнули. Рот медленно открылся, из него прыснуло алым прямо на Соломона. Патрульный попытался что-то сказать, нелепо жестикулируя, потом удивленно взглянул на свои же руки и, сделавшись неподвижным, рухнул рядом с Соломоном. Лицо у него так и осталось удивленным.

- Лежать! – крикнул откуда-то издалека Баросса, - Не вылезай, Соломон! У них ружья!

Перестрелка, раньше казавшаяся близкой, как надвигающийся шторм, теперь была не просто близко, она была вокруг них. Трещали доски пола, из которых пули выбивали щепу, оставляя уродливые шрамы на некогда лакированной поверхности. Со стен сыпалась алебастровая пыль, летели клочья фанеры и обоев. С визгом рикошетов пули высекали из стен мгновенно гаснущие оранжевые искры. От этой какофонии звуков, запахов и цветов Соломону хотелось скорчиться и вжаться в пол. Удары сердца отдавались в ушах, и казалось, что весь окружающий мир охвачен свинцовым вихрем, ревущим, гудящим и смертоносным.

В двух шагах от него упала пробитая пулями фанерная панель, больше похожая на перфокарту. Лопнул, рассыпая стеклянные и текстолитовые внутренности, нейро-терминал за спиной. Соломон лежал, чувствуя щекой острую грань полуистлевшей деревянной половицы, и чувствовал, как над его головой дрожит воздух, потревоженный десятками снующих металлических насекомых. Какой-то пациент, едва ли осознающий происходящее вокруг, попытался проскочить полосу кипящего огня, бессмысленно размахивая руками. Он успел преодолеть половину пространства до двери, прежде чем прилетевшая неизвестно откуда пуля швырнула его на бок, разворотив плечо и часть шеи. Раненый попытался отползти, но почти тотчас замер – еще одна пуля ударила его в затылок и разворотила черепную коробку.

Соломон вытянул вперед руку с удивительно тяжелым пистолетом и выстрелил несколько раз куда-то вперед, где мелькали тени, расцветали и гасли огненные вспышки. В ответ вновь рявкнуло ружье – и мертвый патрульный, лежащий возле Соломона, дернулся, разметав руки.

В замкнутом пространстве, полном кричащих людей, перестрелка не выглядит боем. Она выглядит мешаниной, в которой теряются собственные мысли, адским варевом, созданным из ослепительных вспышек, чужих вскриков и отчаянно-острых запахов. В ней нет врагов, нет союзников, есть только зыбкие силуэты, едва угадываемые сквозь пороховой и алебастровый дым.

Один из нейро-нарков, не заметивший, кажется, того, что разыгралось вокруг них, беззаботно встал и почти тотчас сполз по стене с шальной пулей в животе. Но даже умирая, он не перестал мечтательно улыбаться. Возможно, боль раны казалась ему прекрасной, а ощущение смерти, выжимающей из груди воздух, волнительным и бесподобным переживанием…

Какой-то «Бандог» бросился вперед, расшвыривая со своей дороги пациентов. Он рычал и скалился, как полоумный, но Соломон знал, что в его оскале не было ни капли наигранности. "Бандог" готов был впиться в горло врага и разорвать его, глотая сладкую кровь. В несколько шагов «Бандог» оказался возле Бароссы, прячущегося за покореженным, еле держащимся на ногах, шкафом. Детектив успел выстрелить навскидку, пуля ударила «Бандога» в колено, с хрустом вывернув его наизнанку. Это не могло остановить опьяненного адреналином нейро-пса. Он навалился на Бароссу всем своим весом и попытался схватить его за шею. Если бы ему это удалось, детектив умер бы секундой спустя. Хватка у «Бандога» была чудовищной.

Соломон выстрелил в «Бандога» со своего места, с ужасом ощущая, как дрожит налившийся неподъемной тяжестью ствол. Смотри ствол парой сантиметров левее, пуля из автоматического пистолета раздробила бы череп самому Бароссе. «Бандог» издал короткий лающий крик, когда его левая ключица лопнула, а рука безвольно повисла. Секундного перерыва хватило Бароссе, чтобы уклониться от оставшейся руки и поднять собственное оружие. Хлопок – и «Бандог» уже заваливается набок, затылок у него разворочен, и в воздухе рассеивается кровавая взвесь вперемешку с мелким тлеющим волосом.

- Оставайся на месте! – крикнул Баросса, поймав каким-то образом в грохочущем аду перепуганный взгляд Соломона, - Скоро подойдет Маркес с ребятами! Держись!

Но держаться более Соломон не мог. Он увидел, как еще один «Бандог», не обращая внимания на выпотрошенный дробью живот, поскальзываясь на собственных высыпающихся внутренностях, навалился на второго патрульного, успевшего лишь взвизгнуть перед смертью, прежде чем его грудная клетка лопнула под ужасным ударом. Секундой спустя Баросса уложил убийцу пулей в грудь, но Соломон этого уже не видел.

Вскочив на ноги, низко пригибаясь, он бросился в боковой проход, не замечая ничего вокруг себя. Страх гнал его вперед, и страх этот был так силен, что без остатка поглотил все рефлексы, мысли и ощущения. Не было ничего, ни мягких кусков плоти, на которых он поскальзывался, ни дрожащих в агонии тел, ни свиста пуль над головой, только слепой страх, который приказывал ему двигаться во что бы то ни стало.

Соломон, то и дело теряя равновесие, пробежал по неосвещенному коридору, какие-то люди с криком отскакивали с его пути. Он не знал, кто они и что тут делают, но сейчас это не играло никакой роли. Ему просто надо было убраться туда, где безопасно, где не воют нейро-хищники и не грохочут выстрелы. Там он сможет успокоиться и все обдумать. Соломон проскочил несколько комнат, полных неподвижных тел, упал, споткнувшись о сваленный шкаф, быстро поднялся на ноги и устремился дальше, в полутьму импровизированных больничных палат.