– Кремировать… хорошая шутка, сэр, – хихикнул Эрон, всегда готовый угодить.

– Слушайте, моя просьба – вовсе не каприз, – сказала им Рипли. – И она не имеет отношения к… личным чувствам. На кону здоровье людей.

Она выжидающе посмотрела на Клеменса.

«Что же ее так тревожит?» – задумался он про себя. А вслух сказал:

– Лейтенант Рипли опасается, что все еще существует возможность наличия передающейся инфекции.

Глаза управляющего подозрительно сузились.

– Мне показалось, ты только что сказал, что следов болезни нет.

– Я сказал, что, насколько смог определить, тело было чистым, и следов заражения не продемонстрировало. А вы знаете, насколько сложное оборудование в моем распоряжении и какую потрясающую репутацию я заработал на медицинском поприще.

Эндрюс понимающе хмыкнул.

– Тот факт, что я счел тело чистым, не означает, что это действительно так. Похоже на то, что ребенок просто-напросто утонул, хотя без надлежащей судебной экспертизы невозможно быть полностью уверенным. Рискуя пойти наперекор результатам моего собственного анализа, я считаю неразумным мириться с возможностью распространения мутировавшего вируса. Не думаю, что и члены команды спасателей хорошо на это посмотрят, когда прибудут сюда. Это может сделать их весьма неприветливыми, а ведь мы ценим их редкие визиты, не так ли? Не говоря уже о том, что вспышка чего-то на Ахероне, что морпехам пришлось взорвать с применением ядерного оружия, будет смотреться в вашем отчете очень плохо, разве нет? Особенно если ее можно было предотвратить. Конечно, если вы останетесь живы, чтобы об этом беспокоиться.

Теперь Эндрюс выглядел совершенно несчастным.

– Заморозка тел должна уничтожить любые вирусы.

– Необязательно, – сказала ему Рипли.

– Откуда ты знаешь, что нет?

– Мы говорим о сложных биоинженерных мутациях. Где гарантия, что заморозка сработает?

Управляющий ругнулся под нос, а выражение его лица стало еще более озабоченным.

– В этом комплексе сейчас присутствуют двадцать пять заключенных. Они же поддерживают здесь порядок. У всех двойные Y-хромосомы – бывшие преступники, воры, насильники, убийцы, поджигатели, растлители малолетних, наркоторговцы… всякая мразь.

Он помедлил, позволяя слушателям осмыслить перечень.

– Но это мразь, обратившаяся к вере. Из-за этого они могут казаться смягчившимися, но сам я не думаю, что эти люди стали менее опасны. Впрочем, я ценю душеспасительный эффект религии, потому стараюсь не оскорблять их веру. Они ценят мою толерантность, а взамен я вознагражден бо́льшим спокойствием, чем можно было бы ожидать в такой ситуации. Я не хочу нарушать установленный порядок. Мне не нужны круги на воде. И особенно я не хочу, чтобы тут ходила женщина и внушала моим подопечным идеи и воспоминания, которые они сумели удобным образом похоронить каждый в своем прошлом.

– Да, – согласилась Рипли. – Очевидно, как вы и сказали, ради моей личной безопасности. И, несмотря на то, что бы вы там себе ни думали, я не закрываю глаза на потенциальные проблемы, которые создает мое временное присутствие здесь.

– Именно, – Эндрюс явно обрадовался ее очевидному желанию сотрудничать. Или, говоря иначе, облегчить свою жизнь насколько возможно. Он снова глянул на медика. – Я оставлю процедуру кремации вам, мистер Клеменс.

Он развернулся, чтобы уйти.

– Только один момент, управляющий.

Эндрюс остановился.

– Да?

– Когда я закончу, вам потребуется отчет об обстоятельствах? Разумеется, для официальных записей.

Эндрюс задумчиво поджал губы.

– Это не понадобится, мистер Клеменс. Просто сообщите мне, и я сам уже позабочусь о прочем.

– Как скажете, управляющий, – Клеменс тонко улыбнулся.

Мясо. Часть его можно было опознать, часть – нет. Приглушенный ржаво-красный цвет перемежался жилками ярко-малинового. Маленькие тушки, свисающие со старых крюков. Огромные куски с торчащими намеками на ампутированные конечности, прослойки замороженного жира.

Неподалеку бродили куры и копытные, не ведающие о своей будущей судьбе. Одинокая овца. Живое мясо.

