- Детектив Идинахренотсюда и детектив Шкаф, - пробормотало оно, - Ну замечательно. Теперь сразу вдвоем? По одному боитесь?

- Добрый день, - Баросса галантно шаркнул ботинком. Ботинок был новый и блестящий лаком, а пол – рассохшимся и старым, поэтому получилось не очень, - Мы с коллегой решили зайти к вам, чтобы прояснить кое-что. Если вы, конечно, не против нашего кратковременного присутствия.

- Я? Против? – Энглин пожало плечами, - Да как вам угодно. Заходите.

Шлепающей походкой оно направилось вглубь квартиры. Соломон был так удивлен, что не сразу последовал за ним. Не так давно его чуть не испепелили при попытке войти, а теперь приглашают внутрь с безразличием, которое, пожалуй, можно даже принять за любезность. Может, ярость Энглин относится только лишь к незнакомцам, а он сам уже завоевал статус приятеля? Вот уж едва ли.

Баросса незаметно хлопнул его по плечу.

- Нам повезло, - шепнул он заговорщицким тоном, - Сегодня оно в хорошем расположении. Есть шанс.

Хорошем?.. С другой стороны, если удастся наладить беседу без использования блокиратора, это уже что-то. Кто знает, вдруг Энглин и в самом деле сможет пролить свет на тот нейро-лабиринт, что протянулся в деле Эмпирея Тодда – и делался все сумрачнее и сложнее.

- У него часты смены настроения? – шепотом спросил Соломон, - Очень по-женски, не правда ли?

Но Баросса лишь качнул головой.

- Если бы все было так просто… Короче, просто старайся не выводить его из себя. И не говорить глупостей.

Они зашли внутрь, оказавшись в знакомой уже пучине хаоса. Соломон даже не смог установить, поменялось ли в квартире что-то со времен его последнего визита. Нагромождение предметов было столь обширно, пестро и перепутано, что даже самый наблюдательный глаз мгновенно сбивался, как сбивается чувствительный прибор, если на него обрушивается излучение, многократно превышающее предельную норму. Кажется, появились коробки с пластилином. Или новые журналы с выкройками? А может, роликовых коньков в углу прежде не было? Соломон не хотел даже задумываться об этом.

Но в этот раз он заметил нейро-корректор, который, несомненно, присутствовал и раньше, просто не бросался в глаза. Потертое кожаное кресло с проплешинами и трещинами, как в кабинете зубного врача средней руки, выпуклый монохромный кинескоп, пустой и черный, как окно в мир вечной ночи, подсоединенная шнуром к процессорному блоку клавиатура и, конечно, тускло-поблескивающая перевернутая кастрюля самого излучателя. Аппарат выглядел старым, но не забыто-старым, как брошенная в чулане вещь. Скорее, как проверенный и любимый инструмент, неоднократно бывавший в деле.

Соломон задумался о том, как Энглин использовало свой нейро-корректор. Если оно действительно было в прошлом нейро-вандалом, предположения можно строить самые разные. И самые нехорошие. При должной квалификации что стоит пробраться в официальный городской каталог сертифицированного нейро-софта и заменить там несколько строк?.. Подменить модуль верности и честности модулем лживости и лицемерия? Или модуль самоконтроля – модулем развязности и пошлости? Можно работать и более тонко. Не оставляя следов, добавлять в отдельные модули точечные изменения, которые исподволь будут вплетаться в чужое сознание, как капля яда растворяется в бокале с вином. Сколько было шумихи в прошлом году, когда выяснилось, что модуль «Знайка», сертифицированный для школьников и помогающий им быть более усидчивыми и легче воспринимать материал, незаметно учил их и другим вещам. Например, проявлять излишнюю сексуальность и агрессивность перед сверстниками. Как знать, может именно Энглин совершило эту хитроумную и отвратительную операцию прямо отсюда, из забитой самым разным хламом комнаты?

Баросса, оказавшийся заложником своих габаритов, в этой полосе препятствий страдал больше Соломона. Он споткнулся о лежавшую на полу книгу, чуть не уронил с полки собранную из домино сложную конструкцию, потом смахнул рукавом плаща икебану.

- Давайте пройдем на кухню, - сказал он, проявляя неплохую осведомленность о внутреннем устройстве апартаментов, - Там нам будет удобнее.