Бо́льшая часть бойни пустовала. Ее построили так, чтобы она удовлетворяла нужды сотен техников, шахтеров и персонала очистного завода. Помещение было куда больше, чем требовалось заключенным, выполняющим обязанности смотрителей. Они могли бы расположить припасы более свободно, оставив между ними проходы пошире, но задней части огромной комнаты, где по стенам текла кровь и будто слышались удары топора, все предпочитали избегать. Казалось, что в поисках формы для воплощения здесь осталось слишком много оживших призраков.

Двое мужчин сражались с тележкой, на которой лежала громоздкая туша мертвого быка. Фрэнк пытался ее направить, а Мерфи старался заставить работать электрический моторчик с подзарядкой. Мотор жалобно чихал и искрил. Когда этот наконец сгорит, они просто активируют другую тележку – механиков среди населения тюрьмы не было.

Фрэнк всегда сохранял на лице выражение полной обреченности. Его более молодой напарник не был и вполовину так опустошен. Только глаза Мерфи выдавали его скрытую натуру – натуру человека, который был в бегах и по ту сторону закона с тех пор, как достаточно повзрослел, чтобы задуматься о деятельности, не связанной с постоянной работой. Куда проще было присваивать заработки других, предпочтительно – но не обязательно – так, чтобы они о том не знали. Иногда он попадался, иногда нет. Последний раз оказался неудачным, и его сослали отбывать наказание на гостеприимной, экзотической Фиорине.

Мерфи тронул переключатель, и тележка сгрузила неповоротливую тушу на заляпанный пол. Фрэнк уже стоял с цепями наготове. Вместе они закрепили их вокруг задних ног мертвого животного и начали поднимать его при помощи лебедки. Туша ползла вверх медленно, с неровным колыханием и рывками. Тонкие, но на диво крепкие сплавные звенья цепи гремели под нагрузкой.

– Ну, хотя бы Рождество пришло пораньше, – Фрэнк боролся с тушей и пыхтел.

– В смысле? – не понял Мерфи.

– Любой мертвый бык – это хороший бык.

– Хороший – неподходящее слово. Вонючие ублюдки, все вшами покрыты. Лучше их есть, чем за ними ухаживать.

Фрэнк глянул в сторону загончиков.

– Осталось всего три прохвоста, и потом мы покончим с этими идиотами. Боже, ненавижу поливать этих животных из шланга. Вечно потом дерьмо на ботинках.

Мерфи посасывал нижнюю губу и думал о чем-то другом.

– Говоря о шлангах, Фрэнк…

– Да-а?

В голос второго мужчины прокрались воспоминания, отразились на его лице. Выражение его лица было отнюдь не добрым.

– В смысле, если тебе выпадет шанс… просто предположим… что бы ты ей сказал?

Его напарник нахмурился.

– Что значит – если мне выпадет шанс?

– Ну, знаешь. Если тебе выпадет шанс, – Мерфи задышал тяжелее.

Фрэнк это обдумал.

– В смысле, случайно?

– Ну, да. Если бы она прошла мимо одна, без Эндрюса или Клеменса. Как ты ей это скажешь? Ну, знаешь, если ты наткнешься на нее в столовке, или типа того.

У Мерфи заблестели глаза.

– Без проблем. У меня никогда с женщинами проблем не возникало. Я скажу: «Добрый день, дорогуша, как дела? Я могу тебе как-нибудь пригодиться?» А потом я на нее посмотрю. Знаешь – огляжу с ног до головы. Подмигну ей, грязно улыбнусь, и она поймет.

– Ну, конечно, – сказал Мерфи с сарказмом. – И потом она тоже улыбнется и скажет: «Поцелуй меня в задницу, ты, озабоченный старый мудак».

– Я с радостью поцелую ее в задницу. С радостью поцелую везде, где она захочет.

– Да-а, – лицо Мерфи неприятно помрачнело. – Но обращаться с ними, значит держать их в узде… верно, Фрэнк?

Старший мужчина кивнул.

– Обращаться с королевами, как со шлюхами, и со шлюхами, как с королевами. Тут нельзя ошибиться.

Вдвоем они наконец-то подтянули цепи так, что туша заняла свое место. Фрэнк закрепил лебедку, и оба работника отступили назад, позволяя мертвому животному покачиваться из стороны в сторону.