- Давайте, - буркнуло Энглин. Оно вело себя, как человек, выпивший двойную дозу седативных препаратов, чье сознание находится где-то едва-едва над поверхностью океана бессознательного. На гостей смотрело безразлично, даже апатично, точно на мебель, которая сама неуклюже пытается найти свое место в комнате.

На кухне оказалось на удивление неплохо. Размерами с кабинет Соломона, она была практически лишена того бессмысленного буйства необъяснимого, что царило в квартире, и потому казалась весьма уютной. Кажется, Энглин не утруждало себя готовкой. Соломон увидел смятые коробки из-под пиццы, контейнеры пищевых концентратов и упаковки консервов. Правда, и здесь проявился безумный вкус обитателя, выразившийся в довольно странных наборах пищевых припасов. Запечатанные жестянки с медом соседствовали с консервированным языком, а креветочный суп – с мороженым. Запечатанные банки были расставлены без всякой логики и смысла, все вперемешку, без видимой системы. Словно хозяин обыкновенно хватал то, что первое попадется под руку, а закусывал тем, что попадется вторым.

«Оно просто сумасшедшее, - подумал Соломон, вертя головой, - Вот в чем причина. Оно так долго копалось в нейро-софте, пытаясь извратить и испортить созданное человеческим трудом, что в конце концов просто потеряло рассудок. Конечно. Это все объясняет».

Энглин между тем уселось на стул и стало равнодушно рассматривать гостей.

- Чаю? – спросило оно, скрыв зевок маленькой бледной ладонью.

- Не откажусь, - вежливо сказал Соломон. Чаю не хотелось – особенно если чай в этом доме принято подавать с вассаби, например - но надо было с чего-то начать.

- Нет, откажешься, - буркнуло Энглин, - Потому что чая нет. Начинайте ворочать языками, детективы. А то сидите и пялитесь, как парочка скудоумных горгулий.

Кажется, ругаться оно пыталось по привычке. Да и не очень-то у него получалось.

- Нам вновь нужна ваша консультация, - улыбку Бароссы можно было намазать на хлеб вместо меда, но Энглин восприняла ее с ледяным спокойствием, - Мой коллега, детектив Пять, уже спрашивал вас о… некоторых деталях, связанных с покойным господином Тоддом. Теперь в деле появились… э-э-э… дополнительные детали. Если вкратце, мы обнаружили еще восемь человек, которые, теоретически, тоже могли быть жертвами нейро-преступника. Каждый из этих восьми в свое время подвергался аналогичной краже. И каждый рано или поздно кончал жизнь самоубийством. В точности, как господин Тодд. Кое-кто полагает, что эти самоубийства были отнюдь не цепью роковых случайностей. Что кто-то так или иначе заставил этих людей умереть.

Энглин не было впечатлено услышанным. Наверно, его бы не впечатлил даже бегемот, возникший под окнами. На Бароссу оно смотрело с прежним безразличием, время от времени зевая с самым искренним видом. Причем Соломон не мог заметить никаких признаков медикаментозного влияния – зрачки не расширены, дикция в порядке. Не похоже было, что Энглин наглоталось перед приходом детективом сонных пилюль. Просто… Просто оно стало очень флегматичным.

Новый нейро-модуль? Но ведь нейро-вандалы как раз склонны издеваться над теми, кто захламляет свой мозг все новыми и новыми инсталляциями. Нейро-вандалы – консерваторы, в совершенстве владеющие методами нейро-взлома, но не использующие его в своих личных интересах. С другой стороны, Энглин уже, кажется, не в их рядах…

- И что? – осведомилось оно, почесывая затылок без всяких разрушительных последствий для прически, - Я занимаюсь софтом, детектив Шкаф. Софтом, а не людьми.

- Я знаю, - следующая улыбка Бароссы сверкала уже меньше, - Мы проанализировали все случаи самоубийств. Было подозрение, что кто-то подталкивает людей к обрыву, так сказать… Но нет. Ни малейшего основания считать, будто они действовали по чужой воле. Никто не доводил их до самоубийства, а если и доводил, то так филигранно, что не оставил никаких следов. Ни записок, ни звонков, ни иных посланий… Черт возьми, у жертв не было даже общих знакомых! И в то же время каждое самоубийство происходило так внезапно, словно совершалось интуитивно, на каком-то мгновенно возникшем выбросе эмоций.